Виктор Пшеничный - Архангельские рассказы
В этой северной части области такие озёра не редкость. Они, как правило, имеют вытянутую форму, крутые, обрывистые берега, большую глубину, прозрачную воду и напоминают ледниковые озёра Карелии. В этих озёрах обитают крупный озёрный сиг, щука, окунь, сорога, язь, налим. Но для нас, нетерпеливых городских любителей рыбалки, эти озёра зачастую не дают ожидаемого результата, так как не хватает знания рельефа дна, терпения, трудолюбия и времени для обследования всех многометровых горизонтов воды и опробования многочисленных вариантов и способов лова.
На обратном пути разматываю спиннинг и серебристой тяжелой блесной начинаю перепахивать воду за кормой лодки. Грести до нашего острова — стоянки — около километра. Показываю Володе рукой — греби вдоль береговых камышей. И лодка послушно жмётся к берегу. «Греби потише!», — кричу я, заметив, что блесну поднимает близко к поверхности воды. Ещё метров двести пустых ожиданий — и вот долгожданный упругий рывок, удилище изогнулось, щука дала свечу, выпрыгнула из воды и, мотая головой, пытается освободиться от блесны. Неторопливо подматываю катушку спиннинга, подтягиваю рыбину к лодке. Подсачника с нами нет, поэтому осторожно подвожу добычу к самому борту и рывком забрасываю её в лодку. Щука короткая, но толстая, как полено, на глаз — около четырёх килограммов, бешено бьётся на дне лодки. Наступаю сапогом на тёмно-зелёную со светлым брюхом рыбину и осторожно, чтобы не пораниться об оскаленные острые зубы, заламываю щучью голову набок и обездвиживаю её.
На половине пути к становищу останавливаем лодку и смотрим, как два рыбака с нашего самолёта с большой глубины поднимают крупноячеистую сеть, выбирая десятки метров шнура, на котором она закреплена. Сеть пуста, не считая одинокого крупного сига, видимо случайно попавшего в ячею. «Ещё слишком тёплая вода для сига», — извиняющимся тоном поясняет рыбак, видя наше пристальное внимание к скромному улову.
К концу дня мы занялись разделкой рыбы и приготовлением ужина. Я взялся приготовить сорогу, а Володя стал автором ухи из зубастой хищницы и нескольких полосатых окуньков, выловленных за первый день знакомства с озером. На громадную чугунную сковороду плотно укладываю чищеную сорогу, солю, обильно посыпаю мелко нарезанным репчатым луком, поливаю подсолнечным маслом, добавляю немного воды и ставлю на раскалённые камни кострища и угли прогоревшего костра. Тушенная в собственном соку рыба, готовая уха своими ароматами привлекают к столу всех свободных спутников.
Сидим за столом долго. Делимся впечатлениями и планами, смакуем свежайшие рыбные блюда, после нескольких дружеских тостов доходит очередь и до рыбацких баек. Седой коренастый техник-авиатор с азиатским скуластым лицом и узкими глазами, уже много раз бывавший в этих местах, рассказывал, азартно размахивая руками: «В прошлом году прилетел сюда на пару дней отдохнуть и собрался по ягоды. Вдоль речки Ковки, вытекающей из озера, полно малины, чёрной и красной смородины, короче, ягод много — бери не ленись. Брожу это я в малиннике, выбираю кусты нетронутые, ягодные. Малина спелая, крупная, а пахнет, пахнет как! Увлёкся, горстями кидаю ягоду то в рот, то в корзину и вдруг слышу: впереди кто-то в кустах шебуршит, ягоду, видать, берёт. Ну, думаю, и тут покоя нет, и сюда народ добрался, а сам быстрее-быстрее руками перебираю, чтобы конкурента опередить. Вдруг слышу, конкурент затих, я тоже замер, слушаю. Опять запотрескивало. Дай, думаю, взгляну, кто же там такой настырный. Тихо-тихо поднялся по склону, гляжу: внизу круглая башка да толстые лапы мелькают в кустах, мать моя родная — медведь! Пригнулся и быстро-быстро на полусогнутых в сторону лодки стреканул и корзину оставил почти полную и руки все ободрал, так летел, не до того было», — закончил он, возбуждённо блестя глазами и вытирая потный лоб, словно после поспешного отступления.
Ещё пара дней ушла на обследование озера. Рыба ловилась плоховато, видимо, обильные дожди, выпавшие накануне нашего появления, сделали свое чёрное дело. Спасала сорога, прикормленная в первый день, она на том месте ловилась стабильно, делая небольшой перерыв в дневное время.
На третий день я решил сделать вылазку по речке Ковке, в которой, по рассказам людей бывалых, ловился хариус и ручьевая форель. С утра пораньше, с коробом за плечами, со складной бамбуковой удочкой я высадился у истока речонки и двинулся вдоль её берега по обнажённому в это время года краю русла. Небольшие омуты и плёсы чередовались с каменистыми шумными перекатами. Наживляю червя и облавливаю первый многообещающий омут. Чувствуется, хариус есть, но поклёвки вялые, поплавок иногда медленно притапливается от осторожной хватки, но подсечка, как правило, результата не даёт. Из десяти-пятнадцати поклёвок удаётся поймать одну рыбку. В течение часа смог поймать всего четыре хариуса, да на мелком перекате схватила небольшая форель с яркими розовыми пятнами по бокам.
Иду по течению, по галечному дну, по песчаным девственным пляжам, под нависающими с крутого берега кустами красной смородины, украшенными гроздьями крупных спелых ягод.
Любопытство и азарт толкают и толкают вперёд: а вдруг там, за поворотом, в непуганом омуте, в заповедном плёсе поджидает стая голодных рыбин — долгожданный улов.
Меняю насадки, способы лова, но результата нет, сытая рыба не хочет брать наживку. Отмахав несколько километров по реке, сажусь перекусить и отдохнуть. Неяркое осеннее солнце, плеск и журчание воды не могут сгладить неудовлетворённость и тревогу, постепенно подкрадывающихся и обволакивающих разум и душу. Настроение стремительно портится, и я поворачиваю назад, к лодке. За очередным поворотом вдруг вижу на ровной поверхности песчаного пляжа, рядом с моими следами от сапог, чётко обрисованные свежайшие следы громадных медвежьих лап. Медведь шёл за мной и сейчас где-то здесь, на берегу, в этих кустах. Неприятная дрожь пробежала по спине. Складываю удочку и быстро двигаюсь в сторону озера, насторожённо вглядываясь в прибрежные кусты.
Только сев в лодку и отчалив от берега, я успокаиваюсь: «Рыбы не половил, но такую красоту вдоль реки увидел, бог с ней, с рыбой, с мишкой мирно разошёлся, погода прекрасная», — успокаивал я себя, подгребая к острову.
На становище многолюдно, почти все уже вернулись к избе — завтра утром за нами прилетит самолёт.
В начинающихся сумерках, сидя за столом, любуемся ярким предночным небом, допиваем запасы вина, ужинаем, делимся впечатлениями. Слышу тревожные разговоры, что ещё не вернулся из леса вчерашний рассказчик с монгольскими глазами. Его спутники стреляют вверх из двустволки, давая звуковые сигналы заблудившемуся технику-монголу. Ужин вяло затихает, шутить и балагурить никому не хочется.
Утром прилетает новая смена отдыхающих, почти все авиаторы и работники аэродрома. Я рассказал им о следах медведя вдоль речки, и наша смена улетела в город.
Через неделю я узнал, что сильно изуродованное тело техника было найдено в километре от речки, в карстовой пещере возле логова медведя. Все специалисты и охотники, обсуждавшие этот дикий случай, до сих пор не могут понять, почему в сытом сентябрьском лесу медведь напал на человека и убил его. Событие редкое, а для этих мест — небывалое.
Лахденпохья
Это финское название невольно погружает меня в пионерское детство, в атмосферу светлого летнего праздника каникул с белыми ночами, со сладким, свежим запахом пресной озёрной воды, со вкусом и ароматом крупной лесной земляники; с азартным трепыханием поплавка самодельной удочки, с болезненными щипками упрямых раков, не желающих становиться красными от крутого кухонного кипятка; с таинственными, холодными лабиринтами военных казематов линии Маннергейма; с вёдрами, наполненными крепкими, упругими, прохладными подосиновиками, которые мы с гордостью сдавали на кухню лагеря; с бесконечными волейбольными и футбольными баталиями, с обманчивым ощущением бесконечности этого праздника детства, природы и нашей мальчишеской дружбы.
В этом пионерском лагере я отдыхал два года подряд, но с течением времени все события и эпизоды слились в единый разноцветный букет счастливых воспоминаний и сюжетов. Некоторые факты и происшествия сейчас не укладываются в логику взрослого человека. Я не могу, например, объяснить нашу вольную жизнь в рамках строгого расписания детских лагерей того времени. Так, моя память не сохранила обязательных процедур построений, регламентов, запретов. Мне до сих пор непонятно, почему мы пользовались такой свободой и возможностью самостоятельно бродить по лесу, забираться на сопки, купаться сколько влезет в озёрах, рыбачить, ловить раков, проводить время по своему усмотрению. Возможно, воспитатели и вожатые были так педагогически мудры и понимали настоящие ценности детства (что маловероятно), возможно, мы были так изощрённо хитры, что сумели построить себе параллельный мир счастья и свободы в обход существующей схемы порядка и скуки.
