Елена Смехова - Французская любовь
Похоже, он не понимал.
— У нас, например, даже самые неблагополучные подростки успели пропустить через себя романтику мушкетеров, а он и слыхом не слыхивал о таком великом писателе! Француз называется, — фыркнула я, подведя черту.
На площадку просунулась Анькина любопытная мордочка:
— Господа, вы не накурились? Прошу на пироги.
Ах, ну как не вовремя! Только-только мы разговорились…
— Мы еще пообщаемся, — шепнул Жерар и тронул меня за руку.
Остаток вечера, как мне показалось, он украдкой, но с интересом поглядывал на меня. Значит, зацепила!
— Галюсик, не поможешь? — раздался сладкий голосок. Я вскочила и ринулась на кухню.
— А? Что?
— Ничего-ничего, — зашептала заговорщицки Мадам, — мне просто надо было тебя как-то вызвать. Ну как он тебе, понравился? Долго же вы курили, все тетки прямо обозлились. Кажется, он на тебя запал. Не отрицай, я вижу, со стороны виднее. Давай не упускай! Классный мужик! Очень эротичный, между прочим…
Зачем она все это мне нашептывала, я никак в толк взять не могла. Но все ее слова отчего-то падали явно на благодатную почву. Вдохновленная, я вышла в прихожую и увидела, что Жерар подает пальто Аньке. Не раздумывая, я тоже спешно принялась одеваться. Сто2ит только зазеваться, как прямо из-под носа мужика уводят!
Вместе, втроем, мы вышли на улицу.
Накрапывал дождик. Жерар открыл огромный черный зонт, и мы как пташки прильнули к нему с обеих сторон. Такое положение сделало допустимым возможность болтать на любые темы, не рискуя выглядеть при этом более легкомысленными, чем мы были на самом деле. Но очень быстро инициативу перехватила Анька. Она начала открыто атаковать его каверзными вопросами, и он принял вызов.
Мгновение — и я упустила его внимание к себе… Спустились в метро. Всю дорогу я мучительно прикидывала, как бы о себе напомнить. Доехав до своей станции и не дождавшись никакого движения со стороны обнадежившего меня мужчины, предприняла последнюю попытку. Я предложила встретиться еще раз. Нам всем. Троим.
К чему всем? Иначе вышло бы невежливо.
Они оба закивали так согласно, словно сговорились заранее.
Прошло несколько дней.
Ни привета, ни ответа.
Во вторник я сама набрала Анькин номер телефона. Поболтали чуток. Она мне о работе своей рассказала, о том, как гениально состряпала на днях интервью из совершенно неудобоваримого материала. Это она умеет, я знаю. Но меня-то интересовало совсем другое. Точнее, другой! Не выдержав, я спросила:
— Анют, а тебе никто не звонил?
— Кого ты имеешь в виду?
Ох и ловко же она умеет прикидываться!
— Колька тут заходил, бывший мой однокашник…
И еще на десять минут — рассказ о визите какого-то Кольки.
— Ну все, а больше никто не появлялся? — совсем уж нетерпеливо перебила ее я.
— Да кто ж тебя так интересует?
Вот хитрюга!
— Жерар, — выдавила я. — Мы ведь вроде хотели собраться вместе, помнишь? Так вот я подумала: может, он звонил тебе?
— Да нет, что ты, канул, я и забыла о нем!
Врет, определенно врет. Так кадрила его, так охмуряла…
Я бы, например, никогда не рискнула в лоб спросить малознакомого человека, каких женщин он предпочитает и «что делать бедным девушкам при наличии красоты, ума и длинных ног, но — при отсутствии умеющих все это ценить мужчин?»
Поучиться мне у нее, что ли? А то так и буду плестись на хвосте у удачи…
Конечно, шансов у Аньки больше, чем у меня. И моложе она, и стройнее, худее, зато у меня грудь больше, вот!
Прежде я сильно комплексовала по этому поводу, особенно летом, когда все девчонки ловко влезали в любые сарафаны и «топики», а у меня ни в какой одежде ничего не удерживалось — выпирало все и отовсюду. Буквально никакого спасу! Целую юность промаялась. Если б не мой художник (карикатурист), продолжала бы комплексовать и поныне. А он легко так, на примерах эпохи Ренессанса и картин Рубенса и Рембрандта доказал сходство моих форм с формами тогдашних общепризнанных красавиц.
Осознав, что большая грудь — не недостаток, а, напротив, истинное мое достоинство, мне как-то сразу стало легче ее носить.
Между прочим, мужики почему-то клюют на это с ходу. Особенно пожилые.
К сожалению…
Впрочем, Жерар — не мальчик, и от его опытного взгляда сия деталь не ускользнула.
Я зафиксировала.
Сказав, что ему нравятся актрисы с формами Софи Лорен, он заговорщицки подмигнул мне, а не Аньке, которая сама же и спровоцировала его на такой ответ. Жалко, что я не умею мгновенно парировать… А Анька тут же перевела разговор на свою персону: мол, в ней все совершенно, даже формы. Ей лишь бы потрепаться, а он на ее слова мгновенно поддался. Какие же слабые создания эти мужчины! Как их легко можно задурить!..
Увы, только не таким, как я.
Тихим. Скромным. Неброским. Самокритичным. Всегда — фоном, никогда не привлекая к своей персоне излишнего внимания.
Потому и оттесняют меня все кому не лень.
Зачем только Мадам направила меня по ложному пути?
Или это Анька дорожку перебежала?
Пошла на кухню, заварила себе травяной чай… Надо успокоиться.
Ну почему я всю жизнь тешу себя неисполнимыми надеждами?
Телефонный звонок отвлек от грустных мыслей. Вызывали на работу. Ночное дежурство. Какая удача! Люблю я своих подопечных. С ними всегда все понятно, не то что с людьми.
Хватит заниматься самокопанием — надо спасать, лечить, выхаживать. Это — мое. И отдачу получаю. Пусть и не в денежном эквиваленте, зато — эмоциональную.
Хотя за внеплановое дежурство должны хорошо заплатить. И тогда куплю себе наконец красивые шторы. Никак все не соберусь. Старые надоели, после последней стирки они окончательно расползлись, а дешевку вешать не хочется.
Что ни говори, шторы придают комнате особый вид. И — защищают от любопытных глаз. Говорят, в Америке многие покупают себе бинокли, чтобы подсматривать в окна соседей. Вот так вот они далеки друг от друга — чтобы не одичать совсем, им требуется бинокль!
У нас, слава богу, в этом нет никакой необходимости.
К примеру, моя шестнадцатиэтажная башня так плотно примыкает к торцу такой же близняшки, что можно переговариваться с теми, кто курит на балконе соседнего дома, даже не напрягая связок. А с каким интересом все они наблюдают чужую жизнь! В кино ходить не надо.
Я стала замечать это недавно. В основном перед сном. После того как лишилась штор. Теперь моя жизнь — как на ладони. Зато ложась спать, я больше не чувствую так остро своего одиночества. Это плюс.
И, выключая свет, я гордо говорю, обращаясь к страждущим:
— Извините, господа, сегодня ничего захватывающего вы опять не увидите!..
И машу им рукой.
Дежурство выдалось нелегким.
За ночь пришлось принять роды у лабрадорши, прооперировать таксу и оказать первую помощь персидской кошке, подравшейся с бультерьером и умудрившейся после этого выжить.
Весь следующий день мечтала только о подушке. Вернулась домой в четыре часа, заставила себя слопать вчерашнего супчика и — провалилась в сон.
Разбудил меня, как всегда, звонок телефона.
Эх, опять не сообразила его отключить. Или, на худой конец, подушкой накрыть.
Было темно. Даже в окнах соседнего дома света не наблюдалось. Интересно, сколько времени я спала? И который вообще сейчас час?
— Алло!
— Галюсик, привет! — проворковала трубка.
— Здрасте, — едва выдавила я. — Который час?
— Полпервого. Ты что, спишь? — Вопрос был задан так искренне недоуменно, словно разбудили меня в полпервого дня, причем рабочего.
— Ну, что-то вроде этого…
— Ну-у, — протянула трубка разочарованно, — а между прочим, могла бы сейчас тусоваться с Жераром!
— В каком это смысле? Он же исчез, не звонил…
— Не знаю, не знаю… Кое-кому звонил… Выходит, подруга твоя более предприимчивая…
— Аня? Да я с ней пару дней назад разговаривала, она тоже его потеряла.
— А вот у меня другие сведения… Позвони ей, полюбопытствуй!
— Зачем?
— Ну, возможно, она тебе расскажет о нем.
А может, и в гости позовет. Вы же договаривались о встрече втроем? — И как-то раздраженно, добавила: — Эх, Галюсик, говорила ведь я тебе: мужиков окучивать надо, а не раздаривать подругам!
Ничего не понимаю.
Звонок в ночи прозвенел словно приговор. Приговор моей женской несостоятельности, моей глупой доверчивости, моей неуверенности в собственных силах… И что это она там плела про Анютку? Чего я такого важного пропустила, пока дежурила? Неужели они договорились о встрече за моей спиной?..
Не в силах и далее сдерживать некстати нахлынувшие эмоции, звоню Анне и — без предисловий — строго спрашиваю:
— Ну, и где наш француз?
— Только что ушел, — звучит в трубке ошеломляющий ответ.
