Лоран Сексик - Дурные мысли
Я перелез через решетку ограды и принялся собирать хворост и ветки, опавшие с деревьев. Потом направился в самый глухой уголок парка. С помощью коробка спичек, похищенного из дома Старика, я развел огонь и стал ждать. Пожар устраивать я не собирался: мой костерок едва теплился в ночи. Застыв в нетерпении, я ждал, и минуты казались невыносимо долгими. Молния не ударила в мою горящую купину, таинственный голос не воззвал ко мне из кучи хвороста. Не слышалось и громов Господних. Поначалу я был разочарован, но в конце концов даже обрадовался: разум восторжествовал. Уф-ф, у меня нет ничего общего с Моисеем! Ни дикая пустыня, ни мстительный бог не ожидали меня на переломе века. Несчастья обойдут моих близких стороной. Наше славное местечко будет долгие века жить в мире. Я не стану птицей, несущей зловещие предзнаменования. А если бы еще удалось избежать первой брачной ночи в объятиях кузины Руфи, то жизнь моя развернется далее подобно красному ковру на ступенях Шенбруннского дворца.
В ту ночь я заснул сном праведника.
Солнечный луч коснулся моего лица; я открыл глаза, но тут же снова зажмурился, ослепленный сиянием дня. Кто-то ласково погладил меня по лбу, потом поцеловал в щеку. Чья-то рука вжалась между моими бедрами и стала поглаживать пенис. Сомневаться не приходилось: я попал в Рай. Ночью меня хладнокровно убили, без шума, чтобы не беспокоить окрестных жителей. Этим летним утром жизнь моя окончилась. Так я и не успел ни вызволить свой народ из изгнания, ни даже открыть вакцину против туберкулеза. Какой ужасный конец!
7
Ангел, который явился по мою душу, был вполне земным и плотским, обладал запасом сладострастия, способного соблазнить всех святых, и звался Таней. Это она нашла меня. Как только я открыл глаза, она отдернула руку — по-моему, весьма некстати. Мне так хотелось хоть раз бездумно насладиться текущим днем!
Однако эрекция моя вся пропала, когда горничная Фрейдов стала описывать, какие волнения вызвал мой уход в доме по Берггассе, 19. Тетушка Марта лишилась сна. Старик изрыгал пену и грыз удила. Меня искали в гостиницах, больницах, в синагогах. И в бордели тоже заглядывали: Старик знал мою озабоченность. Полиция шла по моим следам. Слава богу, что в то время хоть гестапо там не было!
А Таня знала мои излюбленные места. Она догадывалась, что последним моим прибежищем станет Пратер. Уже пять дней, как она выслеживала меня там. Накануне сторож описал ей мои приметы. Похоже, здесь к каждой двери был приставлен свой предатель.
— Что ты намерена предпринять? — спросил я у Тани.
Солнечные лучи ласкали ее голые плечи. Сколько раз подглядывал я за этим гибким телом в замочную скважину прежде, чем уединиться в своей комнате и предаться самоуслаждению. Я снова стал напрягаться.
— Обещай, что ни за какие деньги не поведешь меня снова к Фрейдам! — умолял я.
Она поклялась, что не сделает этого, а потом поцеловала меня в губы — впервые в моей жизни. Даже сейчас, когда рот мой напоминает перезрелый плод, хранящий прикосновение созданий навеки исчезнувших, я ощущаю в уголках губ вкус того поцелуя, аромат персика и розмарина.
Мы ушли из парка обнявшись.
По мере того, как поезд набирал скорость, Вена уплывала в густой туман. Я молился, чтобы этот город поглотил когда-нибудь разлив Дуная — на веки вечные, целиком и полностью. Улицы, дворцы, даже цветущие сады — от всего этого разило смертью. Золото, покрывающее фасады Шенбрунна, на солнце оказывалось золой. Когда последний дом утонул в дымке, угрожающие рожи полицейских, подозрительные взгляды туземцев, даже фрейдовские сальные мыслишки — все улетучилось. Яркий свет лился на обнаженные до колен ноги моей спутницы, спящей напротив.
Поезд углубился в темный лес. Когда деревья немного расступались, открывалось небо над гигантскими вершинами. Надвигалась гроза. Твердь земная вздрогнула. Ей вторили громы и молнии. Над каким-то ледником в тяжелых серых тучах открылся вдруг просвет, и луч божественного света проник сквозь окно ко мне. Это была волшебная гора.
Таня уснула быстро, крепким сном, которому не мешали ни свистки локомотива, ни подвывание поезда, вырывавшегося из туннелей. Я молча созерцал силуэт моей подруги, погруженной в сон, подробно изучал черты ее лица, формы тела, подолгу задерживаясь на изящно выточенных бедрах; их покрывал светлый, нежный пушок, я мог это видеть, потому что подол цветастого платья слегка задрался. И тут я осознал, что под складками тонкой ткани, обтянувшей ее бедра, таится самый настоящий женский лобок! В душе моей боролись восторг и страх. Мне довелось узреть — почти узреть — тайну женского пола!
На что это может быть похоже? Такое же красивое, как грудь? Или грязное, как задница Гедеона? В школе сведения, предоставленные Шимоном и Ароном, которые, в свою очередь, пользовались данными из достойного доверия источника, а именно от их сестры, привели меня к заключению, что это некое отверстие, снабженное губами, Я сходил в библиотеку и тайком порылся в большом словаре, в поисках точного описания. На «П» я ничего не нашел, зато на «В» имелась статья «Влагалище», которая все разъяснила: «канал, соединяющий вульву с маткой. См. растяжение в., сокращение в.». Я представил себе эту штуку и содрогнулся: получалось что-то вроде улитки с большим ртом, переходящим в громадную глотку. Я рискнул расспросить Гломика Всезнайку; глаза учителя потемнели, брови грозно сошлись на переносице. Он молча встал и пересел на другой стул, подальше, да еще и повернулся ко мне спиной. Я вышел из комнаты, повесив голову, в гробовом молчании. Случись эта сцена при свидетелях, меня бы точно побили камнями.
И вот сегодня влагалище было так близко, что я мог бы до него дотронуться! Кто знает, может быть, такой оказии больше никогда и не представится? Я тихонько опустился на колени у Таниных ног, и в душе моей зрела готовность бросить вызов законам природы. У моей собственной матери было такое же устройство, как то, что скрывалось на расстоянии вытянутой руки! Я приблизился к самым истокам жизни.
Вдруг меня посетила нелепая мысль: а не обладают ли половые органы сознанием? Тогда я, вероятно, смогу как-то прочесть их тайны? Я знал, что женщины способны ради сладострастия продать душу. Мужчины тоже пускались во все тяжкие и попирали требования морали. Кое-кто уверял, что плотская страсть правит миром. Это вполне могло бы объясняться наличием соединительных каналов между паховой областью и мозгом.
Я вспомнил, что у нас в местечке был сумасшедший, Беня Дугурт, которого трижды сажали за растление малолетних. Но как только его выпускали, он снова принимался бегать за маленькими девочками. Нет, ничего плохого он им не делал, но учитывались его дурные намерения. Родители подумывали, не отдать ли его казакам; другие предлагали кастрировать — и дело с концом. Наши мудрецы пустились в разыскания. Не говорится разве в Писании о побиении камнями? Можно ли считать кастрацию наименьшим злом? Имеет ли право человек судить себе подобного? Разве не создал Предвечный равно и Добро, и Зло? И можно ли достойно толковать об этом на пустой желудок? Добрая порция чулента просветляет разум. И ученые прения временно прерывались…
Отобедав, с новым пылом предавались диспуту. Цитировали Пророков, противореча друг другу. Предлагали решить голосованием основополагающий вопрос о любви к ближнему. Некий просвещенный муж протестовал против правосудия, основанного на гнусных, мелочных принципах распределительности и пропорциональности. «Все это смехотворно!» — успел выкрикнуть этот смельчак, прежде чем его выставили из помещения.
До какого предела должна доходить любовь к Божьим творениям? Требовалось произвести изыскания. Раввины настаивали, чтобы им предоставили каждому по два голоса. Поискали в Писании каких-нибудь наметок, установлений. Еще раз проголосовали по вопросу о распределении голосов. Раввины снова потребовали по два голоса. Общество попало в квадратуру круга.
Тут поднялся Беньямин. Он был тогда еще на высоте, в ореоле славы. «Доверьте мне Беню на месяц, — сказал он. — И если за это время я не сделаю из него другого человека, тогда судите его так, как сочтете возможным!» Даже противники склонились перед силой его веры в исправление личности. «Что за человек!» — бормотали в восхищении служители Божьи. Послали за Беней Дугуртом, который содержался в кутузке. Увы, пока шли дебаты, несчастный успел повеситься.
Половые инстинкты плохо влияли на душу.
Стоя на коленях у бедер Тани, я тонул в размышлениях, и вдруг что-то тяжелое обрушилось мне на голову. Небо внезапно потемнело, сверкнули звезды. От истоков жизни я мгновенно перенесся к моменту Большого Взрыва! От удара я ткнулся лбом в пах моей соседке, бедра ее раздвинулись и сомкнулись вокруг моей шеи. Потом мне прикрыли рот платком с сильным запахом хлороформа. И я впал в глубокое беспамятство, и меня одолели чудовищные кошмары.
