Маделин Уикхем - Коктейль для троих
Когда же он начал описывать чудесный старый особняк, акры зеленеющей травы, облицованные натуральным деревом комнатки, заплетенные плющом фасады, бассейн и теннисный корт, который они построят, Мэгги начала колебаться. Все чаще и чаще ей казалось, что она ведет себя эгоистично не только по отношению к Джайлсу, но и к будущему ребенку – возможно, даже к будущим детям.
И вот в один прекрасный июньский день они отправились взглянуть на «Солнечные сосны». Гравий подъездной аллеи приятно шуршал под колесами машины, блестела вода в бассейне, зеленели только что подстриженные газоны, по желтоватой штукатурке карабкался гибкий плющ.
После осмотра особняка хозяева налили им по бокалу эля и пригласили посидеть в тени развесистой плакучей ивы. Сами они тактично удалились под каким-то смехотворным предлогом, и Джайлс сказал:
– Все это может быть нашим, любимая. Я имею в виду не только дом – ведь новый дом означает и новую жизнь.
Она согласилась, и новая жизнь для нее началась. Впрочем, Мэгги чувствовала, что до сих пор не распробовала ее как следует – даже не успела досконально изучить расположение комнат в огромной усадьбе. По рабочим дням ей было совершенно некогда этим заниматься: она уезжала очень рано и возвращалась уже затемно. По выходным же они с Джайлсом чаще всего отправлялись все в тот же Лондон, чтобы провести время с друзьями. Никаких перестановок, которые Мэгги планировала, она так и не сделала. Почему-то ей казалось, что особняк еще не принадлежит ей полностью.
Но когда родится ребенок, все будет по-другому – это Мэгги обещала себе твердо. Усадьба станет настоящим домом для всех троих, и в первую очередь – для малыша.
Подумав о ребенке, Мэгги машинально положила руки на выпяченный живот и тут же ощутила внутри знакомое шевеление. По коже словно прошла рябь – прошла и исчезла, словно круги на воде. Несколько секунд все было тихо, потом – без всякого предупреждения – что-то твердое несильно, но решительно ударило ей под ребра. «Пяточка или колено»,– решила Мэгги, блаженно улыбаясь. Между тем толчки становились все настойчивее, словно ребенку не терпелось выбраться наружу, и она зажмурилась, почувствовав внезапный страх. Роды могли наступить в любой момент – так, во всяком случае, было написано в руководстве для будущих мам. Мэгги изучила его очень подробно и знала, что к исходу восьмого месяца младенец уже должен полностью сформироваться. Следовательно, от него можно было ожидать чего угодно.
Эта мысль ввергла ее в уже знакомое, паническое состояние. Стараясь справиться с ним, Мэгги решила думать о чем-нибудь хорошем. Например, о том, что у нее давно все готово к родам: шкафы в детской просто ломятся от пеленок, хлопковой ваты, крошечных курточек и одеялец, уже куплена плетеная колыбель и заказана в универмаге детская кроватка под чудным кружевным балдахинчиком. Не хватало только пустяка – ребенка.
И все же, несмотря ни на что, Мэгги по-прежнему не верилось, что скоро она станет матерью. Порой ей даже казалось, что для этого она слишком молода. Это, конечно, было не так, и умом Мэгги понимала, что тридцать два года – самый подходящий возраст для того, чтобы обзавестись ребенком. Кроме того, у нее было целых девять месяцев, чтобы успеть свыкнуться со своим новым положением, и все-таки страх и сомнения не оставляли ее.
– Знаешь, я никак не могу поверить, что все это происходит со мной на самом деле,– сказала она.– Подумать только, что через каких-нибудь три недели все изменится! У нас будет ребенок, и мне придется за ним ухаживать, а ведь я даже не знаю толком – как! Я, правда, кое-что читала, но теория – это одно, а практика – совсем другое. А времени ходить на специальные курсы у меня не было.
– Никакие курсы тебе не нужны! – возразил Джайлс.– Я уверен, ты прекрасно справишься. Из тебя выйдет отличная мать, о какой ребенок может только мечтать.
– Ты правда так думаешь? – Мэгги закусила губу.– Вот уж не знаю! Я… мне кажется, я еще не готова.
– К чему тут быть готовой? – искренне удивился Джайлс.
– Ну, к ребенку. К родам, к схваткам и всему остальному.
– Тебе дадут наркоз,– твердо сказал Джайлс.– Ты ничего и не почувствуешь!
Мэгги нервно хихикнула:
– А потом? Я еще ни разу в жизни не держала в руках живого ребенка, а ведь мне придется его кормить, пеленать… Да мало ли что!
Ты отлично справишься! – повторил Джайлс.– В конце концов, если другие женщины могут, то и у тебя все должно получиться.– Он ласково улыбнулся.– В конце концов, кого выбрали Лучшим Редактором Года?
– Меня,– ответила Мэгги и тоже улыбнулась.
– Вот видишь! А еще через некоторое время ты станешь Лучшей Матерью Года!
Джайлс нашел ее руку и несильно пожал, и Мэгги сразу почувствовала себя увереннее. Неиссякаемый оптимизм мужа всегда действовал на нее благотворно.
– Мама сказала, что заедет к нам завтра, чтобы ты не очень скучала,– добавил Джайлс.
– О-о, это было бы просто замечательно!
Мэгги дружила со своей свекровью Пэдди – стройной, очень хрупкой с виду брюнеткой, которая тем не менее произвела на свет троих крепких, жизнерадостных и светловолосых сыновей. Джайлс и двое его братьев обожали мать – должно быть, и «Сосны» не случайно оказались по соседству с деревней, где стоял старый дом Дрейкфордов. Сначала, правда, Мэгги это не очень нравилось, но ее собственные родители жили слишком далеко, в Дербишире, и в конце концов она согласилась с Джайлсом, что иметь под рукой хотя бы один комплект бабушек и дедушек в высшей степени удобно.
– Она говорит, тебе непременно надо познакомиться со всеми молодыми мамами в округе,– сказал Джайлс.
– Их там так много?
– Думаю, что порядочно. Так что тебе предстоит несколько месяцев беспрерывных утренних чаепитий и званых вечеров.
– Значит, пока ты гнешь спину в Лондоне, я должна чаи распивать? – рассмеялась Мэгги.
– Что-то в этом роде.
– Все-таки лучше, чем кататься туда-сюда.– Мэгги с удовольствием откинулась на спинку сиденья.– Похоже, мне уже давно следовало родить ребеночка, чтобы насладиться заслуженным отдыхом.
И, закрыв глаза, она принялась воображать себя в своей кухне, готовящей чай и угощение для полутора десятков гостей с очаровательными младенцами на руках. «Летом можно будет устраивать пикники на лужайке за домом,– подумала Мэгги.– Может быть, Роксана и Кэндис тоже как-нибудь приедут из Лондона, и мы будем сидеть в шезлонгах в приятной тени и попивать охлажденное пиво, пока младенец будет ползать по расстеленному на траве одеялу».
Картина вырисовывалась настолько идиллическая, что Мэгги позволила себе помечтать о том, как «Лондонец» посвятит ей статью. «Бывший редактор нашего журнала и ее новорожденный младенец наслаждаются прелестями сельской жизни!» Что ж, это действительно было похоже на жизнь – совершенно новую жизнь, и Мэгги вдруг почувствовала себя счастливой.
Ярко освещенный поезд метро несся в тоннеле весело грохоча колесами по стыкам рельсов. Возвращавшаяся с вечеринки компания в противоположном конце вагона дружно затянула какую-то песню, но Кэндис даже ухом не повела, и сидевшая напротив пожилая женщина тщетно ловила ее взгляд, чтобы выразить свое неодобрение. Кэндис ничего не замечала. Глядя на размытое отражение в вагонном стекле, она вспоминала отца, погибшего в автокатастрофе много лет тому назад.
Гуляка Гордон был высоким, красивым мужчиной, носившим массивный золотой перстень на среднем пальце и ярко-синий блейзер с блестящими пуговицами. Он никогда не колебался, если надо было заказать кому-то выпивку, и дружил со всеми. Его открытое лицо и живые голубые глаза вызывали неизменное доверие. Каждый, кто с ним сталкивался, говорил о нем только в восторженных тонах. Подруги завидовали Кэндис, что у нее такой веселый отец, который к тому же разрешал ей ходить в паб, привозил самые модные шмотки и имел замечательную привычку, небрежно бросив на стол воскресную рекламную брошюрку, говорить: «Выбирай – я покупаю». И действительно покупал. Жизнь с таким отцом казалась Кэндис бесконечным праздником. Вечеринки, поездки в гости, барбекю на природе или у кого-нибудь на заднем дворе сменяли друг друга С калейдоскопической быстротой, а организатором и душой очередного мероприятия всегда оказывался ее отец.
А потом он погиб – и начался кошмар. С тех пор прошло много лет, но при воспоминании о тех временах Кэндис и сейчас начинала чувствовать дурноту, унижение, стыд. Отец обманул всех, обвел своих бывших друзей вокруг пальца, и теперь, вспоминая о нем, Кэндис непроизвольно начинала искать в каждом слышанном ею слове, в каждой запомнившейся реплике двойной смысл. Действительно ли папа любил ее? Любил ли он маму? Ведь вся его жизнь была сплошным обманом – так почему чувства к жене и дочери должны были стать исключением?
Почувствовав, что к глазам подступают жгучие слезы, Кэндис несколько раз глубоко вздохнула и постаралась взять себя в руки. Обычно она старалась не думать об отце. Он умер, и Кэндис твердо решила, что должна вычеркнуть его из жизни, забыть, словно он никогда не существовал. Такая позиция выработалась у нее давно. Она хорошо помнила, как в самый разгар того давнишнего кошмара отправилась в парикмахерскую и попросила остричь ее как можно короче. У нее были чудесные длинные волосы, которые очень нравились отцу, и, глядя, как они падают на пол, Кэндис чувствовала, как одна за другой рвутся связывавшие ее с отцом невидимые нити.
