Станислав Миронов - Virtuality
Глава 1.4
Лезу в сумку и достаю паспорт. Открываю. Вижу фотографию девочки, лет пятнадцати, она красивая, но, кажется, ещё юная. И у меня создаётся ощущение, что она полноватая.
Или мне это просто кажется?
Стало быть, это я при получении паспорта. Смотрю на имя, фамилию и отчество: Потапова Виктория Владимировна. 28 апреля 1991 года.
Я точно помню, что на дворе 2009 год.
Смотрю в окно. Деревья зелёные. Люди полураздетые. Девочки в юбочках. Парни в футболках. Значит, сейчас лето. Или поздняя весна.
Значит, мне совсем недавно исполнилось восемнадцать. Хорошо, что не сорок.
Хорошо, что я не старая колода.
С опасением перелистываю до страницы, где вписывают детей. А кто знает, может, у меня уже целый выводок? Фух, можно вздохнуть с облегчением. Детей нет. И я не замужем. Тоже радует.
Дмитрий Валентинович по-прежнему что-то пишет.
Я сижу и смотрю на свой паспорт. На свою жизнь. Я узнала, кто я, но всё равно ничего не помню. Меня зовут Вика, но я не чувствую себя кем-либо. Как будто меня нет. Как будто я в другой реальности.
Стоит всё забыть, сразу чувствуешь себя никем. Получается, память — это самое ценное, что есть у человека. Способность идентифицировать себя и всё окружающее вокруг — вот наилучшая способность человека, его восприятия и мироощущения.
Но у меня ничего этого нет. Вроде, есть деньги, но я не знаю, зачем. Я даже не знаю, куда мне пойти. И не знаю, нужно ли мне куда-то идти. Ждёт ли меня кто-то дома, скажет ли мне кто-то хоть одно тёплое слово.
Да что там говорить, хоть какое-то слово.
Дмитрий Валентинович заканчивает писать и обращает на меня свой взор.
Он протягивает мне бумажку. Беру её. Он спрашивает:
— Ну что, вы выяснили, кто вы?
— Да. По паспорту я Виктория. Можно просто Вика.
— Хорошо, Вика. Теперь мы знакомы. По правде говоря, я и так знал, как вас зовут, ведь вы пришли сюда по предварительной записи, а на ресепшене предъявили паспорт, чтобы сюда попасть.
— А почему же вы мне не сказали?
— Понимаете ли, Вика, моя задача, как психотерапевта, не рассказывать что-либо вам, а сделать так, чтобы вы сами дошли до истины. Моя работа — не лечить людей, а привести к тому, чтобы они сами себя вылечили.
— Да-да, помню. Значит, я всё-таки больная.
Педофилка. Наркоманка. Или некрофилка. Даже не знаю, что из этого хуже. А ещё хуже, что я не знаю, так это или нет.
Я записываю в ежедневник: «Я педофилка?».
Ниже: «Я наркоманка? Некрофилка?».
Мысль ниоткуда: «Я клептоманка?». Записываю.
Ещё: «Я параноик? Истеричка?».
Кажется, это всё, что пока пришло мне в голову.
— Мы это ещё не выяснили, но непременно это сделаем. Может быть, вы вообще ничем не страдали, например, у вас была банальная депрессия. Многие обращаются к психотерапевтам, просто когда им грустно.
— А у вас есть какие-нибудь мысли по поводу меня?
— Касающихся вашего диагноза — нет. Определённо.
— А какие есть?
— Это неважно, Вика. Вопросы здесь задаю я.
Могу догадаться, что у него за мысли. Старый развратник. Я бы с ним переспала, если бы он не знал, что я этого хочу. В смысле, если бы доподлинно не знал. Теперь я ему точно не дам. Пусть хочет. Пусть бесится. А я с ним ещё поиграю. Я уверена.
— Ладно, Дмитрий Валентинович. Что мы будем делать дальше?
— А дальше мы попрощаемся, завтра к часу дня к наркологу, через два кабинета от моего. Сначала на ресепшен, а потом к наркологу. Крови не боитесь?
— Вроде нет, — попыталась припомнить я, — а что, меня будут резать?
— Нет, здесь вас резать не будут — посмеялся доктор, — просто возьмут кровь из вены.
— Ладно, я приду завтра к часу.
— Вот, возьмите, — он протягивает мне визитку клиники, — здесь есть адрес. И номер моего личного телефона. Это на случай, если вы не помните, как сюда добраться.
А я ведь действительно не помню.
Доктор говорит:
— Метро Чистые пруды. Так, на всякий случай.
Я беру со стола ручку и дописываю на обратной стороне визитки: «м. Чистые пруды». На всякий случай.
— Ну что, Вика, послезавтра тоже в час дня — ко мне. Надеюсь, вы что-нибудь вспомните.
Встаю со стула и направляюсь к выходу. Говорю:
— Спасибо, Дмитрий Валентинович.
— Пока не за что, Вика. Пока не за что.
Я пожимаю плечами, открываю дверь и выхожу в приёмную. Секретутка резко сворачивает какое-то окно в компьютере. Она говорит:
— Всего доброго.
— До встречи, — отвечаю я.
И выхожу в коридор.
Я направляюсь к ресепшену. Секретутка, которая сидит за стойкой, приподнимается и тоже, улыбаясь, произносит: всего доброго.
Киваю головой и выхожу на улицу. Снаружи достаточно тепло. Смотрю на часы. Время — два часа дня. Похоже, на дворе лето. Надо будет узнать точную дату. Выхожу из переулка и сворачиваю на тротуар. Мысль ниоткуда: «Бульварное кольцо».
Мысль ниоткуда: «Опять пробки». Встаю и записываю её в ежедневник.
Интересно, долго ещё я буду так ходить и всё записывать? Так ведь и писателем недолго стать.
Всё такое знакомое, но ничего не приходит в голову. Как будто я уловила какой-то смысл, но пришло это откуда-то свыше. Тайное откровение.
Выхожу на дорогу и поднимаю руку. Подъезжает убитая «шестёрка». Открываю дверь и вижу небритого таксиста с лицом кавказской национальности.
Он с ярко выраженным акцентом спрашивает:
— Куда ехат?
— Какую-нибудь недорогую гостиницу знаете?
— Канэщна знаю. Садысь, падвизу, красавэц.
— Обойдёмся без любезностей. Сколько будет стоить?
— Алфа на Партизанской. Тыща для тэбя, красавэц.
— Идёт. Поехали.
Через три часа, пробившись сквозь московские пробки, оказываюсь на Партизанской. Возле нескольких огромных многоэтажных зданий. Очевидно, все они гостиницы. Кажется, раньше я здесь не была.
Расплачиваюсь с таксистом, захожу в гостиницу, в ту, что называется «Альфа», оплачиваю наличными номер на две недели. Теперь это будет мой дом. На ближайшую половину месяца. А дальше посмотрим. Может, знакомые позвонят, расскажут что-нибудь обо мне.
Пока я ехала, листала список контактов в мобильном телефоне и никак не смогла найти «мама» или «папа». Что, у меня нет родителей? Или я так сильно с ними поссорилась, что даже стёрла их номера из телефона? Надо постараться вспомнить всё за две недели, а потом уже заявиться по адресу прописки. А то как-то страшновато ехать туда, ничего не помня. Откуда мне знать, может, я вообще просто прописана в той квартире, а жила в другой?
Я поднимаюсь на этаж, вставляю в замок магнитный ключ. Захожу в номер, вешаю с обратной стороны двери табличку стороной, на которой написано «НЕ БЕСПОКОИТЬ», закрываюсь и сразу падаю в койку. И улетаю…
* * *И это был не просто рак мозга. Это был рак мозга, по примерным подсчётам развивавшийся в течение семи лет. Хотя, мне уже было не так важно, семь лет, десять или месяц. Я уже знал, что умру. Мне сказали, что у меня есть максимум месяц, от силы два.
Это было год назад.
Каждый день, который я прожил с тех пор, был для меня потенциально последним. После того, как я узнал о своей болезни, боли лишь только усилились, но со временем я сумел отказаться от лекарств, кроме тех, что помогают жить раковым больным. Я научился не замечать свою боль, я как бы отключил этот участок своего сознания.
И сейчас я понимаю, что весь этот год я протянул только лишь потому, что кое-что не закончил. Потому что у меня осталось одно незавершённое дело. Я жил и мучился, никак не понимая, что я должен сделать. И вот сейчас, кажется, этот момент настал.
А теперь представь себя на моём месте.
Тебе говорят, что у тебя опухоль мозга, и что оперировать её уже невозможно. Тебе говорят, что это ещё можно было сделать примерно четыре года назад, как раз тогда, когда ты начал глушить симптомы колёсами. Первые три дня пролетают, как будто тебя и не было в живых.
Меня не было в живых. Не тебя.
Я жил так, будто уже умер. Жизнь, оказывается, пролетает перед глазами не только перед самой смертью, но и тогда, когда узнаёшь, что точно умрёшь, то есть, от осознания самого факта скорой смерти.
А что там будет перед самой смертью, у меня ещё будет возможность проверить. Я уверен, очень скоро. Непременно.
Затем я просто понял, что сделать с этим уже ничего невозможно, и просто продолжил жить. Ловить каждый момент. Наслаждаться каждым вздохом, понимая, что последнее моё время — это вроде как подарок. Денег я за свою жизнь заработал достаточно, что позволило мне продолжить моё беззаботное существование.
Естественно, я продолжил и работать, только принимал уже не по пять пациентов в день, а по одному, взяв к себе в клинику ещё одного психотерапевта.
И каждый день я чувствовал, будто меня что-то преследует. Какой-то то ли фантом, то ли что-то ещё. Что-то такое, что обязательно произойдёт. Нет, это была не смерть, отнюдь. Я чувствовал, что ещё при жизни со мной должно произойти нечто важное.
