Китлинский - Клан – моё государство.
– Николаевич, Сергееву опасаться нечего. Доказать ведь ничего нельзя.
– Я не об этом, Давыдович. А о том, что ты третий. Через тебя информация пойдёт. Мы ведь вдвоём знали и тихонько. Я ведь копал смиреннее мыши. Нигде не оступился. Если бы не там шагнул, провалился бы в гроб. Сергеев, давая тебе, что сказал?
– Что я покойник.
– Не только ты. Все мы трое покойники.
– Вот занимаюсь этим делом пять дней, и только угрозы со всех сторон. Смерть. Смерть. И от всех, с кем говорю по этому делу. Нереальность висит у меня перед носом,- Скоблев встал и заходил по кабинету взад-вперёд.- Понять не могу! Если верить всему, что о нём говорили, не человек – оборотень.
– Анатолий, пугать тебя, я думаю, никто не хотел. Многие ещё до тебя обделались. Тут другой аспект,- Николаевич тоже встал.- Очень многие будут против того, чтобы эти люди вдруг всплыли. Понимаешь, насколько это опасно. Тебя будут бить с двух сторон. С этой,- Давыдов ткнул пальцем в потолок,- постоянно, ежедневно. С той – выборочно, по мере твоей близости к ним. Закрутка – врагу не пожелаешь.
– Насколько высоко?- Скоблев сел, прикуривая.
– "Твой",- Николаевич остановился возле окна, выходящего во внутренний дворик,- пустячок. Мелочёвка. Тузы очень большие. Все без рангов. Понял?
– Понял. Совет дашь, Георгий Николаевич?
– Дам,- Давыдов обернулся.- Но между нами, ты и я.
– По рукам!- Скоблев протянул свою лапищу.
– Сядь,- пожав руку, сказал Давыдов.- Возьми людей, самых толковых. И, не выходя из здания, копай день и ночь, до потери пульса, но для чего он делал международку с 1931 по 1955 годы, выясни. Он с ней работал не случайно. Она ему была нужна. Не вся. Но в поисках чего-то он вынужден был всю её разобрать. Найди это что-то. Оно есть.
– Он мог с собой прибрать, с его-то башкой. И потом, как искать в таком объёме? Там ведь наворочено, будь здоров. Мы же и примерно не знаем, какая тема его интересовала,- выразил сомнение Скоблев.
– Нет. Это – здесь. Он не выносил. Кто-то по его информации сделал точные копии документов на замену. Настоящие он, ясное дело, увёл, но копии оставил. И ещё, он в царском архиве был частым гостем. Туда людей пусти. Но там сложнее. У него был свободный доступ, без регистрации.
– Охранка-то ему зачем?- Совсем впал в удивление Скоблев.
– Не охранка. Линия Министерства иностранных дел и Министерства финансов царской России. Пошукай. Ясное дело, что и охранкой он интересовался, не без этого. Там, кстати, есть, что почерпнуть, а он времени тут даром не терял, черпал полными пригоршнями. В оперативку не лезь. Ничего не даст. Пустое. Тем более, там до сих пор люди "твоего" с не меньшим усердием рыщут. Подарок шефу готовят, может кровная месть, не знаю. Глупцы.
– Почему, Николаевич, оперативка вредна?
– Потому, что этого человека нет. Нет, он есть, живой и здоровый, но его нет. И потом, кого ты собираешься искать? Призрак? Думаю, что он имени своего настоящего не знает. Он родился без имени. Просто-напросто его не регистрировали, то есть рождение утаили. И потом он рос неизвестно где. Всегда под новым именем и прочими атрибутами. А без отправной точки как искать? А если, положим, его свои прибрали в покойницкую, что весьма возможно, тогда как? Миф. Вот если люди "твоего" уходить начнут, знай, он жив. Но это будет не скоро. Ты жди. И делай, что я тебе советую. Не суетись. Ещё одно. Абрамова не отпускай. Дай жильё в Москве и его пристрой, переведи обязательно. Он тут непричастный, но вернётся в Якутск, а это их вотчина, информация, по поводу чего вызывали, просочится. Он – холост, его в Якутске мало что держит. К тому же, он – специалист, надо отдать ему должное, отменный. Опытный сыскарь. Пусть вон в Москве ловит ворюг по различным базам. Его в Якутии, как огня, боятся все торгаши. И немаловажно то, что он – честный мужик, взяток не берёт, это я сам лично проверял. Для него это рост. И жди, Анатолий, жди. Шага первый не делай. Наша работа больше – уметь ждать. Тебе нелегко будет, но не спеши. Вот так, примерно, я тебе советую,- Давыдов протянул руку для прощания.- Всё, пойду. Ещё есть кое-какие мелочи. Телефон мой домашний у тебя есть?
– Нет!- Скоблев посмотрел недоверчиво.
– Запомни. 2215690. Звони, если что.
С тем и вышел.
После ухода старика, Скоблев снова перебрал в памяти всё, что имел. Получалась интересная "петрушка". Со всех сторон его упрямо толкали вперёд на неизвестный "клан". Кто прямо, кто неназойливо. И при этом все хотели остаться как бы в сторонке. Это, он знал по собственному опыту, не предвещало тихой работы. В то же время, никто не дал хоть сколько-нибудь нужной информации. И Скоблев, страхуясь, решил играть в "тройник". Пустить людей по следу Крестовского, тем более шеф требовал его найти любой ценой. Выделить отдельную группу по совету Николаевича и копать архив, это второе. И третье – ждать. Это самый лучший способ не сожрать себя самому, решил он. "Время выведет на нужное русло. Если в ходе поиска смогу определить "верхушку", о которой обмолвился Давыдов, пойду в другой удел, не разрывая отношений с шефом. Буду обрастать. Те, думаю, будут не против, при условии не утечки данных. Этот вариант самый надёжный. Ибо искать врагов в собственном огороде – дело неблагодарное, сам станешь кому-то врагом,- закончил размышление Скоблев.- А ждать, это не проблема. Это мы умеем".
Глава 13
Во второй понедельник сентября, рано, до восхода солнца, он проснулся. Сполоснув руки и лицо, вышел из домика. Подхватив под навесом сухие поленья, двинулся по знакомой тропке к бане. Шли дожди, не переставая две недели подряд, поленница возле баньки промокла. Быстро заложив дрова, растопил печь. Соединил шланг, протянутый от ручья, с банным, чтобы набиралась вода в бочки, стал спускаться к реке. Рыбы на перемётах было немного, но на налимью уху для трёх-четырёх человек достаточно. Петрович больше двоих возить с собой не имел привычки, вообще зачастую приплывая в одиночку. Ближе к полудню он нутром почувствовал посторонний звук. Его ещё не было слышно, но он уже знал, что минут через двадцать отчётливо послышится шумок подвесного мотора. Так и произошло. Только двигатель, несомненно "Вихрь", был чужой, тембр и частота явно говорили об этом. Не думая о худшем, он, выходя к реке, прихватил бинокль. Лодка покажется из-за поворота, это чуть больше километра. Чтобы дойти до берега, надо пройти противоположной стороной вверх, огибая мощный перекат, и лишь потом спуститься в небольшую затоку. Это занимало не менее получаса и давало возможность, в случае появления посторонних, исчезнуть в тайге. Сруб же ставили давненько и ставили по уму, обеспечив варианты отходов, почти полностью исключив неожиданность нападения. Об этой заимке знали только пять человек, – и все они были старые, проверенные мужики. Моторка, хлопая носом о волны, выскользнула из-за поворота. "Дед, плывёт один",- не глядя в бинокль, определил Сашка и, накинув дождевик, стал спускаться с обрыва к реке. Заглушив двигатель метрах в полутораста выше по течению реки, Дед, пересев с кормы на вёсла, размеренно и не спеша грёб. Развернув голенища сапог, Сашка вошёл в реку и, ухватив нос лодки, потянул её к берегу, молча кивнув в ответ на приветствие, тоже молчаливое с кивком. Увязал верёвку на цепь и двинулся, подхватив в лодке брезентовый мешок, вслед идущему по тропе в горку Деду. Дед тащил огромный походный рюкзак, мерно сопя. "Да,- отметил себе Сашка.- Дед сдаёт". Он знал, что Дед неизлечимо болен раком лёгких, полученным в наследство от долгой работы в шахте. К тому же кварцевый силикоз, зацементировавший альвеолы стеклянной пылью, которая не отхаркивалась, затруднял дыхание. Оставив свою поклажу под навесом, Дед коротко бросил: "Я – в баню". Сашка кивнул, ничего не произнося.
Парились долго. Молча, поддавая на комелёк; кряхтя, сопя, хлеща друг друга упругими берёзовыми вениками, время от времени выскакивая в предбанник, чтобы хлебнуть морсу и чуток отдышаться. Остыв после парной, Дед выпил двести граммов водки и, порубав ухи, залёг спать. Сашка ничего не спрашивал. Двое суток под дождём, с короткой ночёвкой, по трём рекам добираться – не сахар. Здоровый мужик не каждый выдержит, да ещё в одиночку, и это значило больше для Сашки, чем слова. Он сам неоднократно ходил моторкой по этому маршруту, знал коварство перекатов, особенно в период разливов. И раз Дед сам, в такую непогоду, решил идти, значит, случилась нештатная ситуация, что-то из ряда вон выходящее. Сашка догадывался, что "это", интуиция подсказывала ему сложившиеся обстоятельства. Поэтому он не задал Деду ни одного вопроса.
Дождавшись, когда угли в печи перестали бегать синенькими огоньками, Сашка закрыл заслонку, собрал своё шмотьё, обошёл на всякий случай заимку (береженого Бог бережет), вернулся и, как только стемнело, тоже лёг спать. Часа в три ночи Дед стал ворочаться, сел, спустив ноги с кровати, нашарив пачку "Беломора" на столе, закурил. Сашка поднялся вслед, и тоже закурив, зажег керосиновую лампу. Вид у Деда был молодцеватый, со слегка самодовольной улыбкой.
