Юлия Латынина - Там, где меняют законы
— Бежим! В темпе!
В разворачивающейся драке Луханов кинулся за нежданным спасителем. У самого выхода со станции наперевес было выскочил шахтер с монтировкой, но спаситель блокировал его руку, подсек и перекинул через себя: шахтер покатился в кювет, громко побрякивая о консервные банки и прочую дрянь, образовавшуюся в результате жизнедеятельности пикета.
Спаситель рванул дверцу темно-зеленого джипа, и Луханов с ходу запрыгнул внутрь.
Взвизгнули покрышки — кто-то из независимых вылетел джипу наперерез, но внедорожник не сбавлял скорости, пер напролом через канаву, и шахтер, не выдержав, откатился в сторону тем же молодецким приемом, которым лет десять назад в армии выкатывался из-под танка.
— Молодец! — одобрил хозяин джипа, — сразу видно, отличник боевой подготовки!
— В милицию! — закричал Луханов, — ради бога, в милицию! Это чудовищная провокация!
Водитель джипа проехал еще полкилометра, свернул к обочине и заглушил мотор.
— Милиция сама приедет, — сообщил он, — будем знакомы — Денис Черяга. Следователь Генпрокуратуры. Я тут, собственно, по угольным делам. Разбираться, как у вас воруют.
— Это у нас воруют? Это в Москве воруют, а не здесь, — сказал Луханов, — интересные вы люди! Сначала шахтерам денег не дают, а потом интересуются, куда они пропали.
Черяга помолчал, потом оборотился вправо. Там, за беленькими пятиэтажками и чахлыми от жары деревьями, ровным строем вздымались красные трехэтажные особнячки.
— Это чье? — спросил Черяга.
— Это? Миши Никишина. Сына директора.
— Вы сказали, что деньги шахтеров воруют в Москве. Как вы думаете, деньги, на которые был построен этот особняк, украли в Москве или в Чернореченске?
— Вы меня не так поняли, — запротестовал Луханов, — я хотел сказать, что вся эта система воровства начинается в Москве, а Никишин — мерзавец.
— А если конкретно?
— А?
— Чем он мерзавец-то?
Луханов поколебался.
— Ну, фирмы всякие подставные, — неуверенно протянул он. — Жена у Никишина Алина и фирма так же называется. Зарегестрирована за границей. Покупает уголь вдвое дешевле, чем на рынке, а в обмен закупает оборудование втрое дороже. Разница остается «Алине», а оборудование везут сюда. А что в шахту упало, то пропало. Никто не оценит, что там стоит в шахте, кроме тех, кто его туда ставил.
— А шахтеры как на все это реагируют?
— А что шахтеры? Шахтер вон, вечером со смены идет, непременно с собой ведерко чистого угля прихватит. Вот ему и кажется, что начальник смены ворует три ведра. А директор шахты, наверное, целых десять.
В глубине души Черяга не мог не согласиться с подобным выводом: шахтеры на него произвели примерно то же впечатление.
— А у вас документы про это есть?
— Кое-что найдется, — задумчиво проговорил Луханов.
— Покажете?
— Покажу, — согласился Луханов, — поехали в терком. Улица Мира, 5.
Джип уже выехал на мостик, когда Черяга спросил:
— А насчет того, что вам угрожали, — это правда?
— Я что, врать буду? — обиделся Луханов. — Раз пять звонили.
— И что говорили?
— Тексты примерно одинаковые: «Мы пикетчиков на шоссе сделали и тебя, гада, сделаем, если поезда не пойдут».
— И вы так легко к этому относитесь?
— Да я очень серьезно к этому отнесся, — сказал Луханов, — когда мне в два часа ночи прошипели в трубку, я сразу в милицию бросился звонить. А когда в течение трех часов мне еще два раза позвонили, и каждый раз разные голоса услужливо брали на себя ответственность за теракт — то я, извините, успокоился.
Луханов хмыкнул.
— На путях стоят тридцать поездов, в каждом поезде по шестьдесят вагонов, у каждого вагона хозяин кипятком писает от злости. Радио у нас все слушают, — я еще удивляюсь, что только пять человек позвонили.
Помолчал и добавил:
— Я так думаю, что это и из независимого профсоюза могли звонить. Чтобы поколебать мою преданность делу рабочего класса.
— А бандиты могли звонить? Местные, угольные?
Луханов подумал:
— Могли и они.
— А кто в городе крупные бандиты? — спросил Черяга.
— Да я откуда знаю? Негатив, наверное. Негатив был самый крупный, весь город держал, главный банк в городе держал — «Восточный», мэра на поводке водил.
— А я думал — Чернореченсксоцбанк самый крупный.
— Это теперь. А раньше «Восточный» был.
— И что с ним случилось?
— Обанкротился.
— Что так? Слишком много денег бандитам отстегивал?
— Да нет, я же вам говорю — он и был бандитский, Негатив в директорском кабинете ноги на стол клал. Говорят, что угольные директора положили в банк кучу денег. Левых. Ну, когда Негатив это увидел, у него слюни потекли, он эти деньги распихал по невозвратным кредитам и говорит директорам: извините, банк лопнул. Как-то никто к нему сильных претензий не предъявлял.
— А мэр?
— Мэр у нас теперь новый. Раньше у нас был Куманов. Сергей Витальевич. Ба-альшой друг Негатива. Засветился он с этим банком по полной программе, туда же еще вклады населения привлекались, Куманов аж по телевизору выступал и банк нахваливал, как водку «Кристалл». Ну, народ его только что на клочки не разодрал, когда банк накрылся.
— А новый мэр?
— Да он у нас сеть магазинов держал, все столбы плакатами предвыборными оклеил. Народ уж плевался-плевался, а кого выбирать-то? Два угольных генерала в мэры баллотируются и этот, Курочкин. Плюнули да проголосовали за Курочкина.
— А как Курочкин с Негативом?
— Да не очень. Когда выборы-то были, Негатив ему был заместо табуреточки, весомая поддержка. Деньги, наверно, давал. А как выборы кончились, Курочкин сказал табуреточке: спасибо, что постояла. А я уже наверх залез, мне тебя несподручно с собой тащить.
— И что же Негатив?
— А что Негатив? Негатив к этому времени увял. Директора на него злые, мэр на него злой, он свой кусок нахапал и сидит тихо. Да мэр с ним особо и не ссорился, они и за ручку здороваются, и на футбольный матч ходят вместе.
— А народ как к Негативу относится? Коль скоро он вкладчиков обворовал?
— Да что народ! Негатив вон в областное собрание баллотировался, по Малиновскому округу, там каждому пенсионеру в дом принесли пакет с заморской колбасой. Народ чавку раскрыл, 94 % проголосовали за Негатива. Он, Негатив, вообще щедрый. Рубль отнимет, копейкой непременно поделится. Кто сейчас забастовщиков кормит? Он, а не Крот с Чередой. Сам возит и казаков заставляет.
— А-а, — протянул Черяга, — так это его парня убили вчера? Который хлеб пикету возил?
— Да наверно его, — подумав, ответил Луханов. И прибавил: — Ой поймает Негатив этих козлов, надерет им задницы, не посмотрит, что спецслужбы!
— А зачем Негатив еду возил?
— Я знаю? Возил и возил. И мы брать ее будем, так и скажите в Москве — если нам не дает хлеба государство, мы будем брать его у бандитов. Потому что бандиты получаются человечней всяких чубайсов!
— А где я Негатива могу найти? — спросил Черяга.
Луханов пожал плечами.
— А бог его знает. Поищи в «Сирене». К вечеру.
Терком располагался в маленьком домике напротив обширного здания «Чернореченскугля». В приемной Луханова было пыльно и пусто, и престарелая секретарша играла на маломощном компьютере в «Тетрис». По просьбе Луханова секретарша вынесла Черяге красную папочку, завязанную тесемками, и они расстались.
* * *Улица Коновалова, пересекавшая город с запада на восток, была названа так в честь начальника комсомольской стройки, прославленного залетным московским писакой Александром Панфеевым в романе «Черное золото». В романе изображалась борьба прогрессивного комсомольца-рабочего с инженером-ретроградом. Инженер-ретроград утверждал, что количество коксующегося угля в Чернореченске совершенно недостаточно, чтобы обеспечить нужды соседнего Ахтарского меткомбината, а без коксующихся углей чернореческие шахты себя не оправдывают. Рабочий же изобретал процесс, позволявший превратить энергетический уголь в коксующийся. В конце инженер оказывался вредителем, засланным японской разведкой для подрыва боеспособности советской родины, комсомолец становился начальником стройки, а коксохимический цех АМК весело поглощал состав за составом из Чернореченска.
Первого хозяина Чернореченска действительно звали Коновалов, но он бы не комсомольцем, а бывшим унтер-офицером, выросшим к 1929 году до начальника Чернолага. Чернореченск сооружали ссыльные кулаки и спецпереселенцы, они же вкалывали в шахтах, и во всем романе не было ни слова правды, кроме того, что в 1929 году чернореченский уголь был и вправду рентабелен — рабский труд ничего не стоил.
Ни при каком другом общественном строе рентабельным он быть не мог, а энергетический уголь в коксующийся переделывать не научились до сих пор. Самородок, это предлагавший, закончил свою жизнь там же, где и прочие вредители — в шахтах Чернолага.
