Александр Зиновьев - Желтый дом. Том 1
Проходя мимо Железного Феликса, я заговорщицки подмигнул ему и пропел про себя:
Лелею тайно, каюсь я,В душе желание такое,Чтоб одержимые друзьяМеня оставили в покое.
Помочь? — спросил Железный Феликс. А то мы в два счета. Мы к нему давно присматриваемся.
Социологическая молитва
Я тоже не такой, как все, говорит Железный Феликс, присаживаясь ко мне на кровать. В молодости я тоже сочинял стихи. И не хуже твоего Поэта. Между прочим, имей в виду: он — наш человек. Не удивляйся, в конце концов все к нам приходят. То же самое и со мной было. Присутствовал я на партийном съезде (не помню, на каком именно). Тоска зеленая. Вот от этой тоски я и сочинил:
Я шепчу втихомолку,Я кричу громко вслух:Пусть зачахнет без толкуМой мятущийся дух!Пусть в работе удачиНе видать наяву!Без квартиры и дачиПусть свой век доживу!Пусть седая щетинаПо всей морде торчит!Как голодная псина,Пусть желудок урчит!Вместо модной одеждыПусть на дырке дыра!Долгой жизни надеждыПусть лишат доктора!Но признаюся честно,Что, покуда дышу,У кого — неизвестноОб одном лишь прошу:Разреши хоть немного,Хоть на самом краюПошагать мне не в ногуВ их едином строю.Дай пройтись в одиночку,Не с колонною той.И поставить дай точкуНа странице пустой.
Показал Сталину (мы с ним рядышком сидели). Тот похихикал, но все-таки донес Ленину. И когда встал вопрос, кого назначить начальником ЧК, выбор пал на меня. Ленин сказал, что работа ЧК — это революционная романтика, что тут нужно пламенное сердце, что тут поэтом надо быть. Все посмотрели в мою сторону. Короче говоря, стишки пришлось забросить.
Проблема «я»
Что такое «я»? Философы и психологи ломают над этим вопросом голову. Считают, что ответить на него не так-то просто. Пишут книги. Ссылаются на авторитеты, на данные этнографии, на условные рефлексы и качественные скачки. Но я полагаю, что это — типичное пижонство. На самом деле эта проблема не стоит ломаного гроша и выеденного яйца (ведущий институтский кретин Барабанов говорит в таких случаях о ломаном яйце и выеденном гроше). Когда я был розовощеким младенцем с ясными голубыми глазами (и, естественно, еще не мечтал о бороде и джинсах) и пробовал вякать «я», родители мне в один голос твердили, что «я» есть последняя буква в алфавите. Когда я пошел в школу и попробовал пискнуть свое «я» на уроке, учитель выдал мне с четкостью автомата, что «я» — последняя буква алфавита. Потом мне это же самое изрекали классный руководитель, завуч и директор. Мой закадычный друг с пеленок, став комсоргом класса, сказал мне то же самое, обращаясь ко мне почему-то на «вы». А известно ли вам, сказал он, что «я» последняя буква в алфавите? И с тех пор проблема «я» для меня была решена раз и навсегда: «я» есть последняя буква в нашем русском алфавите. Несколько лет спустя, когда я случайно стал студентом философского факультета Московского ордена Ленина и ордена Трудового Красного Знамени университета имени М.В. Ломоносова, я слушал лекцию на тему о проблеме личности в марксистско-ленинской философии. Профессор долго и занудно распинался по поводу этого самого «я», которое не поняли предшественники марксизма и запутали буржуазные горе-теоретики. Я не выдержал и задал вопросик: а известно ли уважаемому профессору, что «я» есть последняя буква в алфавите? За это мне влепили выговор с занесением в личную карточку. И мне пришлось с головой окунуться в общественную работу и проявлять политическую активность, чтобы этот выговор снять. Не подумайте, что меня тяготил сам факт выговора. Дело не, в нем, а в том, что мне из-за него житья не давали, склоняли на всех собраниях, критиковали в стенгазетах, рисовали карикатуры. Как раз в это время я сделал попытку отрастить бородку, мне это очень шло. Пришлось временно отказаться от этого средства самоутверждения. Этот случай послужил мне уроком. Я понял, что произнесение истин такого рода, как «я» есть последняя буква в алфавите», есть прерогатива вышестоящих лиц. Нижестоящие же обязаны выслушивать их от вышестоящих с полным пониманием.
Интересно, что мои сокурсники долбили меня на комсомольском собрании не столько за хулиганство, сколько за искажение марксистского учения о соотношении личности и коллектива. Я признал вину и обещал исправиться. Но все же выразил некое робкое недоумение по поводу того, что профессор говорил «мы», рассуждая об «я». Мы, говорил профессор, считаем, что «я» с марксистско-ленинской точки зрения есть... и т.д. Из-за этого началась легкая перепалка, которая грозила испортить так хорошо проведенное воспитательное мероприятие. Одни сокурсники утверждали, что профессор говорил «мы» из вежливости по отношению к себе, а другие утверждали, что он делал так из принципиальных соображений.
Я вспомнил эту историю с «я», когда мы всем сектором отмечали в ресторане гостиницы «Москва» выход нашего сборника статей по логике. Хотя мои прогрессивные коллеги по сектору мою статейку в сборник не пропустили, так как она была сделана «не на уровне», я вместе со всеми изображал радость по поводу этого выдающегося вклада в мировую науку. Смирнящев твердил с настойчивостью параноика, что сборник — веха, что после его выхода не остается иного пути, как... и т.п. И все время употреблял «мы». Это и напомнило мне мою историю с «я». Это что, сказал Учитель. Когда вышли «Экономические проблемы социализма» Сталина, устраивали их коллективные читки. У нас на курсе читал сам секретарь партбюро. И оговорился — сказал «экономические пробелы социализма». Так его сразу посадили. Ему повезло, сказал Трус (заведующий нашим сектором Зайцев, прозванный Трусом не за фамилию, а за принципиальную трусость, которую он не скрывал и которой даже отчасти гордился). В наше время за такое сразу бы расстреляли. У нас одного парня расстреляли только за то, что он сказал, будто Сталин рябой. Сказав это, Трус слегка побледнел и виновато улыбнулся. Мы все молча взглянули на Вадима Сазонова, правую руку Смирнящева и неофициального ученого секретаря вышедшего сборника. Взглянули не случайно. В институте всем было известно, что Вадим — стукач. И хотя говорили, что он — стукач более высокого уровня, на всякий случай остерегались. Смирнящев, фактически заправляющий всеми делами в секторе, предложил выпить за прогресс. А ведь на того парня, который высказался о внешности Сталина, кто-то донес, сказал я. И сразу же понял, что допустил бестактность. Пока Трус заведует сектором, сказал мне Учитель, когда мы расходились по домам, старшим сотрудником тебе не бывать, несмотря на очевидный прогресс нашего общества. Между прочим, в твоем решении проблемы «я» больше научности, чем во всем Их учении. В какой-то новой коммунистической стране на Востоке в этом отношении пошли до логического конца: отменили собственные имена. А Трус — одно из любопытнейших порождений сталинской эпохи. Его считают порядочным и смелым человеком только за то, что он имеет мужество честно признаться в отсутствии у себя мужества и честности! Обидно не столько за то, что тебя душат, сказал я, сколько за то, что душат такие клопы. Не такие уж они клопы, сказал Учитель. Они — полномочные представители общества. Они — власть в гораздо более серьезном смысле слова, чем чиновники из президиума Академии и ЦК.
Среди марксистских истин тьмыС пеленок помним мы одну железно:У нас всегда на первом месте «мы»,А «я» искать и на десятом бесполезно.
Мы
Нет, не из вежливости и не от мании величия тот занудный профессор говорил «мы», когда мог вполне спокойно и безнаказанно употребить «я». Тут действовал социальный инстинкт, ибо у нас нет никаких «я», а есть только «мы». Что такое «мы»?
Мы — это ты, я, он. Мы — это не ты, не я, не он. И ни в коем случае не Магомет, не Христос, не Наполеон. Это — некий Иванов, некий Петров, некий Сидоров. Мы — это одержимые единым порывом, движимые чувством законной гордости. Мы — это исходная категория нашей идеологии. Когда мы говорим «мы», мы тем самым хотим сказать, что если ты пикнешь, то мы тебе шею сломаем, сотрем в порошок, превратим в лагерную пыль. Мы — это железная поступь истории. Мы — несокрушимая воля партии. Короче говоря,
Мы наш, мы новый мир построим:Кто был ничем, тот станет всем.
Не по отдельности, а вместе со всеми. Другими словами,
Мы идем боевыми рядами.Свет и счастье нас ждет впереди.
Физически я представляю себе это «мы» так. Это — колоссальное множество частиц, способных к самодвижению, но имеющих все источники энергии не в себе, а в окружающих частицах. Неразрешимый парадокс: ни одна частица не содержит в себе источника энергии, но каждая из них получает этот источник от других. Решите этот парадокс, и вы со временем, может быть, поймете тайну «мы». Ведущий кретин нашего института Барабанов сказал, что никакого парадокса тут нет, а есть лишь диалектическое противоречие, которое разрешается по формуле:
