Александр Зиновьев - Желтый дом. Том 1
В чем дело, говорю я. Я прожил уже довольно много лет, но ни разу не видел значительной личности среди Них. Сплошные ничтожества. Глупые, косноязычные, лживые, скользкие. Откуда же исходит Их сила? Их сила в Их ничтожности, говорит Он. Если бы Они были значительными личностями, сталкиваясь с Ними, ты сам ощущал бы себя личностью и становился бы значительнее. А именно это-то Им и не нужно. Они должны унасекомить тебя, низвести тебя до уровня ничтожной ползучей твари. И самое мощное их оружие в этом деле — их собственная ничтожность, ползучесть, тварность. Это — их естественная форма самозащиты, средство самосохранения. Хочешь — верь, хочешь — нет, но самым тяжким для меня было Там — сознание того, что над тобою куражатся ничтожества, а не сильные враги. И даже не враги, а просто твари. И по моим наблюдениям, Они сами становятся адекватными уровню творимых ими жертв. Ты меня пугаешь, говорю я. Они же теперь все с высшим образованием. Они же книжки читают. Пушкина, Лермонтова, Достоевского, Чехова... Это не играет роли, говорит Он. Следователь, который лично бил меня, шпарил наизусть всех великих поэтов, прилично знал английский и немецкий, дружил с Маяковским...
Не думай, будто «Мы» суть мы на самом деле.Мысль эту глупую скорее прочь гони.Услышишь, «Мы» с трибуны кто-то мягко стелет,Знай, это будет жесткое «Они».
СГУ
Эта неделя в Москве была «взрывная» — взорвалась бомба в метро и в гостинице «Берлин». Нашли бомбу в помойке поблизости от Лубянки, а на самой Лубянке почему-то загорелись мусорные урны. Число переодетых агентов вокруг здания СГУ удвоилось. Задерживали бородатых молодых людей, осматривали сумки и портфели у прохожих. Взрывы и поджог хотели свалить на диссидентов, но по непонятным причинам отказались от этой затеи. Диссиденты, со своей стороны, обвинили в них КГБ: мол, КГБ специально устроил эти взрывы, чтобы обвинить диссидентов. Но подозрения как с той, так и с другой стороны были настолько нелепыми, что враждующие стороны разошлись «полюбовно». Меня задержали дважды, но не около здания СГУ (здесь меня знают с детства), а около Желтого дома и на Казанском вокзале, куда мы заглянули Учителем после закрытия городских забегаловок. Учитель заявил, что он в вопросе об индивидуальном терроре разделяет позицию Ленина. Один из агентов при этом усмехнулся, из чего я сделал вывод о его осведомленности в новейшей литературе на эту тему.
СГУ, как я уже заметил, есть Самое Гнусное Учреждение Советского Союза. Вы, конечно, знаете, что это за учреждение и где оно расположено: повсюду и везде. Но самое его главное здание расположено на Лубянке. Приглядитесь к этому зданию внимательно, лучше — с противоположной стороны площади, от старого входа в метро. Более нелепое здание трудно себе вообразить. Но я к нему привык с детства. И даже люблю его. И совсем не боюсь, хотя все без исключения постоянно внушали мне страх к нему. Я отношусь к нему как к привычному элементу городского пейзажа и игнорирую его функции. Сотрудников СГУ я научился узнавать в любом виде и в любом месте, где бы они ни встретились. Ненависти к ним я не питаю. Я к ним просто равнодушен. Плоскость моей жизни, как бы сказал ведущий кретин нашего института Барабанов, лежит совсем в другом разрезе. И они платят мне той же монетой, то есть не обращают на меня внимания. Они привыкли ко мне и воспринимают меня почти что как своего. Однажды меня не остановили, когда сам Шеф КГБ вылезал машины и шел в здание СГУ через дверь со стороны улиц Дзержинского. Я чуть не налетел на Шефа, — я был погруже в свои мысли. Шеф при виде моей бороды слегка струхнул но я приветливо поздоровался с ним, и мы мирно разошлись каждый по своим делам.
Хотя я и вырос под сенью СГУ, я горжусь тем, что не являюсь его сотрудником и помощником. Ну и дурак, говорит Второе «Я». О том, что ты Их человек, никто не узнал бы. Они своих не выдают. Зато польза была бы несомненная. Ты хочешь знать, почему тебя не оставили в аспирантуре? А потому, что ты тогда отказался стать Их осведомителем. Помнишь тот разговорчик в дирекции? Они еще не теряют надежды поиметь тебя. Иначе как же ты объяснишь твое зачисление в Желтый дом? Зачем я Им нужен, возражаю я. Чудак, говорит Третье «Я», ты же английский знаешь не хуже, чем свой родной, бороду носишь. Да ты для них — золотой фонд. Соглашайся, идиот! За границу поедешь с делегацией. Петин хочет тебя с собой в Америку взять. Не согласишься — не выпустят. Не нравится мне это, говорю я. Чистеньким хочешь остаться, ехидничает Семнадцатое «Я». Все равно ничего не выйдет. Согласишься — на более высоком уровне проживешь. Не согласишься — зачахнешь на уровне рядового стукача. Ведь все равно же не уйдешь от Них. Сомневаюсь, говорю я, что я еще нужен Им. Кто я такой? Слизняк? Им теперь именно такие и нужны, не сдается Третье «Я». Удача сама собой идет тебе в руки, не упускай! И помни, что сказал по сему поводу Поэт:
Неси покорно знаний бремя!Готовься трудности встречать!И жди, когда настанет времяТебе на ближнего стучать!Не бойся опорочить чести.В помине нет такой давно.Тот, на кого успел донесть ты,Сам есть такое же говно.Не ты, так он. Скорей во фразуСлова паскудные свирай.И ты когда-нибудь, не сразу,Допущен будешь в ихний рай.
Идиотология
Гвардию советской идеологии составляют философы. Это — существа в высшей степени интересные с точки зрения науки, но еще совершенно не изученные на уровне науки. Это довольно странно. Изучению возбудителя рака столько внимания уделяют, а ведь он менее опасен, чем философы — возбудители идиотизма. О том, в каком жалком состоянии находится эта область науки, говорит хотя бы тот факт, что до сих пор не установлено, к какому семейству флоры или фауны относятся философы — к пресмыкающимся, насекомым, одноклеточным, жвачным или хищникам? Неизвестно также, какими критериями руководствоваться в классификации философов — начинать с самых глупых и двигаться к таким глупым, что вообразить невозможно, или начинать с самых подлых и двигаться к таким подлым, по сравнению с которыми самые подлые кажутся благородными рыцарями? Учитель, с которым я иногда обсуждаю проблемы идиотологии (так я называю науку о советских философах), считает, что идиотология — единственная область науки, где диалектический метод чувствует себя на месте. Вот уж где все течет, все изменяется, все переходит в свою противоположность (как говорит Барабанов, противолапожность). Одного и того же философа можно отнести и к одноклеточным, и к червякам, и к гадюкам... Вот, например, академик Федькин. Вместе с Канарейкиным и Петиным зачинал культ Сталина. Посадил не одну сотню своих коллег и сослуживцев. По идее его надо было бы судить. Но он уцелел и даже возвысился. Почему? Да потому, что по уровню интеллекта относится к одноклеточным, по изворотливости — к блохам, по аппетитам — к шакалам. А академик Канарейкин по подлости может быть причислен к гадюкам, а по способности впадать в слезливое состояние на марксистские темы его следует отнести к певчим птицам. Я уж не говорю о суке Тваржинской. Говорят, она — родственница Дзержинского. Эта по темпераменту относится к породе московских сторожевых псов повышенной злобности, а по интеллекту — к курицам. Короче говоря, продолжал свою речь Учитель, эта мразь вообще не заслуживает того, чтобы говорить о ней. Лично я посадил бы этих гадов в клетку и повесил бы над ней дощечку с надписью: «Осторожно! Эти твари способны на все!»
Меня долгое время удивляло серьезное отношение к нашей философии на Западе. Но теперь я понял, в чем тут дело. Во-первых, там своего такого дерьма хватает. Во-вторых, пишущие на эти темы стараются «приподнять» описываемый материал, чтобы самим выглядеть умнее. И в-третьих, они впадают в историческое заблуждение. Дело в том, что занимающиеся советской философией обычно имеют дело с «лучшими» текстами, в которых наши философы пересказывают западных и кокетничают своей «смелостью», и с ранними текстами, когда марксистская философия только еще вылуплялась из «буржуазной» и несла на себе еше следы последней. А между тем подлинная советская философия должна быть взята в ее серийном производстве и в ее практическом соприкосновении с потребителем — с миллионами людей, вынужденных ее изучать. д с этой точки зрения история советской философии начинается с периода очищения марксизма от словесной шелухи, в результате которого явилась приписываемая Сталину работа «О диалектическом и историческом материализме» и весь философский поток на ее основе. После смерти Сталина начался по видимости обратный процесс, но по сути дела советские философы абсолютно ничего нового к сталинскому периоду не прибавили. Не марксизм, не ленинизм, а именно сталинизм образует сущность советской философии, ибо сталинизм и есть та мышь, которую родила гора марксизма и ленинизма. Наш институт... Но о нем лучше сказать словами одного нашего институтского критикана, пожелавшего остаться неизвестным:
