Борис Екимов - Предполагаем жить
– Но ведь все были такие тяжелые. Самые тяжелые – всегда наши… С усталой улыбкой отец глядел на сына, который ожидал его.
– Сейчас пойдем…
А Илья был готов сидеть и сидеть в тесном кабинетике, сидеть и ждать. Или пойти к аквариуму с рыбками, который стоял в коридоре детского отделения. А к отцу пусть приходят и зовут его. Пусть приходят… Он гордился своим отцом.
В школе или в случайных разговорах скажут: "Хабаров…" – и чувствуешь, видишь, что и на тебя падает отсвет отцовского.
Был один случай. Бывший солдат оставался слепым целых тридцать лет.
На войне его ранило молоденьким, он ослеп. Так и жил слепым, не видя своих уже взрослых детей, внуков. К отцу он попал случайно. И отец, осмотрев его, сказал: "Можно помочь. Нужна операция". И сделал ее.
Человек стал видеть. Об этом даже московские газеты писали.
Случай-то удивительный. А уж в родном городе об этом, конечно же, все знали. Разве это не гордость для сына? И он гордился.
Это была давняя пора, школьная, детская, но помнилось хорошо. И вспоминать хотелось еще и еще.
Поднявшись из кресла, Илья подошел к книжным полкам. Там, в одном из шкафов, до сих пор стояли книги отца. Илья достал одну из них наугад, большую, в черном переплете, и снова уселся в кресло.
"Материалы научно-практической конференции…" – прочитал он на обложке и стал перелистывать книгу, потом оглавление посмотрел и нашел отцовы статьи: "Оценки степени зрелости катаракты…".
Какие-то схемы, рисунки глазного яблока. "Инфракрасный свет в офтальмологической диагностике".
Из опущенной на колени книги выскользнули и разлетелись невеликие листки, вырезки из газет. Илья собрал их, стал проглядывать. На всех
– детские фотографии. Мальчик в очках. И еще один. Девочка в очках.
Темноволосая, кажется, раскосенькая. Крупный заголовок: "Помогите мне!" Под ним текст помельче: "Здравствуйте, тети и дяди! Я,
Калинина Маша, обращаюсь к вам. Мне нужна сложная операция на глазах, иначе я ослепну. За операцию нужно заплатить 12 тысяч. А у нас с мамой таких денег нет. Я окончила 3 класса с одной 4, а остальные 5. Я люблю петь. Я вас всех люблю и надеюсь на помощь!
Мой адрес… Лицевой счет мамы… Поволжский банк СБ РФ…"
Ветер памяти порывами, полегоньку приносил давнее. И все об отце.
Обрывки разговоров, рассказов, какие-то давно прошедшие дни, часы, которые будто забылись, а теперь вдруг вспомнились, из-за забытья выплывая. Для людей, далеких от семьи Хабаровых, внезапный отъезд главы семьи куда-то на Север был объясним. Наступили в стране времена тяжкие для многих и многих. Останавливались заводы, фабрики.
Учителям да врачам платили за работу копейки, а иногда и вовсе не платили долгие месяцы. Живи как хочешь. Токарь ты или врач, даже доктор наук, профессор – золотая голова и руки. Вот и Хабаров не мог свою семью прокормить. Уехал на Север, на заработки, лечить нефтяников, у которых деньги.
Так оно и было. Уехал на Север. Но прежде было другое.
Клиника "Чистые глаза", профессор Хабаров. Но она продержалась недолго. Тогда начали появляться частные клиники. Зубы лечить -
"Лазурь". Она и сейчас жива, процветает. Дорогая клиника. Но хорошая.
А вот "Чистые глаза", клиника доктора Хабарова, продержалась недолго. Создавалась она на деньги матери, которая уже в те времена начала неплохо зарабатывать. Она эту клинику придумала и создала, чтобы муж не маялся неприкаянным, впрочем, надеясь пусть не на великий, но все же доход. Есть могучая Микрохирургия Федорова, пусть будет и не великая "хабаровская". В своем городе его знают.
Но все вышло не так. Расходы оказались немалыми. Доходов – никаких.
– Какие у них деньги? – раз за разом оправдывался отец. – Учитель ница. Она же на тетрадках слепнет.
– Мальчонка без отца…- объяснял он.
– Молодой парень, без работы, завод закрылся, обещают ему… А упу стишь – все, конец, лишь в артель слепых.
– Девочка. Мать – воспитательница детского сада. Слепнет…
Слух о "хабаровской" клинике по городу и области разлетелся мигом.
Очереди на прием. Но в основном все без денег. В конце концов клинику закрыли.
– Нищих у нас, – сказала мать, – вся Россия. Всем не поможешь. Я не хочу, чтобы мои дети просили кусок хлеба, и я не допущу этого. Для них я сумею заработать. А для всех не смогу. Пойми, – толковала она мужу, – у нас сейчас та же самая Индия.
Про Индию она помянула не зря. Когда-то прежде доктору Хабарову очень повезло. Его отправили работать в Индию, на год. По тем временам это была удача великая. Обычно из таких командировок возвращались с легковой машиной, не говоря про заграничные тряпки, магнитофоны-кассетники и прочее.
Но доктор Хабаров вернулся из Индии уже через месяц, и с пустыми руками. Даже без чемодана, с каким уезжал.
– Ну, не могу я так…- говорил он. – Нищета вокруг. Спят прямо на тротуарах. На помойках копаются. Детишки… Тянут ручонки… Глазищи большие… В них такая боль. Девочки… Боже мой… Как можно такое вы держать?
Он не выдержал. Раздал все, что было у него: деньги, одежду, белье, даже чемодан отдал – и вернулся домой.
Это было давно. Но помнилось. Потому и сказано было:
– У нас теперь как в Индии. Со всех сторон нищета. Можно все раз дать, вплоть до белья. А что дальше?
Клиника "Чистые глаза" закрылась. В семье начались нелады. В свой институт отец уже не вернулся, а уехал на Север, недолго там проработал, оттуда и привезли его в цинковом гробу. Пять лет назад…
В комнате было тихо, покойно, за окном светил летний день, радуя зеленью деревьев, синевой реки, с белыми песчаными островами да косами, всем немереным земным окоемом и вовсе неохватным небом с высокими, снежной белью сияющими облаками-громадами. Гляди и гляди.
Смотри и радуйся свету и миру, пока длится твой век недолгий.
Думалось об отце. Вспоминался он: высокий, плечистый, большие руки.
В студенчестве занимался гандболом – ручным мячом. Ладони и пальцы большие, но осторожные, чуткие. Врачевал глаза, носил на руках сыновей, играл с ними в мяч в тенистых аллеях возле дома, бегал по утрам к реке, купался. А потом ушел, и уже забывается, нет его.
Осталась лишь полка книг. Скорее не умом, а каким-то наитьем Илья, еще раз взглянув на газетный снимок черноволосой косенькой девочки в очках, потянулся к телефонной трубке и стал набирать номер, указанный в призыве о помощи, ни на что не надеясь, ведь это было давно, листок пожелтел, и неизвестно еще…
После недолгих гудков ему ответил голос женский:
– Слушаю вас…
– Это квартира Калининых?
– Да, Калинины.
– Скажите, пожалуйста, вы знаете… Может быть, помните доктора
Хабарова…
Словно обрыв связи, долгая минута тишины, а потом захлеб: то ли радость, то ли слезы.
– Да как же не помнить! Он же Машу вылечил. Операцию сделал…
Бесплатно. И лекарства бесплатно… Господи. Такого человека не помнить. Он же спас ее! Она с тех пор без очков… Школу заканчивает. А вы кто ему? Вы почему спрашиваете?.. Да мы за него молимся! И всю жизнь, пока буду живая…
Илья опустил трубку, отключив ее, так же бездумно, как и поднимал и набирал номер.
Словно ничего не было: то же кресло, тот же покой, тишина. Только вот слезы, которых утирать не надо.
А за окном по-прежнему светит ясный день; но солнце уходит за полдень, и воды реки становятся синее, пригасают белые отмели, тополевая зелень густеет, чуя еще далекие сумерки, и только в просторном – из края в край – небе тоже голубое сиянье, нежная лазурь и сочная бель высоких летних облаков. Гляди и гляди, смотри и радуйся.
В соседней комнате – материнской спальне, – что-то почуяв, очнулся от долгого сна старый кот Степа. Он открыл глаза, осторожно, по-стариковски сполз на пол, цепляя тупыми когтями пушистое покрывало, и, гулко стуча одеревенелыми от старости лапами, пошел к молодому хозяину.
– Степа, милый!.. – со слезами обрадовался Илья, поднимая кота на колени. – Степа…
Густое, словно рокот, урчанье было ему ответом, желтые, все понимающие, внимательные глаза и живое тепло, живая душа – рядом.
Степа урчал и жмурился, задремывая и усыпляя молодого хозяина, которому так нужен был долгий сон, без тяжких видений.
Глава IV
"О ВАС ПЛАЧУ…"
Вначале он спал чутко, чего-то боясь: тяжких видений или какой-нибудь горькой яви. Что-то неладное чудилось ему в этом мире.
Даже крепко заснуть нельзя, ведь неизвестно, где очнешься. Лучше сон неглубокий, когда чуешь родные стены, домашний покой, тяжкое стариковское дыхание кота Степы.
Илья спал и понял во сне, что рядом появился кто-то родной: мягкие шаги, вздохи, и сразу стало теплее, покойней, и теперь можно было безо всякого страха погрузиться в сон глубокий, врачующий, словно в глубокую воду.
Он спал долго и проснулся лишь к вечеру, заботливо прикрытый большим клетчатым пледом. Глаз не открывал – через смеженные веки ему привиделось, что в углу комнаты, за столом, за работающим компьютером, сидит отец. Ведь, засыпая, думал о нем. Покрывало откинув, он вскочил на ноги.
