Габриэль Маркес - История одной смерти, о которой знали заранее
Не случалось смерти, о которой бы столько народу знало заранее. После того как сестра назвала близнецам имя, они пошли в кладовку, где держали инструмент и орудия для забоя свиней, и выбрали два самых хороших ножа: один для разделки туши, длиною в десять дюймов и шириной в два с половиной, и другой — для мездрения, длиной в семь дюймов и шириной в полтора. Они обернули ножи тряпками и отправились точить их на мясной рынок, где в это время только-только открывались некоторые лавки. Покупателей было еще мало, но двадцать два человека заявили, что слышали собственными ушами все, сказанное близнецами, и сходятся в том, будто братья говорили лишь затем, чтобы их услышали. Фаустино Сантос, их приятель-мясник, увидев их в 3 часа 20 минут в своей только что открывшейся лавке, не понял, почему они пришли в понедельник, так рано, да еще в темных шерстяных свадебных костюмах. Он привык видеть их по пятницам, но попозже и в кожаных фартуках, которые они надевали, когда забивали свиней. «Я подумал, что они перепили, — сказал мне Фаустино Сантос, — и спутали не только час, но и день». И напомнил им, что нынче понедельник.
— Кто же этого не знает, приятель, — добродушно ответил ему Пабло Викарио. — Мы только хотим ножи наточить.
Они наточили их на вращающемся точильном камне, как это делали всегда: Педро держал ножи и переворачивал, а Пабло крутил рукоятку. И между делом переговаривались с другими мясниками о том, какая шикарная вышла свадьба. Кто-то посетовал, что им не досталось свадебного пирога, а ведь вместе, можно сказать, работают, и братья пообещали, что пришлют им пирога. Наконец ножи тонко запели о камень, и Пабло поднес свой к лампе, чтобы сталь сверкнула на свету.
— Идем убивать Сантьяго Насара, — сказал он.
У них была такая прочная репутация добропорядочных людей, что никто на их слова не обратил внимания. «Мы подумали — пьяная болтовня», — заявили мясники; то же самое сказали Виктория Гусман и многие другие, видевшие их потом. Мне пришлось задать один и тот же вопрос нескольким мясникам: не проявляет ли мясницкое занятие в человеке расположенности к убийству себе подобного. Они возразили: «Когда забиваешь скотину, то в глаза ей глянуть духу не хватает». А один сказал даже, что не может есть мяса животных, которых забивает. Другой сказал, что не способен был бы зарезать корову, которую знал раньше, а тем более если пил ее молоко. Я напомнил им, что братья Викарио забивали свиней, которых сами выращивали, что они успевали к ним привыкнуть и даже называли по именам. «Верно, — ответили они мне, — но имена им давали не человеческие, а цветочные». Фаустино Сантос один уловил проблеск правды в угрозе Пабло Викарио и спросил его шутливым тоном: за что они хотят убить Сантьяго Насара, когда вокруг столько богачей, заслуживающих скорой смерти.
— Сантьяго Насар знает за что, — ответил ему Педро Викарио.
Фаустино Сантос рассказал мне, что он терялся в сомнениях и поведал о них полицейскому, который чуть позже зашел купить фунт печени на завтрак алькальду. Полицейского, как следует из материалов дела, звали Леандро Порной, и он умер на следующий год во время престольного праздника — бык ударил его рогом в яремную вену. Таким образом, мне не удалось поговорить с ним, но Клотильде Армента подтвердила, что он был первым человеком, зашедшим в ее лавку, когда близнецы Викарио сидели там и ждали.
Клотильде Армента только что сменила за прилавком мужа. Так у них было заведено. Рано утром в лавке продавалось молоко, днем — продукты, а после шести вечера она превращалась в кабачок. Клотильде Армента открывала ее на рассвете, в 3.30. Ее муж, добрейший дон Рохелио де ла Флор, становился кабатчиком на все время до самого закрытия. Однако в ту ночь столько загулявших на свадьбе гостей забрело в кабачок, что муж лег только в три, лавку не закрывали, а Клотильде Армента встала раньше обычного, собираясь закончить дела до прибытия епископа.
Братья Викарио пришли в 4.10. В эту пору продавалось только съестное, но Клотильде Армента продала им бутылку тростниковой водки не только из уважения, которое к ним питала, но и в благодарность за то, что они прислали ей свадебного пирога. Они залпом осушили бутылку, но хмель их словно бы и не брал. «Сидели будто в столбняке, — сказала мне Клотильде Армента, — да их бы и керосином не взять!» Потом они сняли суконные пиджаки, аккуратно повесили их на спинки стульев и попросили еще бутылку. В пропотевших рубахах с однодневной щетиной на лице они выглядели дико. Вторую бутылку они пили медленнее, сидя и напряженно вглядываясь в дом Пласиды Линеро, стоявший с темными окнами на другой стороне улицы. Самое большое, балконное окно было в спальне Сантьяго Насара. Педро Викарио спросил Клотильде Арменту, не видела ли она света в этом окне, и она сказала, что не видела, и удивилась его вопросу.
— С ним что-нибудь случилось? — спросила она.
— Ничего, — ответил ей Педро Викарио. — Мы его ищем, чтобы убить, только и всего.
Он ответил так непосредственно, — в голову бы не пришло, что такое могло быть правдой. Однако она заметила, что у близнецов с собой мясницкие ножи, обернутые кухонными тряпками.
— Нельзя ли узнать, за что вы собираетесь его убить в такую рань? — спросила она.
— Он знает за что, — ответил Педро Викарио.
Клотильде Армента оглядела их серьезно. Она знала их так хорошо, что могла различать, особенно после того, как Педро Викарио вернулся с военной службы. «Двое детей — да и только», — сказала она мне. И это наблюдение ее напугало, потому что она всегда считала, что именно дети способны на что угодно. Итак, она разложила молочные продукты и пошла будить мужа, чтобы рассказать ему, какие дела творятся в лавке. Дон Рохелио де ла Флор выслушал ее, не проснувшись как следует.
— Не бойся, — сказал он ей. — Эти никого не убьют, а тем более — богатого.
Когда Клотильде Армента вернулась в лавку, близнецы беседовали с полицейским Леандро Порноем, который пришел за молоком для алькальда. Разговора она не слыхала, но полагает, что, судя по взгляду, который он, выходя, кинул на их ножи, они сообщили ему о своих намерениях.
Полковник Ласаро Апонте поднялся, когда еще не было четырех. Не успел он побриться, как пришел полицейский Леандро Порной и сообщил ему о намерениях братьев Викарио. Накануне ночью полковник разрешил столько споров между приятелями, что теперь вовсе не спешил разбираться еще в одном. Он спокойно оделся, долго, пока не достиг совершенства, прилаживал галстук-бабочку и повесил на шею ладанку конгрегации Девы Марии — ради епископа. Пока он завтракал тушеной печенью, посыпанной колечками лука, жена взволнованно рассказала ему о том, что Байардо Сан Роман возвратил Анхелу Викарио в родительский дом, но полковник не отнесся к сообщению столь же драматично.
— Боже мой! — пошутил он. — Что подумает епископ?
Однако, не покончив еще с завтраком, он припомнил, о чем только что доложил ему ординарец, попробовал соединить два этих сообщения и увидел, что они в точности накладываются друг на друга, как фигуры в игре-головоломке. Тогда по улице нового порта он отправился на площадь, где по случаю прибытия епископа дома начинали оживать. «Точно помню, было около пяти и моросил дождь», — сказал мне полковник Ласаро Апонте. По дороге три человека остановили его рассказать по секрету, что братья Викарио караулят Сантьяго Насара и собираются его убить, но только один знал, где они его поджидают.
Он нашел их в лавке Клотильде Арменты. «Когда я их увидел, подумал — пустое хвастовство, — сказал мне полковник со свойственной ему логикой, — они не были так пьяны, как я полагал». Он даже не расспросил, что они такое надумали, а только отобрал у них ножи и послал спать. Он обращался с ними снисходительно и был вполне доволен собою — точно так же он отнесся и к тревоге жены.
— Подумайте только, — сказал он им, — что вообразит епископ, если вы попадетесь ему на глаза в таком виде!
Они ушли. Клотильде Армента почувствовала разочарование: до чего просто, а она полагала, алькальд должен арестовать близнецов и выяснить правду. Полковник Апонте показал ей ножи — как решающий довод.
— Теперь им нечем убивать, — сказал он.
— Разве только в этом дело, — сказала Клотильде Армента. — Надо освободить несчастных ребят от страшного обязательства, которое они должны выполнить.
Значит, она это почувствовала. Она была уверена, что братья Викарио не столько хотели привести в исполнение приговор, сколько встретить на пути кого-то, кто бы оказал им услугу — помешал это сделать. Но полковника Апонте совесть не мучила.
— Из-за одних подозрений не арестовывают, — сказал он. — Просто надо предупредить Сантьяго Насара и — будьте здоровы!
Клотильде Армента всегда говорила, что легкомыслие было виною тому, что полковнику не слишком везло, мне же, напротив, он вспоминается человеком довольным жизнью, немного сбрендившим на почве занятий спиритизмом, которым обучился по почте и предавался в одиночку. Поведение его в тот понедельник свидетельствовало о крайнем легкомыслии. Дело в том, что он и думать забыл о Сантьяго Насаре, пока не увидел его в порту, а увидев, поздравил себя со справедливым решением.
