Любовь на коротком поводке - Риттер Эрика
— Карл, я вполне серьезно хочу, чтобы ты выполнил свое обещание.
— Ты о чем? О том, чтобы научиться водить? Прелестно, но… ведь не сегодня же?
— Почему не сегодня? Когда я позвонила и попросила об одолжении, ты сказал: «Выкладывай», — что я и сделала.
— Но ты в таком состоянии… Видишь ли, ты…. — Он не может найти приличное слово, чтобы описать мое состояние, и жестом указывает на ногу в гипсе.
— Я что, калека? Ну, конечно, сегодня никто это слово не употребляет. Даже инвалидом никто никого не называет. Считается, что я сейчас в «физическом затруднении». Кроме того, все пройдет со временем. К тому моменту, как я буду готова сдавать экзамен по вождению. Я смогу убедить инструктора, что костыль на заднем сиденье принадлежит не мне и что я вполне способна на все, на что способен любой новичок-женщина.
— Ладно, давай пофантазируем и предположим, что… Слушай, с чего это ты вдруг решила в срочном порядке научиться водить машину?
— Ну, в моем «состоянии», как ты деликатно выразился, разве не проще ездить на машине, чем на велосипеде или ходить пешком?
— Да, но я тебя знаю, солнышко. Тут есть что-то еще. С тобой всегда можно рассчитывать на какую-то подоплеку.
Я мило ему улыбаюсь.
— Ты хочешь сказать, в отличие от тебя?
Несколько секунд кажется, что он готов ответить, и я жду ехидного высказывания.
Но напрасно. Карл продолжает изучать меня, как будто раздумывает, стоит ли дальше меня расспрашивать. Затем резко открывает дверцу и выходит из машины.
— Ладно, тогда начнем, — говорит он. — Переползай за руль, и рванем. Хотя лучше не надо. Не обижайся, но… больше всего я рассчитываю на то, что здесь, в середине неизвестно чего, существует определенный предел вреда, который ты можешь причинить, сидя у руля даже с одной ногой.
* * *Карл прав. Даже с одной ногой вести машину здесь, за городом, совсем не рискованно. Никаких белых линий разметки, никаких светофоров, которым следует подчиняться, никаких парковочных стоянок, куда следует заезжать, никаких других машин, чтобы лишить меня уверенности. Вне сомнения, именно такой стратегии придерживался мой отец, когда много лет назад учил сестру и брата водить машину в голой прерии.
Но в сравнении с перспективой занятий с отцом учиться у Карла мне нравится. В нашем взаимодействии есть что-то очень простое, так что я жалею, что наши личные отношения не развивались таким же образом. Карл говорит мне, что делать, и я пытаюсь выполнить его указание. Если у меня получается, он не жалеет похвал. Если же мне что-то не удается, он милостиво меня прощает. Что касается меня, то я полна энтузиазма, возбуждена, послушна и безмерно благодарна, чем сильно отличаюсь от присущей мне привычной противоречивости. Самое главное: ни разу во время всего занятия мне не пришло в голову спросить: «Куда мы едем? Что дальше? Почему ты устанавливаешь все правила?»
По сути, все отношения между женщиной и мужчиной должны быть такими же незатейливыми. Может быть, Карл и раньше, когда пытался меня уговорить поучиться водить машину, чувствовал это. Именно этим мы с ним и должны были заниматься, вместо того чтобы делать мучительные повороты, касающиеся конфликтующих сторон, личных жизненных историй и других скрытых опасностей на дороге.
Когда он отдает мне команду остановиться и выключить мотор, я обнаруживаю, что мы подъехали к крутому обрыву над озером.
— Вау! Вершина мира, не иначе. А что это за мутное пятно там впереди? Случайно, не другой берег?
День серенький, озеро — тоже. Такое большое и неподвижное, что кажется отражением неба, которое стремится к встрече с самим собой на дальнем горизонте. Карл критически смотрит на дальнюю полоску, на которую я ему показываю, и подтверждает.
— Да, там Америка.
— Бог мой! — Почему-то меня удивляет, что смутный иностранный горизонт совсем рядом со мной, рукой подать. — У меня такое ощущение, что я могу нажать на газ и проехать прямо по воде.
Карл смеется.
— На твоем месте я бы рисковать не стал. Не в твой первый день за рулем.
Нет, не в мой первый день за рулем. Но когда-нибудь, причем скоро.
— Но начинаешь понимать, что можно взять и поехать… почти куда захочешь.
— Ты сможешь, — говорит он. — Во всяком случае, я надеюсь, что со временем ты так и сделаешь.
Я круто поворачиваюсь к нему.
— У тебя был твой шанс, забыл? Когда мы в прошлый раз здесь были. Мы говорили о том, чтобы уехать. По сути, ты пообещал выполнить то, что требуется от тебя, как только моя нога окажется на педали газа.
— Разве? — Внезапно он начинает выглядеть побитым.
— Да, именно так. У тебя был шанс. Но ты решил им не пользоваться.
— Я не мог, солнышко.
— Это почему?
— О господи, Дана! — Он нетерпеливо дергается. — Какой смысл сейчас это обсуждать? К чему, черт возьми, это может привести?
— Послушай, какого тогда лешего ты оставлял эти бесконечные послания на моем автоответчике, умоляя меня с тобой поговорить? Каким ты себе этот разговор представлял?
— Я надеялся, что мы будем говорить о том, что впереди, а не о том, что в прошлом.
— Ладно. О том, что впереди. Я надеюсь, что ты, наконец, признаешься, что врал мне. Так ты мне врал?
— Когда именно я тебе врал?
Помимо собственной воли я смеюсь, коротко и резко. Ведь его ответ говорит сам за себя до такой степени, что спрашивать уже больше ни о чем не надо, остается только смеяться. Но я продолжаю:
— Хорошо, допустим, когда ты говорил, что ездишь в командировки, а на самом деле жил дома у своей жены?
— Послушай, солнышко… — Я чувствую, как тщательно он подбирает слова. — Это у тебя просто навязчивая идея.
— Но после того как она у меня появилась, ты не смог ее опровергнуть.
— Дана, если настоящий вопрос в том, люблю я тебя или нет…
— Нет! — Я поднимаю руку. — Я хочу знать. Ты был в Галифаксе?
— Когда… вообще?
— Не придуривайся. Карл, сейчас ты уже можешь сказать мне правду. Ведь терять больше нечего.
— Верно. — Карл откидывает голову на подголовник и закрывает глаза. — С другой стороны…
— С другой стороны, нет никакой другой стороны, черт бы тебя побрал! — Мне обидно, что я все еще чувствую к нему привязанность, и мне приходится сдерживать слезы. — Я относилась к тебе серьезно, а в конце концов у меня осталось чувство, что мною просто попользовались.
— Нет, это не так. Ничего подобного. — Он поворачивается ко мне, чтобы вытереть большим пальцем невольную слезу на моей щеке. — Но, видишь ли, с моей точки зрения, ты не давала мне никакой возможности защититься. Даже сейчас. Ты решила, что между нами все кончено… и я не смог до тебя достучаться.
Неужели он прав? Разве я решила с ним расстаться в тот момент, когда расстегнула молнию на его сумке и порылась в ней?
— Я вовсе не хочу, чтобы ты до меня «достучался», Карл. Я хочу услышать от тебя правду.
— Что автоматически означает, что до сих пор я тебе врал.
Ну, тут он точно прав. Я внезапно смущаюсь и поворачиваю голову к окну.
— Видишь? — говорит Карл, почувствовав некоторое преимущество. — Ты не можешь этого отрицать. Ты приняла такое решение, один Бог ведает, почему. То, что между нами было… ты больше таких отношений не хотела. Но ты не рискнула сказать это прямо.
Вполне вероятно, и здесь он прав. С другой стороны, вполне может быть, он случайно наткнулся на нечто, что только звучит верно и потому позволяет ему выглядеть прилично.
— Мне нужна правда, Карл. Только правда, и больше ничего. — Я заставила себя взглянуть ему прямо в лицо. — Вне зависимости от того, совпадает это или нет с тем, что я слышала раньше.
— Вот тебе правда. Единственная правда, другой нет. — И он протягивает руки, чтобы мягко притянуть меня к себе.
Я позволяю ему поцеловать себя и удивляюсь, что губы его так же приятны на вкус, как и раньше. В то же самое время я остро ощущаю, что его не слишком беспокоит тот факт, что обрыв, на котором мы стоим и откуда виден берег Нью-Йорка — предел, до которого мы с ним когда-либо сможем добраться.
