Тимур Зульфикаров - Земные и небесные странствия поэта

Третья Эфа вьется изо рта царя…

И нагой, серебряный, со смоляной бородой, младой Царь Дарий Гуштасп I кормит Коралловую Эфу малиновыми черешнями под золотой луной!..

О!.. О Боже!..

Таковы царские змеиные забавы, утехи!..

И это было две тысячи пятьсот лет назад…

О!..

Глава первая

АКАДЕМИК АМИНАДАВ КАЛОНТАРОВ

…В библейские времена змеи были прямоходящими, разумными и даже умели говорить… Но потом дьявол вселился в змея…

…Когда глядишь в зрачки эфы —

ты глядишь в зрачки смерти…

Горели леса и болота, и слепой дым то сокрывал столицу, то больно обнажал ее…

Хотелось куда-то бежать, но везде был, плыл, парил, царил чад…

Хотелось бежать из кожи, из кож, из унылого задыхающегося тела, тела…

Лето в Москве было.

Жаркое, бессмысленное, удушающее лето, лето московское.

Только бедные люди живут летом в Москве, все остальные прячутся на подмосковных дачах унылых, но бедных людей нынче, в Смутное Время на Руси, было множество, и они несметно и потно кишели средь Московии-Вавилонии…

Москва в дыму то открывалась, то затягивалась, как трофическая язва-рана…

Вечнокровавая…

Да!.. Дым плывет…

Дым заходит во всякое горло, во всякую душу, во всякую судьбу…

А тут куцый автомобиль “Жигули” в потоке машин неверно тормозит у светофора и неслышно трогает, задевает багажник стоящего, полыхающего европским лаком лимузина “Маувасh”.

Из “жигуленка” обреченно выходит старик со множеством орденов и медалей на груди, словно эти медали могут защитить его.

Из “Маувасh” выходят сонно, мертво, переспело два охранника-близнеца.

Охранники тихо говорят, почти шепчут:

— Инвалид! ты поцарапал лимузин… Одна царапина стоит всей твоей жизни, вояка!..Ха-ха!

Это ты победил Гитлера, трухляк?.. Вот и корячишься на “жигуле”, а так бы ездил на “мерсе”… Мы берем, как аванс, твои медали, дедок!..

Дым густеет… Уже стоит, а не плывет…

Богатыри рвут медали с парусинового пиджака старика.

Старик немо плачет. Дергается жалко его рваное лицо…

Охранники рвут медаль “За взятие Берлина”.

— Ты брал Берлин? Ха-ха!..

— Я брал Берлин, а вы его отдали!.. Вы все отдали!.. Ваши президенты все отдали! Вы и Россию хотите продать, пропить, прогулять, но не выйдет!..

Старик уже не плачет, страх ушел, ненависть пришла, но потом и ненависть ушла. Лицо его стало пресветлым, высоким, нездешним…

Старик шепчет:

— Ребята! дети! мне вас жалко!.. вас до костей обманывают! вы друг друга перебьете из-за долларов… из-за зеленых бумажек чужих… Из-за чужих вилл и банков… слепыши вы, слепыши, котята-утопленники…

Охранники срывают с пиджака старика медали…

Мимо безучастно, слепо, тупо идут тысячи мертвых людей…

Никто не бросится на помощь старому человеку…

А если ты, брат, не бросаешься на помощь слабому — ты мертв…

И это летом, в центре Москвы, на площади Пушкина…

На скамейках в сладостных позах Кама-Сутры целуются, обнимаются, извиваются влюбленные пылкие пары…

А дым-чад двигнулся, а он рвано разрывочно погибельно плывет…

От него слезятся глаза…

…Брат!

Если ты не помогаешь ближнему — ты мертв…

Если ты богат и не помогаешь бедному — значит, ты принимаешь участие в его убийстве…

Но!

На миру и смерть красна! да?

О человече! а если тебя будут убивать среди немой равнодушной толпы, и никто не бросится на помощь тебе, и даже любопытствующие, закрыв очи, будут яростно брести мимо, мимо?..

А, брат?

А разве люди собрались, сбились в города и селенья не для того, чтобы помогать друг другу?

А для чего очи зоркие человеку, как орлу, даны? Иль не для того, чтобы издали чужое горе видеть и на помощь бежать устремляться?..

А брат?..

…Дым вдруг поредел, ослабел, изошел…

Но тут какой-то человек в шляпе и черных очках, дотоле тихо сидящий на скамейке влюбленных у пушкинских, мирных, лицейских, сонных, медоточивных фонтанов, сорвался и бросился на помощь старику.

Один в поле воин.

Один в кишащем граде Москве-Вавилоне заступник человеков — воин.

А Спаситель один был во всем мире Воин!.. И победил!..

…Человек в шляпе немолодо, тяжко дыша, подбежал к охранникам и, задыхаясь, мучаясь от летней усталости, сказал:

— Господа! Ребята! Надо старость чтить…

В Библии сказано: “Чти отца и мать свою, чтобы продлились дни жизни твои…”

Ребята, верните медали!.. И извинитесь… пока не поздно…

Охранники слегка опешили, замутились, задремали от такой наглости:

— Ты кто, братан? Шутишь что ли?.. Хочешь голову со шляпой потерять? хочешь, чтобы мы в шляпу твою голову аккуратно, нежно завернули да на помойку, а?..

Но тут, к ужасу близнецов, человек в очках безнадежно, сомнамбулически медленно вытащил, вытянул из глубокого кармана немодных, широких, советских былых брюк нечто огненное, кровавое, извивающееся шипящее…

Это была ярко красная, почти малиновая, рубиновая, гранатовая, кровавая змея.

Словно в свежей крови она только что искупалась, окунулась, забылась, набралась мокрокроваво.

— Ну что, братцы? Это коралловая альпийская таджикская эфа! Самая ядовитая змея в мире! Такая же, как египетский аспид — змея Клеопатры! Naja haja! Самая знаменитая змея на земле!.. Это она убила Клеопатру!..

Или копьеголовая бразильская куфия! Trimeresurus anceolatus!

Или индийская болотная гадюка…

Но коралловая эфа им не уступает…

Хотите попробовать, ребята?..

Сдохните, скорчитесь, согнетесь заживо через десять минут!..

Не успеете докатиться на вашем лимузине до ближайшей больницы…

Во цвете лет осыпетесь, почернеете, сгорите на глазах!..

И человек в шляпе и черных очках нацелил кишащую, шипящую стреловидную рептилию на завороженных, околдованных, онемевших охранников.

Коралловая смерть бездонными, вспыхивающими, овально-янтарными зрачками глядела на них.

Коралловая смерть-змея гипнотизировала их, как удав кроликов.

Они были готовы к пулям, к ножам, но не к древнему, добиблейскому, дочеловечьему жалу змеи и к ее засасывающим, омутным, роящимся, как у великих цыганских, привокзальных заклинательниц-гадалок, зрачкам — янтарно живокипящим…

Ибо известно, что при соблазненьи первочеловеков Адама и Евы уже! заранее присутствовали три зверя: лев, павлин и змей.

И потому змея вызывает у человека древний, пещерный, добожий страх… дочеловеческий допотопный ужас-хаос первотворенья…

— Ты дрессировщик что ли, братан? — наконец, вымолвил один охранник, не в силах оторваться от смертельных усыпляющих зрачков эфы.

— Я убийца… я убиваю наповал этой змеей, — вдруг зашипел, как змея, человек в черных очках. — Тот, кто живет со змеями — становится сам змеей… Я и сам могу, как змея, ядовито кусаться и жалить!..

Айда! Гойда!..

А потом опять прошипел:

— Ордена и медали старику верните, господа…

Не вы их заслужили… Не вы Берлин брали…

Быстрей, а то она устала ждать, капать ядом!..

У неё яд перегорает, у неё жизнь горит, если она не кусается…

Она насмерть сгорает… как киллер, как убийца, без дела, да?..

Вот вы сейчас без дела с вашими пушками стоите и горите-сгораете заживо, ребята…

Мне жаль вас…

…Тут дым-чад-морок опять на Москву нашел, как больной денный сон…

Но тут из лимузина вышел роскошный, сиятельный, улыбающийся Хозяин в костюме от Brioni и лаковых башмаках от Guardiani.

А за ним из машины выпорхнули две прелестные, летучие, кружевные девочки-подростки в длинных, дворянских белых платьях, и лаковых аппетитных башмачках, и розовых шляпках-канотье. Ах!..

…Ах! Повеяло чем-то старинным, забытым, бунинским, тургеневским… какими-то русскими забытыми щемящими усадьбами, липовыми аллеями, гувернантками обворожительными, соблазнительными, сладчайшими, томительными; не увядающими никогда зеркальными прудами, кружевными мостиками…

Какой-то неизъяснимой, неупиваемой, благоуханной свежестью древнерусской, заповедной повеяло средь Москвы-Вавилонии что ли?.. среди чадящих удушливых машин… словно царской сиренью плеснуло духовито в усталую городскую душу…

А Хозяин с улыбкой глядел на человека в черных очках и на страшную малиновую, стреловидную змею в его руках и вдруг удивленно сказал:

— Это вы? Я узнал вас!.. Аминадав Калонтаров — великий ученый! Специалист в области радиационной биофизики растений и животных… Нобелевская премия за тысяча девятьсот восемьдесят третий год!..