Юрий Гальперин - Мост через Лету
— Гипотеза, — уточнил материалист. — Они на большее и не претендуют.
— Однако и не Блаватская эта. Или твой… К-Курилка.
— Курилло-Семеновский.
— Средневековье, — обобщил Лешаков.
— Астрологический опыт огульно отбросить легко, — возразил Фомин. — Он, в сущности, основывается на дотошных тысячелетних наблюдениях. Неизученный пока вопрос. А наши аппаратчики на этом деле прямо горят. Таблицы чертят, звезды считают.
— Чтобы карьеру слепить, и не такие фортели выкидывают.
— Некрасиво поступают товарищи. Мудрят… Неправильные марксисты, — осторожно согласился Фомин, — ревизуют теорию. Я нынче основоположников дочитал, теперь последователей хочу полистать. Занятно, как у них дальше концы с концами-то, а?
— Не повредит здоровью?
— У меня жила бычья. Доктора, к примеру, вирусы разные на себе пробуют… Испытаю и я.
Лешаков не одобрил.
— Допьем, — бывший номенклатурный работник кивнул на оставшийся в бутылке грязного цвета портвейн. — Хорошая штука, аминазин называется.
— Чего? — не понял мудреного слова Лешаков.
— В народе бормотуху так прозвали. В психушках аминазином диссидентов глушат. А нам заместо портвейн продают, для утешения. Не веришь — хлебни.
Лешаков высосал последний стакан сладкого зелья. Вкус не понравился. Гадкое пойло. Но скоро голова задубела, а мысли улетучились, будто и не было их: сделалось пусто и просто. Лешаков посетовал, что не осталось выпить еще.
Приятель ушел поздно, но инженер не мог угомониться. Днем дремал он долго, и сейчас, несмотря на выпивку, сна не было ни в одном глазу. Устроился за столом под лампой. Развернул принесенный журнал. Нетерпение вызнать судьбу будоражило его.
До ночи он провозился с программой. К часу было готово. Лешаков подставил свои данные, закодировал, многократно проверил. Тогда только и успокоился. Принял душ, почистил зубы, проветрил помещение. Завернул огурцы в полиэтилен. Они очень годились для намеченного дела. Лег с книжкой в постель. Но читать не смог: глаза устало смежались, строчки сплетались и стекали со страницы. Книга упала на пол.
* * *Инженер Лешаков не знал, не догадывался, много ли, мало ли времени отпущено ему. Он испытывал зуд, предчувствовал: скоро, совсем скоро ему предстоит. Но он сильно боялся испортить, слишком поспешить, поторопиться. Еще опаснее было промедлить, упустить момент, не угадать верный срок, решающий день, звездный час. Вот что занимало инженера: предел, который он желал выяснить с возможной точностью. Ему предстояло узнать, угадать, просчитать.
Час был известен Лешакову. Инженер считал, лучше провернуть акцию после работы, когда проспект в центре города запружен усталой толпой: возвращаются со службы люди, спешат занять места в Публичной библиотеке, снуют в замкнутом треугольнике между универмагами ДЛТ, «Пассаж» и «Гостиный двор», занимаются покупками в маленьких магазинах на Садовой и на Невском, бегут от стола заказов у Елисеевского за тортами в «Метрополь» или в «Север», за билетами в театральные кассы или в железнодорожные, что на канале рядом с «Домом книги», а то и подальше, в кассы Аэрофлота. Семь часов — оптимальное время.
Но дня своего Лешаков не знал. Потому и понадобились головоломки астрологов, таблицы «Эфемериды», множество противоречивых гороскопов и сомнительная программа американского происхождения, которой он, технический специалист, доверял больше, чем псевдонаучным источникам. Совестно было тратить время на то, чтобы их читать, перелистывать, разбирать, вникать в невероятные подробности и примерять на себя. За этим занятием российский инженер Лешаков чувствовал себя кем-то странным, футурологом что ли, шарлатаном, темным идеалистом. Но то, что он вызнал, заинтересовало инженера не на шутку.
Оказалось, Лешаков, родившийся десятого декабря, по гороскопу проходил под знаком Стрельца. А Стрелец, он свободолюбивый и борец за справедливость. Информация понравилась.
«Склонен к авантюрам» — прочитал он далее. Никаким боком это инженера не касалось. Но он вспомнил июньские приключения, Веронику, негасимую лампу, кое-что из студенческих похождений, и стерпел. Авантюристом он себя не признал, но склонность допускалась. Лешаков старался остаться объективным исследователем. Ему не хотелось вступать с гороскопом в конфликт. Тем более, чего уж таить, проглядывала склонность. Дремала до поры. В ком ее нет.
Устроившись уютно, Лешаков все воскресенье провалялся на диване, а позже перебрался за стол. Занятие захватило его. Он лез вглубь, распутывая, открывая неожиданные вещи. Инженер искренне переживал, был смущен до крайности. И к середине ночи определенно запутался.
По рождению у Лешакова оказался слабый Марс, то есть собственных сил не хватило бы ему на продолжительное действие. Но тригон к Солнцу приоткрывал тягу к риску, к агрессии, а если надавить на инженера как следует, то выяснялась и способность к сильному выплеску энергии в один какой-то момент. Это показалось правдоподобным — момент!
Кроме того, обнаружились забавные совпадения.
Во-первых, тригон транзитного Марса к радиксу Солнца и тригон Сатурна к Солнцу и транзитному Марсу. Что это конкретно значило по астрологическим меркам — инженер до конца так и не докопался. Но главная штука заключалась в том, что совпадение это действовало в настоящий момент на него как усилитель — углубляло движения души, взметало ее порывы, провоцировало страсти.
Во-вторых, прогрессивный Меркурий стоял на радиксе Плутона. Меркурий — рассудок, интеллект и прогресс, а Плутон — планета массы — оказывал действие на толпу. Причем прогрессивный Меркурий над инженером стоял весь год, но в сентябре — и это было третье совпадение! — проходил еще и транзитный Меркурий. Седьмого сентября он пересекался с прогрессивным. Точка же эта находилась в седьмом доме, то есть в тот день должны были решительно определиться и его отношение к обществу, и связь с женщиной. Сатурн же и Плутон стояли над ним всю последнюю неделю — значит, давали усиление невероятное.
Такого вмешательства высших сил в свою скромную судьбу инженер не предполагал. Одно дело предназначение — совершенно другое вся эта картина, она выглядела невероятной. Ни при какой погоде он поверить в такое не мог. Тригоны, радиксы — как-то ненадежно.
Светало, когда инженер отодвинул таблицы «Эфемериды». Он зажмурил глаза, но спать не хотелось. И хотя понимал, что выдохся основательно, усталости он опять не испытывал. Воздух за окном — лиловые сумерки, словно чернила, размытые на бумаге, — светился и дрожал. Лешаков недоверчиво посмотрел на небо. Может быть, действительно, там, в вышине, торчали над ним и Меркурий и Марс, а несносный Сатурн все усиливал и усиливал, словно бы они сговорились свести его с ума к установленному сроку, к седьмому сентября.
— Ну, не бред ли, а?.. Ерунда, — трезвея сказал сам себе Лешаков. — При чем здесь связь с женщиной?
Впрочем, что еще он мог сказать.
* * *Утро выдалось теплое, парное. Не спавший Лешаков, чуть оглушенный, плыл на работу по улицам, наполненным плотным, как молоко, воздухом. Все было мягко вокруг. Казалось, раскинь руки, и густая масса не отпустит, подхватит, понесет через перекрестки. Но руки раскинуть инженер не мог. Он держал в руках папку с математическим журналом и баночку с огурцами. Лешаков бережно нес сокровища на службу. И невнятный план поступков складывался в голове.
Парило с утра. Вялость природы и леность мысли, томительное течение минут, нечеткость чувств, бессилие слов, рассеянность в работе, когда никак не собраться, не сконцентрировать себя, простое привычное дело не начать без перекура, даже ленивое тление папиросы — без конца гасла — все говорило о неминуемой грозе, предвещало грозу.
Покурив у окна — в коридор выходить не хотелось, — Лешаков прогулялся по комнатам, пошутил с чертежницами, подписал подготовленную на прошлой неделе документацию, вернулся к столу и, вздрогнув от испуга, спрятал забытые на видном месте огурцы в нижний ящик стола. Огурцы напомнили.
Он опять просмотрел программу, не вникая, внешне удостоверился в верности подстановочных данных. Закрыл папку и поднялся со стула.
В тот момент приотворилась дверь, ведущая в кабинет шефа, и взмах пухлой руки задержал Лешакова. Начальник мягкими шагами миновал порог и приблизился. Взгляд внимательных глазок изучал Лешакова. Взгляд отметил, что туфли инженера потрескались, а воротничок измялся. Взгляд потеплел. А глазки прищурились.
— Душно, Лешаков?
Лешаков еще шире растянул воротник рубашки и кивнул. На виске проступила испарина.
— Пивка бы холодненького, да окунуться в пруду…
Инженер был и без пива пьян, а купаться ему не хотелось. Но он опять ответил кивком, мотнул головой отвлеченно, как бы соглашаясь на все и в то же время ни на что не соглашаясь. Отчужденность не укрылась от начальника. Он постоял перед подчиненным размышляя, прикидывая сроки, а потом похлопал Лешакова по плечу.
