Мэтью Томас - Мы над собой не властны
Ремень безопасности врезался в ребра. Эйлин расстегнула пряжку. Выброс адреналина подействовал как хороший разряд тока.
— Все целы?
Эда основательно тряхнуло, однако он не был ранен. И Коннелл тоже. И сама Эйлин — ни царапинки.
Выбравшись наружу, она увидела, что заднюю часть «БМВ» смяло в лепешку, так же как и нос «каприса».
— Жопа, жопа, жопа! — повторял Коннелл.
— Прекрати выражаться! — одернула Эйлин и тут же сказала: — Ох ты, черт! Действительно, жопа.
Она осторожно обошла вокруг машины. Крыло с пассажирской стороны вдавило внутрь. Рама погнулась в месте стыка с дверцей. Эд, весь дрожа, пытался нашарить ручку.
— Вот не надо было мне садиться за руль, — вздохнул Коннелл.
— Эд! — крикнула Эйлин, качая головой, чтобы он понял. — Она не откроется! Коннелл, как ты думаешь, ехать еще можно?
— Вряд ли, — отозвался Коннелл. — Помяло здорово.
Правое переднее колесо скособочилось — машина словно припала на одно колено. Коннелл почесал за ухом:
— Не пойму, отчего колесо так погнулось. Я же тихо ехал!
— Наверное, починить уже нельзя, как ты думаешь? Машина-то старая.
— Да, наверное.
— Иди в тот дом, расскажи, что случилось, и попроси позвонить в полицию.
Дом, на который она указывала, стоял в стороне от дороги, на невысоком холме, и больше походил на роскошный особняк.
Эйлин, забравшись на водительское сиденье, потянулась к бардачку через колени Эда — он все это время бил себя по голове с мрачной решимостью монаха, занятого умерщвлением плоти. Эйлин вытащила конверт, который годами лежал нетронутый в машине, с надписью рукой прежнего Эда: «Документы на машину и страховка». Трудно представить, что человек с таким летящим почерком теперь еле-еле выводит слова крупными печатными буквами.
Коннелл с бумагами поднялся по каменной лестнице к дому, а Эйлин завела мотор. Свет уцелевшей фары выхватывал из темноты снежинки и отражался от блестящих боков изувеченного «БМВ». Эйлин включила печку на полную мощность. Эд потянулся выключить — должно быть, бессознательно, по привычке. Невозможно же до такой степени ничего не соображать, правда? Эйлин шлепнула его по руке и снова усилила обогрев.
Эйлин с сыном стояли в снегу, дожидаясь, когда приедет эвакуатор. Эд сидел в машине.
— Вот несчастье, — сказал Коннелл. — Сколько денег сейчас вылетит...
Эйлин без конца спорила с Эдом, считая, что страховать от аварии старую машину — десять лет уже — это пустая трата денег, но Эд настоял на своем.
— Да может, не так уж и много. Для таких случаев и существует страховка.
— Мам, прости.
— Мы все живы, это главное. А машину можно другую купить.
Или не покупать, подумала она, скрывая улыбку.
— А что, — прошептала едва слышно. — Тоже способ избавиться от автомобиля.
— Что ты говоришь?
— Я говорю, тоже способ встретить Новый год.
— С Новым годом, — уныло отозвался Коннелл.
— С Новым годом!
Сотрудник Американской ассоциации автомобилистов предложил отвезти их домой, прежде чем забирать машину. Эйлин сидела на коленях у Эда, Коннелл — между ними и водителем.
Когда подъехали к дому, Коннелл спросил водителя, не подбросит ли тот его до станции.
Эйлин изумилась:
— Ты все-таки собираешься на эту свою вечеринку?
Наверное, мальчик догадался, что второй раз его из дому уже не выпустят. Водитель и Коннелл вопросительно смотрели на Эйлин.
Она махнула рукой:
— Иди уж...
Эйлин вылезла из машины и помогла выбраться Эду. Снег лежал уже слоем в несколько дюймов. Эйлин за руку провела Эда через запорошенное пространство и набрала код от двери гаража.
Поднявшись в спальню, она сняла жемчужное ожерелье и вместо вечернего платья натянула тренировочный костюм. Помогла Эду переодеться ко сну — вдруг ему захочется лечь пораньше.
Вынула из морозилки большую упаковку мороженого, а из буфета — две ложечки, хотя вторая служила только для успокоения собственной совести. Эд пару ложек съест, не больше.
Они включили развлекательную программу по телевизору. Эд уснул, запрокинув голову и раскрыв рот, задолго до полуночи. Эйлин не стала его будить.
Она вспоминала их первую встречу и как Эд поцеловал ее, когда пробили часы. Весь новогодний вечер она этого ждала. Он поцеловал ее посреди танцпола, где толпились десятки пар, и тогда случилось то, о чем Эйлин столько раз слышала, но считала глупой выдумкой: все вокруг исчезли, и во всей вселенной не осталось никого, кроме них двоих. А сейчас они и вправду остались вдвоем, никого больше рядом нет. Светящийся шар на Таймс-сквер неспешно спустился до самой земли[24]; на экране зажглись цифры: «1994». Никак не вспомнить ощущение того первого поцелуя. Начал Эд очень просто, как будто из вежливости, а потом взял ее лицо в ладони и вдруг стал целовать так жадно, словно мечтал об этом всю жизнь, а не те несколько часов, что они знакомы. Эйлин уже тогда поняла, что выйдет за него замуж. Столько лет прошло... Сейчас перед ней сидит как будто совсем другой человек. Волосатая грудь в вырезе майки едва приподнимается на вдохе, словно он и не дышит по-настоящему. Эйлин потянулась к нему, прижалась губами к губам. Его глаза были закрыты — как у нее в тот первый вечер. Эйлин боялась, вдруг он проснется и закричит или оттолкнет ее, но он, не просыпаясь, начал целовать ее в ответ.
Починить «каприс» оказалось невозможно. Деньги, полученные по страховке, Эйлин положила на текущий счет.
Может, купить на эти деньги новую машину для себя? Например, спортивный двухдверный «БМВ», вроде того, в который врезался Коннелл, или «мерседес» бизнес-класса, весь такой блестящий и неуязвимый. Не придется больше мучиться от стыда за облезлую краску на крыше автомобиля, за провисшую обивку на потолке вокруг лампочки, за скрипучие и громыхающие дверцы. Новую машину не стыдно будет оставлять на стоянке возле церкви.
Ребенка растить — сплошные траты, но иногда и от него бывает польза.
59
На похороны матери Эда съехалась родня со всех концов страны. Фиона покинула свой Статен-Айленд впервые со времени того давнего сюрприза на день рождения Эда. Фил и Линда прилетели из Торонто. Встреча с Филом, кажется, не утешила Эда. Наоборот, он стал горевать сильнее, словно вдруг осознал — годы, проведенные по разные стороны границы, уже не вернуть. Вечером накануне похорон братья несколько часов просидели на кухне: Фил говорил, а Эд слушал. Каждый раз, как Эйлин туда заглядывала, Эд плакал, не стесняясь слез.
На отпевание собралось множество незнакомых Эйлин людей — Кора активно участвовала в общественной жизни прихода церкви Девы Марии «Звезды моря» в Кэрролл-Гарденз. Эд, судя по всему, чувствовал себя здесь так же неуютно, как Эйлин, хотя в эту церковь ходил в детстве. Его лицо страшно побагровело, и Эйлин постоянно ему напоминала, что надо дышать. Кора прожила долгую, хорошую жизнь и болела уже довольно давно, однако Эд словно и подумать не мог, что его мать когда-нибудь умрет.
Эйлин всегда считала, что Эд из сыновнего долга безотказно мчится к матери по первому зову — сходить в магазин за продуктами или заменить перегоревшую лампочку, — но сейчас он убивался так, словно глубоко ее любил. Неужели Эйлин просто не догадывалась? А может, это связано с его состоянием? Он к смерти ближе других людей.
Выйдя из церкви, все заспешили к своим машинам — был февраль, и день выдался морозный. Тетя Марджи спросила Эда, как проехать к кладбищу.
— Ну, это... А где ваша машина?
— За углом.
— А, понятно. — Он потер руки, словно они могли подсказать ответ. — Это надо ехать по шоссе.
— По какому?
— Да тут, рядом. Черт, как же оно называется?
— Может быть, Бруклин—Квинс?
— Да! Точно!
— А где на него можно выехать?
Эд вырос в соседнем квартале. Он, наверное, больше тысячи раз выезжал отсюда на шоссе Бруклин—Квинс.
— Тут, недалеко, — сказал он. — Пару кварталов всего.
Эйлин вмешалась и объяснила Марджи дорогу. А когда ее тетя уже не могла их услышать, спросила:
— Ты не знаешь, где шоссе Бруклин—Квинс?
— Знаю, конечно. Здесь оно, где ж ему быть.
Эйлин посмотрела на Коннелла — он дожидался их возле машины, ежась от холода, — потом на Эда и поразилась контрасту между ними. Эд больше походил не на мужа Эйлин, а на ровесника своей матери. Сгорбленные плечи и лицо в морщинах — совсем недавно их еще не было. Смерть матери как будто его состарила. Эйлин знала, что в конце концов ей придется стать Эду нянькой, но хотелось отодвинуть это время как можно дальше.
Ночью, хотя был траур и Фил с Линдой спали в гостевой комнате, Эйлин потянулась к Эду. Она была сверху и, двигаясь вперед и назад, низко наклонялась к нему. Потом, лежа рядом, она гадала, скоро ли он уже и в постели ни на что не будет способен. Только под утро вдруг поняла: ее страшит не физическое одиночество, а подступающее понимание, что и сама она когда-нибудь умрет.
