Вирджиния Эндрюс - Руби
– Да, мама, – прошептала я, сдерживая слезы.
– Отцу пока ничего не известно. Разумеется, я расскажу ему о твоих новых достижениях, когда он вернется. А сейчас иди в свою комнату и оставайся там до ужина.
Я послушно побрела наверх. Странное безразличие овладело моей душой. Я больше не ощущала ни обиды, ни боли. Пусть Дафна, если ей угодно, считает меня закоренелой развратницей. Мне все равно.
Жизель заглянула ко мне, удовлетворенно улыбнулась, но не сказала ни слова. Ужин в тот вечер прошел весьма уныло. Дафна метала злобные взгляды, отец подавленно молчал. Я понимала, что разочаровала его, и старалась не смотреть в его сторону. Когда Дафна приказала мне и Жизели идти наверх, я вздохнула с облегчением. Оказавшись в своей комнате, Жизель сразу бросилась к телефону. Ей не терпелось поделиться последними новостями с подружками.
Когда я легла, перед глазами у меня долго стояли Мама Деде, питон, лента Жизель. Хоть бы магия подействовала, молила я, охваченная жаждой мести.
Два дня спустя мне пришлось об этом пожалеть.
19. Заклятие действует
На следующее утро я была вялой, точно собственная тень. Казалось, в том месте, где полагалось быть сердцу, – пусто. За завтраком кусок не лез мне в горло. Мартин заехал за Жизелью, чтобы отвезти в школу. Меня они не позвали, да у меня и не было ни малейшего желания ехать с ними. Бо не мог за мной заехать – ему предстояло отправиться в школу с родителями. В результате я пошла пешком, точнее, побрела, как человек, погруженный в гипнотический транс: взгляд устремлен в пустоту, ноги заплетаются.
В школе все шарахались от меня как от зачумленной. Даже Мямля не решалась подойти. Обычно мы с ней встречались в раздевалке и болтали, обсуждая телевизионные передачи или домашние задания. Но в тот день она старалась не смотреть в мою сторону. Хотя всем было ясно, что я стала жертвой жестокого розыгрыша, никто мне не сочувствовал. Мои одноклассники словно боялись заразиться от меня опасным вирусом и тоже стать отверженными.
На первой перемене я столкнулась в коридоре с Бо. Он шел из кабинета доктора Шторма, где был вместе с родителями.
– Мне назначили испытательный срок, – хмуро сообщил он. – Еще хоть одно малейшее нарушение правил, и меня вышибут из бейсбольной команды.
– Мне очень жаль, Бо, – вздохнула я. – Зря ты в это ввязался.
– Ерунда, – махнул он рукой. – Все равно я рад, что успел хорошенько врезать этому гаду Билли.
Мы помолчали. Бо смущенно переминался с ноги на ногу. Я догадывалась, что его мучает.
– Мне пришлось обещать родителям, что мы с то бой не будем общаться… некоторое время, – пробормотал он. – Но я не собираюсь выполнять это обещание! – быстро добавил он, и в его прекрасных голубых глазах мелькнула горечь.
– Нет, Бо. Раз ты обещал, мы не должны встречаться. Иначе навлечешь на себя новые неприятности, а винить в этом будут меня. Подождем, пока все уляжется.
– Но это несправедливо! – воскликнул Бо.
– Какая разница! – с досадой заметила я. – Когда речь идет о репутации богатой креольской семьи, справедливость никого не волнует.
– Идем! Мне теперь нельзя опаздывать даже на минуту! – спохватился Бо.
– Мне тоже.
– Я тебе обязательно позвоню! – крикнул он мне вслед.
Но я не обернулась. Мне не хотелось, чтобы Бо видел слезы, текущие по моим щекам. Набрав в грудь побольше воздуха, я вытерла глаза и вошла в класс. Во время уроков я сидела потупив голову и открывала рот, лишь когда учитель задавал мне вопрос. На переменах я прогуливалась по коридору в полном одиночестве, провожаемая любопытными взглядами.
Тяжелее всего мне пришлось за обедом. Никто не хотел сидеть рядом со мной. Когда я робко пристроилась за столом, где сидело несколько моих одноклассников, они встали и пересели. Бо обедал с мальчишками из бейсбольной команды, Жизель – в окружении подруг. Я встала из-за стола, так и не проглотив ни куска.
Мямля наконец набралась смелости и подошла ко мне. Лучше бы она этого не делала: новость, которую она принесла, добила меня окончательно.
– Все уверены, что там, у себя в бухте, ты занималась стриптизом, – сообщила она. – А ты правда дружишь с проституткой?
Кровь прилила к моим щекам.
– Во-первых, я никогда не занималась стриптизом и плохо представляю, что это такое. Те, кто выставил меня на посмешище, нарочно распространяют подлые сплетни. Мне казалось, ты не настолько глупа, чтобы принимать их на веру.
– Я знаю, ты ни в чем не виновата, – заверила Мямля. – Но тебя теперь все мешают с грязью. Когда я попыталась объяснить маме, что ты нормальная девчонка, она пришла в ярость и запретила приближаться к тебе на пушечный выстрел. Мне очень жаль.
– Мне тоже, – проронила я, отворачиваясь от нее.
После уроков я подошла к мистеру Саксону, руководителю театральной студии, и сообщила, что не буду участвовать в спектакле. По выражению его лица было ясно: он в курсе истории с фотографией.
– Отказываться от роли нет необходимости, – сказал он.
Но я видела, он рад моему решению. Вероятно, боялся, что моя дурная слава привлечет к постановке нездоровый интерес и зрители придут на спектакль с одной-единственной целью: посмотреть на распутную каджунскую девицу-стриптизершу, которая водит дружбу с проститутками.
– В любом случае хорошо, что ты отказалась от роли заранее, – заметил мистер Саксон. – Перед самой премьерой мне было бы трудно найти тебе замену.
Не говоря ни слова, я положила на его стол тетрадку с ролью, повернулась и отправилась домой.
В тот вечер отец не вышел к ужину. Спустившись вниз, я обнаружила в столовой только Жизель и Дафну. Опалив меня ненавидящим взглядом, Дафна пояснила, что у отца очередной приступ меланхолии.
– В последнее время дела у него шли не лучшим образом, а неприятные сюрпризы дома дополнительно усугубили положение, – процедила она. – В результате он впал в тяжкую депрессию.
Я посмотрела на Жизель. Та ела как ни в чем не бывало.
– Может, надо вызвать доктора? – предложила я. – Пусть пропишет ему какие-нибудь лекарства.
– Самое лучшее лекарство от депрессии – душевный покой и положительные эмоции, – заметила Дафна.
Жизель подняла голову от тарелки.
– Я сегодня получила девяносто по истории, – похвасталась она. – Может, это обрадует папу?
– Конечно, дорогая, – улыбнулась Дафна. – Я непременно расскажу ему о твоих успехах.
Я хотела сказать, что получила девяносто пять. Но Дафна наверняка восприняла бы это как проявление нескромности и сделала бы мне выговор за отсутствие деликатности по отношению к Жизели. Так что я предпочла промолчать.
Поздно вечером Жизель заглянула в мою комнату. Хотя ее мерзкая выдумка имела неприятные последствия не только для меня, но и для папы, она явно не испытывала чувства вины. Физиономия ее лучилась таким самодовольством, что я еле сдерживала желание расцарапать ей щеки, содрать с губ глумливую улыбку, как кору с дерева. Но, не желая навлекать на себя новые проблемы, я сжала кулаки и молчала.
– В эти выходные Дебора Теллан устраивает вечеринку, – сообщила Жизель. – Я пойду с Мартином. Бедняжку Бо мы тоже возьмем с собой, – добавила она с садистским удовольствием.
Она не скрывала наслаждения оттого, что может сделать мне больно.
– Знаю, теперь он жалеет, что расстался со мной. Что ж, пусть пеняет на себя. Я собираюсь хорошенько его помучить. Пусть повертится как уж на сковородке, – ворковала она со злорадной улыбкой. – На вечеринке я нарочно буду целовать Мартина на глазах у Бо. Пусть смотрит, как мы танцуем, и кусает себе локти.
– Почему ты такая жестокая? – не удержалась я.
– Я вовсе не жестокая. Он это заслужил. Так или иначе, мне очень хотелось бы взять тебя на вечеринку. Но мне пришлось обещать Деборе, что ты останешься дома. Ее родителям такие гости не нужны.
– Я не пошла бы на эту вечеринку, даже если бы твоя Дебора меня об этом умоляла.
– Побежала бы как миленькая, – насмешливо улыбнулась Жизель. – Только вот беда – никто тебя приглашать не собирается.
Она повернулась и ушла, оставив меня наедине с тоской и обидой. Немного успокоившись, я растянулась на кровати и попыталась оживить в воображении картины счастливой жизни в бухте, с бабушкой Кэтрин. На память мне пришел Пол. Наверное, короткая история нашей любви до конца жизни останется самым сладостным моим воспоминанием. Но как вышло, что я уехала, даже не простившись с ним?
Я вскочила, вырвала лист из тетради, уселась за стол и принялась писать. Слезы застилали мне глаза, и приходилось постоянно вытирать их, чтобы не закапать письмо.
Дорогой Пол!
Прошло уже немало времени с тех пор, как я покинула нашу бухту, но каждый день я вспоминаю о тебе. Прежде всего хочу попросить прощения, что уехала, не простившись с тобой. У меня одно-единственное оправдание: я боялась, что прощание окажется для нас слишком болезненным. Уверена, что тягостные открытия, которые нам пришлось пережить, стали для тебя таким же сильным потрясением, как и для меня. Жизнь обошлась с нами несправедливо, но мы не в состоянии что-либо изменить. Все, что нам остается, – покориться воле судьбы.
