Евгений Клюев - Андерманир штук
– …
– Да я не то чтобы удивился – я чуть с ума не сошел! Представьте себе, что на моем месте – Вы: в другой стране, вокруг на непонятном языке говорят, знакомых – никаких, в карманах – пусто! Ясно было одно: надо срочно ближайший цирк искать – цеховая солидарность и все такое…
– …
– Ой, нет, вжился ли я в страну и в язык – это скучная тема… Будем считать, вжился, что об этом говорить? Тут другое гораздо интереснее – какой я вообще опыт приобрел… Потребовалось ведь сначала убедить себя в том, что я не шизофреник! А дальше – что я отныне в любую минуту могу, видимо, оказаться где угодно, физически. И что любой толщины стенка между мирами игнорируется – легко. Мы существа, пространства – соединяющие… существа, скользящие из одного пространства – в другое, и там, в другом, рискующие – пропасть. Цирковой народец: дунул – и нет нас!
– …
– А вот это хороший очень вопрос… Нет, конечно: едва ли, живя в Москве, я выступал бы здесь с сегодняшней моей программой: для этого надо было, как минимум, между пространствами научиться скользить – хотя бы один раз скользнуть. Чтобы понять, как это, в сущности, просто. Меня даже удивляет, когда публика вдруг аплодировать начинает! Поверьте мне, каждый из зрителей это легко повторит. Иногда меня так и подмывает крикнуть: идите все сюда, в манеж, и попробуйте сделать, как я, – клянусь, у вас сразу получится. Но – воздерживаюсь, конечно… Ричард Бах, кстати, это очень точно сформулировал: «Надо понять, что ты уже прилетел». И – все. Правда, все! Больше в моих пропаданиях на глазах у публики нет ничего. Один шаг в сторону… в другую сторону – и тебя не видно.
– …
– Но с предметами же еще проще! Им из одной плоскости существования в другую перейти – вообще никаких проблем, если бы мы им не мешали – в том смысле, что не заставляли бы их только в привычных для нас измерениях находиться. Мои «исчезающие предметы» – мячики, кольца, стрелы и все такое – никуда ведь не исчезают! Они просто забрасываются в иные системы координат: здесь ведь тоже… взмах руки – и предмет отправляется туда, куда пожелаешь. Часто другая трудность возникает – как их оттуда достать! Это дети очень хорошо знают: нет ничего проще, чем забросить мячик в чужой сад, а вот заполучить его обратно – задача посерьезнее! Если нет специального навыка по возвращению предметов или если он по какой-то причине не помогает – приходится лично отправляться за тем, что куда-нибудь зашвырнул…
– …
– Нет-нет, никакой сложной метафизики, забудьте про всякую метафизику вообще! И физика, и метафизика – это только попытки объяснения мира, но ни в коем случае не условия существования в нем. Ведь, чтобы существовать, ни физики, ни метафизики не требуется: великое множество существ вокруг нас знать не знают ни о физике, ни о метафизике, а пожалуйста – живут и здравствуют, зачем бы иначе они назывались «существами», «сущностями»?
– …
– … Да помилуйте же, человек на то и есть человек, чтобы как раз это понимать! А потом… если вам нужны наглядные примеры других измерений, то вот Вам измерение: наш с Вами разговор! Наш с Вами разговор – как случай существования в измерении слова, в измерении языка. Что такое, скажем, литература, если не иное измерение? Мы читаем литературный текст, погружаясь в него полностью: мы живем в нем, мы знаем, что в этой системе координат возможны вещи, которые невозможны за ее пределами. И почти у каждого – или просто у каждого – есть прочный навык ускользания туда, в ту реальность. Или вот… взять еще одну систему координат, о которой сейчас, на близком исходе века, только начинают говорить: так называемая – плохо называемая! – виртуальная реальность. Когда мы освоим ее, перед нами встанет все тот же праздный вопрос, который давно уже – во всей своей праздности – веками стоит применительно к литературе: где мы реальнее, подлиннее – здесь или там? В то время как мы реальны и подлинны – везде, просто нахождение в каждой системе координат есть своя форма существования.
– …
– А ничего не надо преодолевать! Зачем нам вообще агрессивность там, где нет препятствий? Где все открыто, где миры – открыты. Где от нас не требуется ничего взламывать, никуда продираться, ни с чем сталкиваться – требуется только скользить! Скользить – меняя способы приспособления к окружающему, но не калеча окружающего и просто не трогая его. Пройти сквозь стену не значит взломать стену – это значит оставить стену именно что нетронутой, это значит пройти сквозь нее, ее – не потревожив. Ведь в противном случае – просто лоб разобьешь, потому как стена крепче лба, очевидно же… Если бы я понимал это в свое время, в моем распоряжении была бы вся Москва, а не только общедоступная ее часть. Но я не понимал этого… и другие не понимали этого: что нас дурачат, что, используя нашу косность, перед нами возводят и возводят барьеры, которые мы сами – заметьте, сами – готовы видеть как преграды, и мы видим их как преграды. Но преград – нет, и простое осознание этого факта позволяет менять системы координат по желанию. Я делаю это на арене – правда, публика, аплодируя, ни на минуту не забывает: он клоун, ему можно! Но я не клоун.
– …
– …Спасибо, что Вы это помните! Хотя тот номер, «Я вам не клоун»… теперь я вспоминаю о нем с улыбкой: недоумевая, зачем мне нужны были пожарники с натянутым внизу брезентом, если достаточно было просто исчезнуть в воздухе… Впрочем, тогда я слишком боялся, что разобьюсь, – и разбился бы. Теперь страх пропал – и я не разбиваюсь. С тех пор, как я очнулся в Берлине, меня словно подменили… иногда мне даже кажется, что в Берлине очнулся не я, а кто-то другой!
– …
– Учитель у меня был только один, да и с тем мне даже поговорить как следует не удалось. Но тем не менее научил меня всему именно он: Антон Петрович Фертов… Антонио Феери.
– …
– Да нет, разумеется, – не исчезать в воздухе и не менять системы координат: это вопрос навыка. Он научил меня большему… Вот кто умел скользить между мирами – непринужденно и недемонстративно! С одним цветком в руках, с одной бабочкой на плече… Вы вот не поверите, но я все надеюсь на встречу с ним. Что он, например, как-нибудь появится в Берлине – хоть и у меня дома, на Knud-Laward-Strasse. Или не обязательно там… мало ли где можно встретиться!
– …
– Да хоть и в измерении языка – почему бы нет? Меня несколько смущает Ваша интонация… извините. Для меня ведь это измерение, измерение языка, ничуть не менее реально, чем любое другое, а уж для Вас – журналиста! – оно и вообще должно было бы быть основным: или Вы полагаете, что существуете в другой системе координат? Тогда это печально… но пусть Вас это не задевает: я и вообще… печальный клоун.
P. S.
Продолжавшиеся восемь дней гастроли немецкого цирка «Ассорти» в Москве только что закончились. По мнению многих и многих, гвоздем программы стал русский эмигрант Петер Миронофф, лауреат трех международных конкурсов артистов цирка, предложивший зрителям короткую программу под названием «Ich bin schon da» («Я уже здесь»), где печальный клоун – именно в этом амплуа работает Петер Миронофф – словно никак не мог найти себе места, постоянно возникая то на арене, то где-нибудь среди зрителей, то под самым куполом, то в оркестре. С такой же легкостью, с которой сам он перемещался из одного пространства в другое по ведомым только ему одному «потайным ходам», перемещался вместе с ним и цирковой реквизит – до тех пор, пока реквизиту не надоело следовать за печальным клоуном. С этого момента реквизит начинал жить самостоятельной жизнью – дразня печального клоуна своим появлением как раз не там, где в данный момент находился сам Петер Миронофф.
P. P. S.
По свидетельству нашего собственного корреспондента в Германии, такой улицы, как Knud-Laward-Strasse, в Берлине не существует.
Е. К.
44. ГОСПОДИ, ПОМОГИ НАМ
Трудно сказать, почему Лиза так спешила домой вечерами.
– Лев, ты проводишь меня до метро?
Этот вопрос она задавала ему каждый раз – невзирая на то, что ежедневно он и так провожал ее, причем не до метро, а до самого дома. Нет, не до самого… – дотуда, где она говорила: «Спасибо-как-всегда!» – и, чмокнув его куда попало, убегала вниз, к набережной.
Так у них со Львом было заведено… – и бесполезно спрашивать – кем. Видимо, обоими – во всяком случае, никто из них не возражал. Они и вообще ведь не возражали друг другу, а как им это удавалось… об этом любящих не спрашивают. Они были любящими – беззаветно, навсегда, насмерть. Хоть никогда и не вели разговоров об этом: не было необходимости… да и не знали они, пожалуй, что обречены друг на друга с той самой встречи на не существовавшей Немецкой улице, полной шоколадно-марципановых шалостей, – иначе бы точно испугались.
