Бернардо Ачага - Сын аккордеониста
3
Этой ночью я видел во сне старика, сидящего у дверей Ируайна. На нем был светлый костюм и гранатового цвета галстук. Ему было лет восемьдесят. «Неужели это вы? Что вы здесь делаете, Редин?» – спросил я, узнав его. «А что же мне делать, Давид? Разве не видишь? Я жду последний поезд». Я широко ему улыбнулся' и сказал, что у него прекрасный вид и чтобы он не думал о последнем поезде, пока ему не стукнет сто лет. Он снял очки и посмотрел на меня в упор: «Надо смириться, Давид. Что еще нам остается делать? Натягивать веревку подобно скотине, чувствующей нож у горла?» – «Вы правы, лучше спокойно ждать», – сказал я. «Ну, разумеется! Смотри! Вот и мой поезд». Я обернулся и разглядел в полутьме вокзал в Обабе и группу молчаливых людей, ожидающих прибытия поезда. Внезапно начальник станции схватил меня за руку: «Садитесь». В испуге я вырвал руку. «Это не мой поезд! Я пришел только проводить этого господина!»
«Спокойно, Давид. Это я», – сказала Мэри-Энн. Мне стоило труда успокоиться. «Я видел сон. Боролся с медведем, чтобы спасти стадо», – сказал я наконец. «Вы, баскские пастухи, всегда такие. Но на этот раз медведь тебя одолеет». Она шутливо набросилась на меня, и мы поцеловались.
За ночью и ее мрачным сном последовал очень веселый день. Мэри-Энн проявляла большую активность. Она позвонила нашим друзьям из Книжного клуба в Три-Риверс, чтобы организовать выступление. Хосеба, со своей стороны, продолжает пребывать в прекрасном настроении. Мексиканцы вволю повеселились, видя, какие усилия ему требуются, чтобы взгромоздиться на лошадь. «Ненавижу этих гигантских животных!» – повторял он. «Леандро, приведи-ка сюда пони», – попросил Эфраин одного из своих товарищей. Хосеба стал кричать: «Нет, не надо пони, Леандро. Собаку! Или лучше кошку, они все-таки пониже будут!» Мы все смеялись. Потом я увидел, как Хосеба выходит из загона в широкополой шляпе на голове.
В череде воспоминаний мне на память пришел один факт из нашей жизни, который я полностью забыл. Однажды мы с Трику и Хосебой зашли к одной гадалке, чтобы та раскинула нам карты, и Хосебе выпал бубновый туз. «Ты несешь в себе солнце – сказала ему гадалка, сеньора Гульер. – Что бы ты ни делал, все у тебя получится». – «Значит, в тюрьму он не попадет», – с серьезным лицом сказал Трику Он уверовал в сеньору Гульер с тех пор, как, еще в детстве, стал свидетелем того, как она угадывала истории болезней его одноклассников. Он часто приходил к ней за советом и безоговорочно следовал им. Сеньора Гульер вновь раскинула карты, и лицо ее стало озабоченным. «Карты говорят, что вы все трое попадете в тюрьму». Она передала колоду мне. «Перемешай, пожалуйста». Потом попросила то же самое у Трику. Наконец, она обратилась к Хосебе: «Возьми карту, любую, какую хочешь, и положи ее на стол». Хосеба сделал то, о чем она просила. «Какая хорошая!» – обрадовалась сеньора Гульер. Это снова был бубновый туз. «Твое солнце очень могущественное. Ты спасешься сам и спасешь своих товарищей. От тюрьмы в том числе».
Хосеба поднял кверху указательный палец: «Так вот, знайте, отныне и впредь – наинижайшее почтение тому, кто дает вам свет и тепло». Он был скептиком, так же как и я. Но сеньора Гульер, видно, была не простой гадалкой. Наш визит к ней состоялся в начале 1976 года, за семь или восемь месяцев до того, как нас схватила полиция и мы попали в тюрьму. Однако вскоре, в мае 1977 года, мы вновь обрели свободу. Во многом благодаря Хосебе.
Воспоминание тут же рассеялось, оставив меня немного грустным, но спокойным. Если бы сеньора Гульер была здесь, я попросил бы ее снова показать карты Хосебе. Как бы мне сейчас пригодился бубновый туз!
4
Сегодня мы ездили в Секвойя-Парк. Хосеба по-прежнему пребывает в великолепном настроении, и мы с Мэри-Энн от души смеялись, когда он подошел к справочной стойке, чтобы на полном серьезе спросить, где конкретно находятся самые большие деревья. Служащие справочной службы недоверчиво на него посмотрели и показали на окружавшие нас секвойи. Но Хосеба не отступал: «Нет, не обычные. Другие, большие». Он был настолько серьезен, что служащие никак не могли понять, подтрунивает он над ними или нет. «Вам эти секвойи кажутся обычными?» – спросил его один из них. «В моей стране большинство деревьев такого размера», – ответил он с невозмутимым видом. «Ну, тогда, если желаете, пройдите к окошечку, и пусть вам вернут деньги», – наконец сказал ему служащий. И отошел от нас, как человек, ждущий подвоха.
Потом мы пошли взглянуть на «самое древнее живое существо в мире», на секвойю, которой, как говорят, около трех тысяч лет, и Мэри-Энн объяснила нам, что ее не всегда называли так, как сейчас, Генерал Шерман; век назад ее звали Карл Маркс. Смена имени дала повод для дальнейших шуток, но, оказавшись вблизи дерева, мы ощутили волнение и замолчали. Страшно думать, что оно видело свет три тысячи лет тому назад и что в те времена какая-нибудь коза вполне могла бы обглодать его все целиком. Но оно оказалось сильнее коз, бурь, морозов, людей. И вот оно стоит. И продолжает расти. Да будет благословенно упорство деревьев.
Прежде чем выйти, мы немного посидели в food stand [19] парка, где взяли несколько бутербродов. «Помнишь, Давид? Мы были здесь в тот день, когда узнали, что я беременна Лиз», – сказала мне Мэри-Энн. «Это был один из самых счастливых моментов в моей жизни», – ответил я.
Невозможно забыть тот день. Мы возвращались в Стоунхэм после посещения врача в Три-Риверс и у нас обоих возникло желание проехать по шоссе дальше. Мы хотели насладиться этим известием, не делясь ни с кем, даже с Хуаном. В тот вечер, когда мы наконец все ему рассказали, волнение моего дяди было столь велико, что от радости он разрыдался, и мы почувствовали себя виноватыми, что не сказали ему раньше.
Мэри-Энн закурила сигарету; теперь она курит только в хорошие минуты. «Кстати о Лиз, теперь я знаю, почему она так сердита на нас», – сказала она мне. «Она сердита на меня, а не на нас», – поправил я ее. «На нас, Давид. Уже несколько дней она разговаривает со мной совершенно недопустимым образом». – «Так что же произошло?» – «Она хотела на каникулах поехать в Санта-Барбару, как ее одноклассники».
На фоне того, что я себе представлял, причина показалась мне совершенно незначительной, просто глупостью. Я спросил Мэри-Энн, не можем ли мы как-то это уладить, не могла бы какая-нибудь семья на неделю взять на себя заботу о наших детях. Мэри-Энн затушила сигарету и встала: «Поехали в город. Может быть, удастся решить все разом: и с Санта-Барбарой, и с выступлением в библиотеке». Мы выехали в Три-Риверс, и через два часа все было улажено. Лиз с Сарой поживут в Санта-Барбаре у сестер директора школы, а Хосеба выступит перед членами Книжного клуба через неделю, в следующую среду. Мэри-Энн возьмет на себя перевод текстов на английский язык.
5
Сегодня мы с Хосебой были одни, поскольку Мэри-Энн повезла девочек в Санта-Барбару и останется там до завтрашнего дня. Мы взяли из холодильника пиво и уселись под навесом, глядя на горы. «Знаешь? В прошлом году на Рождество я ездил на несколько дней в Марокко», – сказал Хосеба, сделав первый глоток, и некоторое время рассказывал об обычаях страны, как обыкновенный турист; затем, упомянув о возвращении домой и о том, что была плохая погода – «Мне пришлось ехать с зажженными фарами даже днем», – он вдруг сменил тон. «О чем ты хочешь рассказать мне, Хосеба?» – спросил я. Мне казалось, что речь пойдет о какой-то нашей, личной теме. Так оно и было. Он хотел рассказать мне о своей встрече с Убанбе.
«Как я уже тебе сказал, на обратном пути погода стояла ужасная. В Марокко не прекращались дожди, и все дороги были затоплены. А в Испании и того хуже. Пошел снег, и все вокруг стало белым, даже оливковые поля. Потом, по мере приближения к Мадриду, погода еще ухудшилась, и мне не оставалось ничего другого, как остановиться на ночь в придорожной гостинице. Место было ужасное. В кафе было около тысячи квадратных метров, и оно все было заполнено людьми; в глубине на гигантском экране безостановочно показывали боксерские поединки. Я уже уходил к себе в номер, когда вдруг увидел на экране Убанбе, который вел бой с этим немцем. Помнишь? Какой красивый парень был наш Убанбе! Я очень обрадовался и стал вспоминать о былых временах в Обабе.
Неожиданно экран погас, и все огни кафе сфокусировались на подмостках, где было устроено некое подобие ринга. «Дорогие друзья, сегодня совершенно особенный день», – объявил какой-то тип, одетый как тренер по боксу. И тут я увидел нашего Убанбе. Толстый, как боров, Давид. Лицо у него расплылось, а в костюм он просто не умещался, словно потолстел на двадцать килограммов с тех пор, как его купил. Мне стало не по себе, и я поднялся в комнату».
Хосеба на мгновение замолчал, устремив взгляд на горы. Казалось, там, вдали, среди скал и деревьев, он все это видел и щурил глаза, чтобы разглядеть получше. Я попросил его продолжать рассказ. «Лучше не тянуть с такого рода историями», – сказал я ему. «Дождись конца, – ответил он мне. – Потом будешь делать выводы». Он допил оставшееся у него пиво и продолжил рассказ.
