Исабель Альенде - Дочь фортуны
- Проклятый мальчишка! Что же можно было делать там, внутри! – упрекнула Джо этого маленького индейца, одновременно обнимая и целуя ребенка, давая вместе с тем легкие пощечины, чтобы задышал и, наконец, пришел в себя.
Благодаря тому, что барак располагался на приличном расстоянии, удалось сохранить от пожара полдеревни, как впоследствии заметил сам «шериф», знавший о пожарах, к сожалению, слишком часто случающихся в этих краях, не понаслышке. Узнав о возгорании, прибежала дюжина возглавляемая кузнецом добровольцев, чтобы бороться с пламенем, хотя все это случилось с некоторым опозданием. Почему и удалось вызволить из пожара одну лишь лошадь Элизы, о которой в первые минуты перепалки никто и не вспоминал, от того привязанное животное, в конец помешавшись от ужаса, и стояло до сих пор в ангаре. Джо Ромпеуэсос потеряла за нынешнюю ночь все, чем только обладала в этом мире, и поникшей, пожалуй, люди увидели ее впервые. С ребенком на руках созерцала неизбежную гибель того, что удалось нажить, не в силах сдержать слезы, а когда остались лишь одни дымящиеся головешки, спрятала лицо на огромной груди Вавилонянина, кому обожгло брови и ресницы. Ощутив слабость этой сердобольной мамаши, которую все считали человеком неуязвимым, четыре женщины тоже заплакали хором, правда, стараясь скрыть плач ворохом нижних юбок, взлохмаченной шевелюрой и дрожащими телами. Но дух солидарности начал приносить свои плоды еще до того, как потухло пламя. Менее чем за час для всех нашлось свободное жилье в нескольких деревенских домах и в одном доме того шахтера, кого Джо в свое время спасла от дизентерии, тем самым, положив начало сбору средств. Чиленито, Вавилонянин и ребенок – трое мужчин, составлявших маскарадную группу – провели эту ночь в кузнице. Джеймс Мортон устроил два матраса, кинув на них толстые одеяла прямо рядом с всегда теплой кузницей, и накрыл для своих гостей великолепный завтрак, старательно приготовленный супругой проповедника, которая по воскресениям в открытую оглашала дерзкое влияние порока, под чем подразумевала все происходящее в двух борделях.
- Жеманничать сейчас совсем не время, этим бедным христианам недолго осталось, - сказала супруга преподобного, когда сама пришла в кузницу, принеся кушанье из зайца, кувшин с шоколадом и ванильные лепешки.
Она лично обежала деревню, прося хоть какую-нибудь одежду для голубок, все еще находящихся в одних нижних юбках, на что хозяйки других заведений не скупясь и отвечали. Люди избегали проходить перед заведением другой мадам, и все же во время эпидемии были вынуждены поддерживать отношения с Джо Ромпеуэсос и даже ее уважали. Похожим образом все складывалось и в те добрые времена, когда четыре уличные женщины ходили одетые настоящими сеньорами и закутанными с ног до головы, вплоть до того, пока не смогли сменить свои пышные наряды. В ночь пожара супруга пастора выказала желание забрать Тома Без Племени к себе в дом, но ребенок так вцепился в шею Вавилонянина, что его было невозможно оторвать оттуда никакой человеческой силой. Великан проводил бессонные часы со свернувшимся в одной руке Чиленито, а в другой ребенком, слегка задетый удивленным взглядом кузнеца.
- Выкинете эту мысль из головы, дружище. Никакой я не женоподобный мужчина, - возмущаясь, пробормотал он невнятно, но все же не выпуская из своих рук никого из двух спящих.
Устроенный шахтерами сбор средств вместе с закопанной под дубом сумкой с кофе весьма пригодились для того, чтобы разместить всех пострадавших в таком удобном и порядочном доме, что Джо Ромпеуэсос пришло на ум собрать свою бродячую компанию и всем вместе заново там обосноваться. Тогда как прочие деревни просто исчезали, стоило шахтерам продвинуться к новым местам промывки золота, эта, напротив, лишь росла и крепла, утверждалась сама по себе, и люди даже подумывали сменить ее название на какое-то более достойное. Зима подходила к своему концу, и по складчатым склонам горной цепи опять начали свое движение иные, новые потоки искателей приключений, почему другая мадам уже была во всеоружии. Джо Ромпеуэсос приходилось рассчитывать лишь на трех девочек, потому как всем было очевидно, что кузнец подумывает похитить у нее Эстер; тем не менее, поразмыслив, поняла, каким образом можно их устроить. У многих женщина уже успела завоевать определенное уважение и терять его совсем не желала: ведь впервые, пережив немало волнений, ощутила себя принятой этим обществом. И подобное было намного больше того, что чувствовала женщина, находясь среди голландок в Пенсильвании. Помимо прочего, обосноваться там представляло собой далеко не плохую мысль, принимая во внимание ее возраст. Узнав обо всех этих планах, Элиза решила для себя, что, мол, если Хоакин Андьета – или Мурьета – не объявится весной собственной персоной, тогда уже самой придется распрощаться со своими друзьями и продолжить поиски человека.
Пора разочарований
Под конец осени Тао Чьен получил последнее письмо от Элизы, которыми они, буквально передавая из рук в руки, нередко обменивались в течение нескольких месяцев, не прерывая традицию вплоть до Сан-Франциско. Сакраменто пришлось оставить где-то в апреле. Для него в этом городе слишком затянулась зима, и единственную моральную поддержку оказывали письма от Элизы, хотя и случайно, но все же приходившие и дающие надежду, что ему по-прежнему благоволит дух Лин и в ближайшем будущем даже сулит дружбу с еще одним «чжун и». Так, где-то удалось добыть книги по западной медицине и взяться за терпеливый труд по их практически построчному переводу для своего друга; подобным образом обоим предоставлялась возможность одновременно обогатиться столь отличающимися от собственных познаниями. Со временем удалось выяснить, что на Западе не так много было известно об основных растениях, способных предотвращать заболевания, и даже о «ки», энергии тела, совершенно не упоминаемой в этих трудах, благодаря которым, однако, сумели глубже понять другие аспекты данной области. Вместе с другом они и проводили эти дни, постоянно что-то сравнивая и обсуждая. И все же обучение не принесло молодому человеку ожидаемого и желаемого утешения. Напротив, на него так давила замкнутость, что даже пришлось оставить свою дощатую, окруженную садом с лекарственными растениями, хижину и переехать жить в населенную, в основном, китайцами гостиницу. По крайней мере, там была возможность слышать родной язык, а также употреблять привычную пищу. Несмотря на то, что его клиенты были очень бедными людьми, которых часто принимал бесплатно, удалось-таки скопить некоторую сумму. Если бы только вернулась Элиза, расположились бы в приличном доме, так размышлял молодой человек, а пока одному вполне хватало и гостиницы. Другой «чжун и» планировал выписать себе молодую супругу из Китая и решительно обосноваться с ней в Соединенных Штатах, потому что, несмотря на свое положение иностранца, именно там оба могли жить гораздо лучше, нежели в родной стране. Тао Чьен предупредил его о тщетности поиска так называемых «золотистых ирисов», особенно в Америке, где все дороги были давно пройдены и не раз, а простачки не упускали случая подтрунить над женщиной с кукольными ногами. «Обратитесь к агенту, чтобы тот привез вам улыбающуюся и здоровую супругу, а все остальное не так уж и важно», - советовал ему между делом. А сам старался быстрее сообразить, где сейчас в этом мире может находиться дух его незабываемой Лин, и насколько был бы счастливее, если бы к ее маленьким ножкам добавить и выносливые, как у Элизы, легкие. Его жена все еще бродила неприкаянной, не понимая своего места на этой далекой и чужой земле. Тем временем молодой человек продолжал взывать к любимой во время длительной медитации и в своих стихотворениях, однако, женщина так и не появлялась не то что наяву, но и в самых сокровенных сновидениях. Последний раз, когда удалось побыть вместе, был именно тот, проведенный в винном погребе день. Тогда она пришла навестить своего любимого в таком знакомом платье из зеленого шелка и с украшающими прическу пионами, одновременно обратившись с просьбой спасти Элизу. Подобное случилось, когда судно шло мимо Перу. С тех пор позади осталось столько воды, огромное количество суши, а, главное, прошло немало времени, поэтому Лин вне всяких сомнений блуждала смущенная и непонятно где. И, скорее всего, являла собой нежный дух, ищущий своего любимого по всему безвестному пустому континенту и лишенный какого-либо спокойствия. Повинуясь внушенной «чжун и» мысли, отдал распоряжение написать ее портрет некоему недавно прибывшему из Шанхая художнику, настоящему гению татуировок и непревзойденному мастеру рисунка, который, несмотря на следование известным ему точным инструкциям, не оправдал надежды заказчика увидеть ожидаемое и столь очевидное великолепие Лин. Тао Чьен оборудовал небольшой алтарь с этой картиной, перед которым подолгу сидел, взывая к своей любимой. И не понимал, почему одиночество, ранее принимаемое им же за благословение и роскошь, оказалось теперь столь невыносимым. Самым, пожалуй, худшим недостатком в ныне ушедшей в прошлое работе моряка было отсутствие личного пространства, которое бы позволяло предаваться безмолвию или тишине; теперь же, сполна получив последнее, напротив, желал общества. Тем не менее, идея выписать невесту казалась человеку полной бессмыслицей. Лишь раз перед этим духи предков указали было ему на идеальную супругу, хотя даже за мнимой удачей чувствовалось приближающееся бедствие. Как-то раз молодой человек познал взаимную любовь, и, честно говоря, не вернуть уже те времена невинности, когда казалось, что вполне устроит любая женщина, лишь бы была с маленькими ножками и доброго нрава. Полагал, что приговорен и дальше жить воспоминанием о Лин, потому что никакая другая не могла занять ее место с подобающим достоинством. Служанке либо сожительнице также не отдавалось предпочтения. И даже не служила стимулом нарушить одиночество необходимость обзавестись детьми, чтобы в будущем те чтили его имя и заботились о могиле. Молодой человек попытался объяснить все это своему другу, однако ж, запутался в выражении своих мыслей за неимением нужных слов, способных наиболее точно описать испытываемое страдание. Женщина – некий организм, могущий осуществлять работу, посвятить себя материнству и удовольствиям, но ни один умный и образованный мужчина не выказал бы намерения взять такую в компаньонки, - вот что однажды сказал ему друг после того, как Тао поделился с человеком своими чувствами. В Китае оказалось вполне достаточным оглядеться вокруг, чтобы прийти к подобному умозаключению, а вот в Америке супружеские отношения казались несколько другими. Испокон века сожительниц там не было ни у кого, по крайней мере, в столь явной манере. Немногочисленные семьи недалеких людей, с которыми познакомился Тао Чьен среди здешних холостяков, не удалось понять даже по прошествии времени. И невозможно было себе представить близкие отношения между ними ввиду того, что мужчины, вероятно, принимали собственных жен за равных себе людей. Здесь и крылась загадка, понять которую было бы крайне интересно, как и немало других, часто встречающихся в этой необычной стране.
