Барбара Вайн - Черный мотылек
Джон обсудил с Джозефом работу почты, что и как меняется в жизни, перекинулся парой слов с Десмондом. Хорошо, что на этот раз Десмонд никуда не уходит, сидит дома со всей семьей, вероятно, и спать уляжется одновременно со Стивеном. Конечно, Джон не считал себя вправе даже мысленно критиковать брата — каким уродился, таким уродился, — но мир и семейный покой всегда радовали его сердце, их он предпочитал всему. Перед уходом Джон пообещал заглянуть снова в пятницу и кое-что рассказать матери, поделиться новостями.
Все тут же насторожили уши, но Джон ничего больше не сказал. Разумеется, когда сын собирается рассказать матери какую-то важную новость, она тут же воображает, что речь идет о свадьбе. Джон только посмеялся:
— Нет, я не женюсь.
Он поцеловал на ночь сестер и маму. Джозеф пожал ему руку — он время от времени пожимал руку старшему пасынку, подбадривая и одобряя. Обе красотки уже отправились по домам. В половине одиннадцатого все семейство высыпало в коридор, чтобы «закрыть за Джоном дверь», как выражался Джозеф, и вслед ему отчим, тоже по традиции, сказал: «С Богом».
Джон помахал на прощание. Когда он обернулся, все уже вошли в дом и дверь закрылась. Для июля вечер выдался холодный, и автобуса пришлось долго ждать.
IX
Сломав лед, ты еще не обеспечил себе свободу навеки. Лед смерзается снова, даже трещины зарастают. Вот что понял Джон во вторник вечером. Бани уже не казались ему знакомым местом, все приходилось начинать сначала. Вот если бы он вернулся в тот четверг…
Он зашел в кафе, заказал чай. Сидя у окна, он снова следил за входом в бани, подмечая все, чего не разглядел в прошлый раз: портик из бетона, сдвинутые к дальней стене колонны по обе стороны от входа, широкую трещину в ступеньке. На синем небе собирались белые облака. Половина восьмого, а светло как днем.
Какой-то человек взошел по ступенькам, за ним другой. Второй отличался от первого, как красивая подружка Мэри — от заурядной школьницы. Он был немного похож на смотрителя львов из зоопарка, такой же высокий, стройный, молодой и красивый. Может, это и был смотритель львов. Солнце играло в его золотистой гриве. Джон затаил дыхание, напуганный и возбужденный.
Билеты продавала другая, но тоже пожилая кассирша. Джон оплатил парную, и на этот раз ему указания не требовались. Перед ним никто не заходил, некому было подражать, и почему-то он чувствовал себя более неловко, чем в первый раз. Когда он разделся, сложив вещи в корзину, сигареты и зажигалку в один ботинок, а деньги — в другой, зашел очередной посетитель и улыбнулся приветливо, по-дружески. Джону стало легче. Он закрепил на запястье номерок, взял два полотенца, одно обвязал вокруг пояса, второе накинул на голову и плечи.
Он не стал задерживаться ради чаепития, а сразу прошел в парную. Старики сидели на нижней полке. Джон не удостоил их даже взглядом, он искал того, золотоволосого, который недавно вошел в баню. Сегодня в парильне было темнее, сгустился пар. С прошлого раза в памяти осталась яркая белизна, но сегодня комнату словно накрыла мистическая, как в храме, завеса. На той неделе Джон не обратил внимания на лампу, а сегодня обнаружил, что кто-то набросил на нее полотенце.
На четвертой полке, в дальнем ее конце, кто-то уже сидел. Джон не мог как следует рассмотреть этого человека, он вообще мало что различал в тумане, видел только, что человек молод и сидит в довольно вызывающей позе, разведя ноги, опустив руки на колени. Если бы сейчас в парильню зашел «смотритель львов», Джон не узнал бы его в мягкой дымке пара, в этом тумане. Не на это ли рассчитывали старики: в тумане все кошки серы?
На этот раз, когда Джон поднимался по ступенькам на верхний ярус, никто не пытался прикоснуться к нему, только пар горячими пальцами дотрагивался до груди, плеч и бедер, но ни одна рука из плоти и крови не потянулась к нему. Молодой человек на верхней полке растворился в тумане. Лампа осталась за спиной, впереди и выше простирался непроницаемый белый дым.
Он добрался до самого верха, до пятого уровня. Как и в прошлый раз, расстелил полотенце. Внизу распахнулась и снова захлопнулась дверь. Он ничего не видел. Опустившись на полотенце — одна нога свисала вниз, к четвертой полке, вторая согнута в колене, одна рука под головой, вторая лежит поперек груди, — Джон закрыл глаза.
В парильне тихо, жарко и тихо. Старики внизу даже не беседуют друг с другом. Что, если бы сегодня он повстречал «укротителя львов», если бы он оказался рядом, притронулся к нему и они вместе дошли бы до конца? Тело задвигалось в такт фантазии, Джон слегка повернулся, откинулся и вновь отдался во власть чувственного тепла. И вдруг ощутил чье-то присутствие. Ему не хотелось открывать глаза, напротив, он еще крепче зажмурился, отдаваясь кому-то во власть. Руки и ноги освободились от напряжения, мускулы тела расслабились, энергия словно утекала прочь из кончиков пальцев.
Кто-то был рядом. Кто-то шел по четвертому уровню в раскаленной войлочной белизне, подошел и остановился рядом с ним. Остановился не просто посмотреть, окинуть взглядом красивое молодое тело, такое же красивое, как — в этом Джон был уверен — и тело самого наблюдателя. Новоприбывший сел рядом с ним. Сел, скрестив ноги, — как Джон угадал это? Он закрыл глаза, словно погружаясь в сон. Сел и потерся плечом о ногу Джона. Джон слышал дыхание — медленное, ровное.
Никто не спешил. Время полностью принадлежало им обоим. Голова, плечи, все тело подтянулось ближе к нему, опустилось бок о бок с ним. На миг Джон приоткрыл глаза, лениво повернул голову и увидел красивый темноволосый затылок, влажные и спутанные, но не утратившие шелковистости волосы, плечи, изящные, как у мраморной статуи, но теплого медового цвета. Убедившись, что партнер его красив и молод, Джон поспешил снова закрыть глаза.
Ему хотелось погладить эти мягкие волосы, но он не решался. Лучше так, пассивно, неподвижно ждать, предоставив все решать другому. Чужая ладонь обхватила его лодыжку. Джон замер. Требуется ли от него какой-то жест, подтверждение согласия?
Словно какой-то голос — хотя голоса не было — подсказал ему, что надо сделать. Дотянувшись до полотенца, укутывавшего его сверху, Джон сбросил его вниз. Мой любовник, твердил он про себя, этот человек станет моим любовником. Они лежали совсем близко, он ощущал твердость и податливость чужого, слегка скользкого тела и ждал, когда их тела соединятся.
Жар — чудесный и страшный, почти невыносимый. Мысли исчезли, ум сдался, остались плоть, фантазия, чувства. Нечто, прежде неведомое, — наверное, это и есть страсть, мучительная радость, нарастающая в груди, расцветающее, разворачивающееся, раскалывающее сердце счастье. Его целовали, и он целовал в ответ, принимая, отдаривая и снова принимая, обмениваясь текучим, словно вода, наслаждением, а горячий пар, влажный, как морская волна, сухой, как солнечные лучи, ласкал его кожу.
Мой любовник, повторял он. На миг он полностью отождествил себя с тем, другим, утратил себя, растворяясь в нем, и любовник растворился в том, кто был Джоном. На обоих снизошел покой. Любовник поцеловал его в щеку легким и нежным поцелуем. Джон выждал минуту, потом открыл глаза. Любовник повернулся к нему спиной, встал, спустился на несколько ступенек Они возвращались к обыденной жизни, и Джон испугался утратить только что обретенного друга — сейчас он растворится в тумане, выйдет за дверь, исчезнет навсегда.
Нельзя этого допустить. Они должны встретиться снова. Горячая, страстная радость поднималась в нем. Он даже не видел лица этого человека, но уже был влюблен. И Джон пошел следом за ним, сквозь туман, мимо стариков, мимо их вытянутых навстречу ног. Он узнал все, что хотел, он приобрел необходимый опыт. Догнав своего возлюбленного, он опустил руку на золотистое скульптурное плечо интимным, даже собственническим жестом. Так, друг за другом, они вышли из жары, пара и скрывающей лица белизны, и в соседней комнате, где стояли столы и старики пили чай, который наливала им скрытая за окошечком официантка, Джон сбросил полотенце и приготовился смотреть. И любовник обернулся к нему.
Это был его брат Десмонд.
Крик ужаса вырвался из груди Джона. Он бросился бежать, скользя на влажном полу; не заходя в душ, он вылетел в предбанник и натянул одежду, задыхаясь, всхлипывая, не попадая в рукава, словно пленник страшного сна. Он выскочил на вечернюю, еще теплую улицу, зажав в кулаке узелок с монетами, которые забыл переложить в карман. Его накрыла волна жара, прошиб пот. На мгновение Джон остановился и тут же снова бросился бежать со всех ног.
Голос Джозефа зазвучал в его ушах: «С Богом!» Все драгоценные семейные вечера, все любимые лица огнем полыхали в его мозгу. Он не увидит их больше, он никогда не вернется домой после этого ужаса, после этого неискупимого греха. Он разбил свою семью, словно ударил кулаком по стеклянной стене и оказался снаружи, в пустом и холодном, чужом ему мире. Люди оборачивались вслед молодому мужчине с залитым слезами лицом, бегущему не разбирая дороги, и в смущении отводили взгляд.
