Дэвид Митчелл - Сон №9
Мое «освобождение» пришло раньше, потому что у меня случился нервный срыв. Клиенты жаловались сутенеру, что я не угождаю им. Сутенер поговорил со мной. Он мог быть добрым, если хотел. Это было еще одно его оружие. Он сказал мне, что договорился с моими кредиторами и ночью нас с сыном перевезут в другое заведение. Мы отметили это событие джином с тоником.
Я проснулась, завернутая в одеяло, в темноте, в духоте. Голова раскалывалась от алкоголя и наркотиков. Сына со мной не было. На мне была ночная рубашка, которую я носила в борделе. На какую-то секунду я подумала, что меня похоронили заживо, но потом, ощупав все вокруг, поняла, что нахожусь в багажнике какой-то машины. Я нашла домкрат, и в конце концов мне удалось выбраться. Машина стояла в запертом гараже. В боковом зеркале я увидела отражение сутенера и похолодела. Он спал. Потом я увидела, что у него нет носа. Кто-то сунул пистолет ему в ноздри и нажал на курок. Нигде не было и следов моего сына. Я побежала было, но не успела выбраться из гаража, как ко мне вернулась способность соображать. Я была неведомо где, без гроша в кармане; все, кто меня помнил, считали, что я исчезла. Мои бывшие хозяева решат, что меня похитила или убила та же банда, что убила сутенера. Поколебавшись, я вернулась и стала шарить по карманам его пиджака в надежде найти бумажник. У него в паху на ремне болталась дорожная сумка. В сумке лежала пачка банкнот по десять тысяч иен толщиной в несколько дюймов. Я никогда не видела столько денег. Выбравшись из гаража, я обнаружила, что нахожусь на огромной территории центральной больницы Осаки, в единственном месте, где бледная как смерть женщина в ночной рубашке могла затеряться.
Нет времени подробно рассказывать о последующих годах моей жизни. Год я провела в женских приютах и дешевых отелях. Банковские счета открыла на вымышленные имена. Смыслом моей жизни стало найти сына. О бывшем муже я не вспоминала. Я наняла частного детектива, чтобы собрать сведения о группировке Якудзы, которая удерживала меня в заточении. Через неделю детектив вернул аванс – его предупредили, что не следует соваться в это дело. Сочувствуя мне и ощущая свою вину, он в итоге предложил поработать у него секретаршей/бухгалтером. Это был умный деловой ход, потому что его клиентура на три четверти состояла из женщин, которые хотели проследить за своими мужьями, чтобы иметь возможность при разводе требовать больше денег. Они предпочитали обсуждать грязные подробности с женщиной. С супружеской неверностью как с гинекологией. Они рекомендовали наше агентство своим подругам, и дело процветало. Я начала сопровождать своего босса в расследованиях. Женщины – все равно что невидимки, даже для самых подозрительных мужчин. (Потом я выяснила, что организация, которой принадлежал бордель, уничтожила все компьютерные данные на меня и моего сына. Я пользовалась привилегией быть женщиной, которой не существует.) Жизнь в борделе закалила меня настолько же, насколько изуродовала. Через три года мой босс предложил мне стать его партнером, а когда рак, которым он был болен, в конце концов убил его, я взяла дело в свои руки. Все это время я собирала данные об организации, которая убила Макино Матани с сыном и создала Кодзуэ Ямая. Эта организация колоссальна по размерам, безымянна и многоголова. У нее нет названия.
В нее входят более шести тысяч человек. Я добилась того, что меня представили ее лидерам, я даже получала приглашения на свадьбы их детей. Я начала работать на них как частный детектив. Положение «почти своего человека» давало мне более широкий доступ к их секретам и отводило подозрения.
Моего сына убили, чтобы продать его органы чрезвычайно богатым отчаявшимся родителям из японской элиты. Внутренний рынок приносит самые большие доходы, потому что заинтересованные родители заплатят любые деньги за чистые органы, но экспорт в Восточную Азию, Северную Америку и Россию тоже очень велик. Это судьба детей женщин, которых держат в борделях, а иногда и их самих. На диске, который я вложила в этот конверт, записаны имена, цифровые фотографии и личные данные тех, кто возглавляет эту организацию; представителей судебной власти, которые защищают их; хирургов, которые выполняют грязную работу; политиков, которые прикрывают их; бизнесменов, которые отмывают их деньги; тех, кто замораживает и перевозит вырезанные органы, включая таможенников.
Завтра второе октября. В этот день я решила публично заявить о себе. Я передам эти сведения своим людям в полиции и средствах массовой информации. Случится одно из двух: или средства массовой информации поднимут шум и политическую и общественную жизнь Японии потрясет страшный скандал, волны которого прокатятся от больниц Кюсю до здания парламента; или меня убьют те, кого я так хочу разоблачить. В последнем случае копии диска и это письмо будут отправлены тем, кого я выбрала по самым разным причинам.
Поймите: вы держите в руках письмо мертвой женщины. Моя месть людям, которые похищают женщин и детей, чтобы вырезать у них органы, провалилась. Моя надежда и дело всей моей жизни теперь в ваших руках. Действуйте с широко открытыми глазами, так, как велит вам ваша совесть. Я не могу давать вам советов – моя отчаянная попытка уже провалилась. Якудза – это государство в девять тысяч раз сильнее нашего. Если вы просто пойдете в полицию, вы добьетесь только некролога. У вас в руках козырная карта для очень опасной игры, играть в которую вы не собирались. Но ради успокоения души моего сына Эйдзи Матани, которого убили эти люди, и душ других бесчисленных жертв, прошлых, настоящих и будущих, я заклинаю вас действовать.
Пожалуйста.
Кодзуэ Ямал
Почему я? У нас с ее сыном одно и то же имя, из одинаковых иероглифов: «эй» – волшебство, «дзи» – земля. Я никогда раньше не сталкивался с таким сочетанием, но не может быть, чтобы Кодзуэ Ямая включила меня в список своих доверенных лиц только из-за этого совпадения. В поисках ключа я переключаю память на нашу первую встречу, но не нахожу ничего.
И нет никакого способа это выяснить.
Я кричу вниз:
– Матико? Сегодня в газетах есть какие-нибудь громкие сообщения?
– Что? – говорит Матико.– Ты хочешь сказать, что ничего не слышал?
– О чем?
Матико читает заголовок на первой странице:
– «ПРИСТУП ОТКРОВЕННОСТИ ВЛИЯТЕЛЬНОГО ПОЛИТИКА: «Я НЕ БЕРУ ВЗЯТОК!» ЧЕСТНОЕ ЗАЯВЛЕНИЕ МИНИСТРА ПОТРЯСЛО ЕГО КОЛЛЕГ!»
Выдавливаю улыбку и закрываю дверь. Итак, Кодзуэ Ямая тоже мертва. Меня охватывает жалость к этой женщине с израненной душой, которая навестила меня, когда я гостил в обители сказок. Но ввязываться в это дело глупо. Хранить этот диск у себя – самоубийство. Я кладу его в тот уголок своего жилища, куда заглядываю реже всего, в коробку с презервативами под кучей носков – пусть полежит там, пока я не придумаю, как поступить. Если ни сегодня, ни завтра мне в голову не придет стоящего решения, лучше всего будет бросить его в реку и надеяться, что другой адресат окажется мудрее и храбрее меня. От волнения я представляю, как мы все выстроились в ряд на мосту и выбрасываем свои диски, охваченные одинаковым приступом трусости. Я меняю воду для Кошки, включаю свой вентилятор, разворачиваю футон и пытаюсь уснуть. Несмотря на то что я не спал уже двадцать часов, госпожа Ямая не выходит у меня из головы. Похоже, мне предстоит роковая неделя, я уже ощущаю ее железную хватку. Глухие удары пульса. Негнущееся копье разит непробиваемый щит.
***Прихожу на работу, когда вторник испускает последний вздох. К тому моменту, когда я надеваю поварской фартук и белую бандану, уже родилась среда. Рядом останавливается большая группа отработавших смену таксистов и заказывает огромное количество пиццы, судя по всему – для корпоративной вечеринки, и я работаю без передышки полтора часа. Наш коротковолновый приемник перескакивает с частоты на частоту, как ему заблагорассудится, раскачиваясь между станциями, вещающими на китайском, испанском и еще каком-то языках.
– На филиппинском, мэн,– заявляет Дои.– Стратосферный эфир сегодня ночью гиперчист, мэн. Носом чую.
В ожидании, пока геенна разрешится от бремени его пиццей, он сидит в загоне и курит сигарету собственного изготовления. Вот он трет себе глаз:
– Миякэ, мне сюда что-то попало, в самый уголок – передай зубочистку, а, мэн?
Игнорируя дурные предчувствия, передаю зубочистку.
– Спасибо.
С ее помощью Дои оттягивает веко вниз.
– Бесполезно. Ты не посмотришь? По-моему, там какая-то мошка.
Я подхожу совсем близко, смотрю. Вдруг Дои чихает, его голова дергается, и зубочистка вонзается в глазное яблоко. Мне в лицо бьет тугая струйка белой жидкости.
– Черт! – визжит Дои.– О, черт! Терпеть не могу таких вещей!
Замираю как вкопанный, там, где стоял, не в силах поверить, что действительность может быть так нелепа. В окошечке появляется Сатико. Бессвязно бормочу – она качает головой; я замолкаю.
