Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 8 2009)
Все из той же шершавой, необожженной глины Бродский слепил здание, словно бы уходящее под невидимую воду. По периметру козырька, как и положено имперской развалине, руину украшают остатки условных скульптур, скрученных в узлы и совсем даже не условных ваз, разумеется, облупившихся и готовых свалиться вниз.
Здание это — с многочисленными рядами окон, через которые на просвет видны тоненькие решетки остова, из-за чего прямоугольные провалы эти кажутся зарешеченными и почему-то беззубыми, ибо понятно же, что здание раньше было восьмиэтажным. Ныне оно сохранило заданную проектом этажность лишь на одном конце своего изношенного тела, другой, утопая под углом приблизительно 45 градусов или же стираясь, подобно подошвам, оказывается пятиэтажным. Хотя на самом деле стерлось уже больше половины, так как первый этаж у громады был большим и вполне тянул если не на два полноценных этажа, то уж на полтора-то точно. Когда-то.
Да, а крыши-то у «палаца» нет, из-за чего внутренности словно бы светятся и перекликаются друг с другом, проемы «отражаются» в других проемах, особенно когда внутрь громадины не транслируется кино. А если транслируется, то тогда «Предпоследний день Помпеи» словно бы оживает и начинает двигаться, а главное, извлекать из необожженной глины, закрепленной на худосочной металлической решетке, некоторое количество шуршащих звуков. Точно свет струящийся и порхающие изображения задевают остов, трутся о его скелет, кости и клыки, ну и, значит, извлекают…
Это, разумеется, иллюзия, но такая, знаете ли, стойкая и непреходящая, что становится странно — совсем как под листопадом, оживляющим опустевший Вражек.
На премьере, как я читал в пожелтевшей газете, внутрь Помпеи транслировали кино про Штирлица, а теперь, когда глиняная вампука осела в здании пермского речного вокзала, где открылся музей современного искусства, в нее льются, наливаясь до краев, тени барочной комедии «Свинарка и пастух».
Бродский, конечно, не единственный, кто устраивает трансляцию внутри объекта. Помнится, в том же самом году к подобному приему прибегал и Олег Кулик, представляя на венецианской бьеннале чучела коров, изготовленных бутафорами театра «Ла Скала», в причинных местах которых, если просунуть голову в отверстие, глубоко внутри, был схоронен фильм «Вглубь России».
В отличие от Кулика, Бродский овнешняет целлулоидную иллюзию, распахивая глубь истории, точно распашонку. Но почему-то не хочется здесь думать про советское : экзистенциальное переживание всегда сильнее социального, ибо течет изнутри и бьется о борт корабля, окончательно заполнив трюм.
Внутри тебя темница, которая выпустит тебя на волю, только когда ты умрешь, потому что она умрет вместе с тобой и с твоими воспоминаниями, тактильными ощущениями и постоянно отшелушивающимся эпидермисом, что, смешиваясь с разномастным мусором (в английском языке есть отдельное слово, означающее клубки пыли, собирающиеся под кроватью), превращается в пыль.
«Населенные пункты» (2005)
Напиток — водка
Время года — зима
Вид искусства — кино
Композитор — Шуберт
Кинорежиссер — Ларс фон Триер
Если западный фильм, то — ?
Если отечественный фильм, то — «Экипаж»
Опера — «Лулу»
«Населенные пункты» тоже предполагают определенную кубатуру вокруг, однако единственно доступный экземпляр инсталляции, выставленный в музее «Арт4», спрятан за шторкой и втиснут в тесную кладовку, из-за чего смысл несколько меняется.
Гуляя по светлому и просторному, весьма, между прочим, оптимистически настроенному музею Игоря Маркина, вы видите таинственную шторку и маленькую темную комнату за ней. Входите и видите стоящий посредине аквариум на ножках.
На самом деле это конечно же никакой не аквариум (пусть бледно-голубая гамма наполнения не вводит вас в заблуждение), но шарманка, помещенная на очередной образчик передвижной медицинской мебели на ножках, заставляющих вспомнить если не морг, то операционную. У нее еще ручка такая специфическая, большая, чтобы удобнее возить всю эту конструкцию можно было.
На каталку поставлен аквариум, на дне которого находится город, маленькие дома, похожие на те, что были в «Коме», только еще меньше и совсем уже не разные, но типовые, похожие друг на дружку, поставленные стройными рядами, как и положено спальным районам, заунывным до скуловорота.
Понятно, что никакого счастья тут не произрастает, пустыня, пустыня вокруг. Вот почему, кстати, и нужен простор вокруг инсталляции — чтобы усилить ощущение перспективы, а значит, и заброшенности тоже. Чтобы если не Гайдн (в его оратории «Времена года» на зиму отводятся такие слова: «В раздумьи путник стал. / Смущен, растерян он. / Куда шаги направит он?» Как куда? К домам, из труб которых валит дым и окна которых так призывно светятся: ведь за ними у прялки сидят женщины и ведут неспешные разговоры красномордые мужики с картин Брейгеля Старшего: «О юных днях своих / У очага болтают», — да «Ну, жужжи же, прялка, / Шибче, прялка, шибче»), то точно Шуберт, чей «Зимний путь» ровно о том же самом, о чем «Времена года» Гайдна, но на порядок безнадежнее. Беспросветнее.
Кажется, в окнах одинаковых многоэтажек горит, просачиваясь, свет, над кварталами зависла, между собакой и волком, синяя тишина перехода ночи к утру или же, напротив, вечера, уходящего в ночь; естественные для конца декабря или начала февраля краски с бесконечным количеством оттенков синего и серого, когда небо застывает нагромождением сугробов, а сугробы, свалявшиеся до состояния окоченевшего трупа и покрытые коркой, можно бесконечно рассматривать, точно облака, над которыми ты паришь на высоте птичьего полета. Тусклая, предрассветная ряска. Дно. На дне.
Да, едва не забыл про самое главное: сбоку у аквариума есть весьма внушительная ручка, которую нужно вращать, раз уж она, конструкция, назвалась шарманкой. Но об этом, конечно, следует знать заранее, так как никаких инструкций в темноте не найдешь, одна сплошная суггестия.
И когда ты не без некоторого усилия крутишь ручку, ряска, в которой утопают спящие спальные кварталы, начинает шевелиться, оживать, подниматься вверх, кружиться, для того чтобы потом обрушиться на район очистительным (или каким угодно) снегопадом, метелью, смерчем или даже вихрем.
Образуется природный круговорот, и сила его зависит от того, как быстро ты крутишь ручку и сколько усилий ты вкладываешь во вращение. Можно просто побаловаться, а можно и настоящую бурю устроить — до полного неразличения домов. До полной гибели всерьез.
В основу «Населенных пунктов», как уже, должно быть, догадались самые догадливые, положен принцип туристической игрушки — небольшой колбы с макетами достопримечательностей, которую, если потрясти, взбаламутишь — и вместе с наполнителем начинает изо всех сил сыпать искусственный снег, обещая нечто приятное. Новый год, например, или Рождество.
Бродский берет и соединяет идею игрушки с идеей шарманки.
Вот, собственно, и все.
Книги
Геннадий Айги. Собрание сочинений (комплект из 7 книг). М., “Гилея”, 2008, 1200 стр., 750 экз.
“Авторский сборник Геннадия Айги, замечательного российского поэта с мировым именем (его тексты публиковались на 43-х языках в странах Европы, Азии и Америки), обладателя множества международных наград и первого лауреата Премии имени Бориса Пастернака” (“Книжное обозрение”).
Сухбат Афлатуни. Ночь коротка. М., “Редакция журнала „Дружба народов””, 2008, 328 стр., 2000 экз.
Романы “Ташкентский роман” и “Лотерея „Справедливость””, повесть “Ночь коротка”.
Сергей Есин. Твербуль, или Логово вымысла. Роман места. Дневник ректора. 2005 год. Вступительная статья Павла Басинского. М., “Дрофа”, 2009, 783 стр., 3000 экз.
“Новая книга известного российского писателя Сергея Есина содержит некоторую загадку: здесь и мистический роман „Твербуль” о самом необычном учебном заведении России — Литературном институте им. М. Горького, где автор проработал 13 лет ректором, и „Дневник” за тот год, когда писался роман” (от издателя). И поскольку книга эта о Литинституте, то естественно, что автор пишет прежде всего о литературе и о писателях — его взгляд на тех или иных писателей порой слишком пристрастен, хотя он и старается быть объективным. Но сумбурная мистика дома на Тверском бульваре, 25, поразительного здания с двухсотлетней литературной историей, передана в нем замечательно. И впервые” (П. Басинский).
