Андрей Дмитриев - Дорога обратно (сборник)

— Да, это он, Гарик Боркин, — подтвердила Марина. — Был главным редактором после Голошеина, травил моего свекра… Взяли его в отдел рекламы. За него сильно просили, но мы и сами его взяли — чтобы помнил, чтобы совесть в нем не дремала. Оказался неплохой, в сущности, мужик, о многом задумался… Реклама требует ума и таланта, приходится мне самой из кожи лезть, но иногда и его осеняет… А это, имей в виду, Ваня Панюков; вообще-то он из органов, но из органов его попросили за слишком страстную любовь к коньяку, ну а нас попросили его пристроить. Он у нас — служба безопасности. Оказался незаменимый человек; в его дела я не вмешиваюсь.

Я поразился:

— И все они — на зарплате?

— На хорошей зарплате, — вздохнув, подтвердила Марина. — Но что было делать? Как жить? Проще было взять их всех на зарплату, чем биться головой о стены их контор из-за любого пустяка… Накладно пока, но зато — почти никаких проблем.

— Почти?

— А как ты думал? Мы вот сидим на этой барже, как на облаке: пьем, едим, но мы не на облаке… Наш город — не облако и не остров в твоих океанах. И мы не можем пока взять в наш штат людей из всех мешающих нам контор во всей обсиженной ими стране. Страна велика, дорогой.

К полуночи тосты иссякли; со стола убрали грязные тарелки, заменили скатерть и подали кофе. Уже еле тлели костры на лугу, зябкий туман пошел от воды, отпустила головная боль; уже поплыли над кострами угрюмые тихие песни, уже кое-кто, подпевая, вдруг утих и задремал за столом, опустив щеку на скатерть, как вдруг загрохотали сходни и на баржу в сопровождении шофера Степана Михалыча поднялся пожилой уже, рыхлый и сутулый человек в очках — где-то я видел этого человека.

— Вот, привез; еле уговорил, — доложил шофер и сошел с баржи. Иона и Марина поднялись из-за стола навстречу новоприбывшему, усадили его за стол, а он все молчал, протирая очки и нервно щурясь на яркий свет прожекторов. Я узнал его прежде, чем он наконец подал голос.

— Есть я не буду совсем, — сказал он. — Скажи им, сын, чтобы не беспокоились.

Последний раз я видел его давно: под искусственным звездным небом городского планетария, — и вновь мерцали над нами обе Медведицы, Близнецы, Рак и Лев, и все прочие, теперь уже настоящие созвездия северных верхних широт, и вновь рядом со мной была Марина. Она тоже подняла к небу глаза.

— Кофе? — не поглядев на меня, предложила она Серафиму.

— Кофе я выпью, если уж приехал, — отозвался он недовольно. — А всего лучше — спал бы дома; время — ночь.

— Не ворчи, — мягко сказал ему Иона, — мы и без того с тобой редко видимся.

Серафим умолк, ушел в себя; потухло пение на лугу; переменился ветер, занес на баржу горький дым костров, перемешал его в луче уже вполнакала горящего прожектора с холодным речным туманом, и оттого мне казалось, что дальний конец стола, куда свет пробивался с трудом, колеблется, плывет и уплывает в ночь… Оттуда и раздалось:

— Хочу спросить у специалиста в области астрономии, у знатока космической жизни, если, конечно, Иона Серафимович не возражает… Вот я Телец. Что меня ждет, Серафим, к примеру, нынешней осенью? И можешь ли ты обрисовать научно мое будущее на каких-нибудь десять лет вперед?

— Я астрологии не знаю, не увлекаюсь и вам не советую, — с выражением вежливой скуки ответил незнамо кому Серафим. — Что-то голос у вас как будто знакомый, а разглядеть не могу: темновато.

— Рад, что хоть голос узнал. Я Панюков, Ваня Панюков… Когда-то уберег тебя от крупных неприятностей, теперь оберегаю твоего сына… Вы не сердитесь, Иона Серафимович, что мы с вашим отцом на ты: мы с ним, как-никак, еще и одноклассники.

Серафим снял очки, шумно подышал на них, протер салфеткой и бросил на скатерть.

— Я с тобой не на ты, — сказал он почти бесстрастно. — И я скажу тебе без всякой астрологии: нет у тебя, Ваня, никакого будущего, потому что не может его у тебя быть… Потому что, Ваня, если есть у тебя какое-то будущее, то вообще не нужно никакого будущего — потому что всякое будущее тогда не имеет смысла.

Серафим подобрал, надел очки, медленно встал из-за стола и вдруг закричал капризным, плачущим дискантом, глядя на Иону, но не в глаза ему, а куда-то в темную реку поверх его головы:

— Ты зачем меня позвал? Ты к кому меня привез? Ты с кем тут дела делаешь и коньяки попиваешь?.. Я спать хочу, в конце концов! Немедленно отправь меня домой! Я этого требую, в конце концов!..

— Ну зачем же так? — произнес Иона с мягким железом в голосе. — Спать мы тебя уложим, спать мы тебе приготовили. А домой, и немедленно, отправится Панюков.

— Слушаюсь, — отозвался Панюков. — Я только посты проверю.

— Немедленно! — Иона легонько, но нетерпеливо ударил ладонью по столу.

Панюков с грохотом вскочил со стула, огибая стол, выпрыгнул из тьмы и так быстро скатился по сходням с баржи, что я не успел его разглядеть.

— Ты прав, отец, — сказал Иона вдруг ослабевшему, сникшему Серафиму. — Всем пора спать… Марина покажет тебе твою каюту.

Приобняв Серафима за плечи, Марина помогла ему, хмурому и покорному, подняться из-за стола и вскоре скрылась с ним в гулком чреве баржи. Ударила рында. Трижды вспыхнул, сигналя, и погас прожектор на рубке. Главные люди «Деликата» молча подались с баржи на луг. Там уже вовсю хлопали дверцы автомобилей, загорались фары, помигивали габаритные огни, разогревались, пробуя голоса, моторы, потом перешли на высокий тон; свет фар заметался и поплыл по стене черных стволов близкого леса, заскользил по маслянистой и дымной поверхности реки, опалил глаза, отпустил, — и автомобили, выстроившись вдоль берега медленной колонной, вскоре покинули луг. С ревом отчалили и, жужжа, унеслись по реке лодки. Настала тишина; лишь короткое ржание лошадей на лугу смущало слух, и еще было слышно, как большая ночная рыба бьет хвостом по темной воде.

— Вот с какими людьми мне приходится иметь дело, — печально сказал мне Иона, когда мы остались с ним одни за пустым, уже и без скатерти, заскорузлым дощатым столом. — Камамбера от рокфора не могут отличить.

Я молчал, с постыдной тоской предчувствуя минуту, когда он пожелает мне спокойной ночи и отправится спать к себе в каюту, к Марине в постель, но он не спешил уходить.

— Извини, — сказал он мне, — извини, что вытащил тебя сюда, но мне хотелось поговорить с тобой о моей барже… Как она тебе?

— Баржа как баржа, — ответил я, недоумевая. — Самоходная сухогрузная речная баржа; предназначена для перевозки сыпучих грузов, ну, например, зерна — вот и все, что мне известно. Не знаю, правда, зачем тебе зерно.

— Ах, ты не понял, — нетерпеливо перебил меня Иона. — Ты еще не видел ее внутри… я там выгородил пока несколько временных тесных кают и пока мы живем здесь только летом, зимой снимаем, но уже к этой зиме тут будет настоящий теплый дом. Плавучий дом с автономной электростанцией, отоплением, всеми удобствами, всеми видами связи…

— Не проще ли построить дом, — предположил я, вежливо завидуя этой несбыточной для меня возможности. — Покрыть черепицей, поставить забор…

— Не люблю я заборы, — сказал Иона. — И не поможет забор, если вдруг что. А здесь, на барже, — простор, и можно передрейфовать, если вдруг что… Ну а если совсем вдруг что, ее можно и бросить.

— Да что? Что вдруг что?

— Время неустойчивое, — пояснил Иона. — Зыбкое время; глупо и даже страшновато укореняться и рыть фундаменты… Я не трус; будь я трусом — так и сидел бы на полставке на молокозаводе. Но по моим данным — уже вот этой осенью на суше, то есть не везде, а на шестой части суши самое разное может произойти… На воде мне как-то надежнее.

— На воде — понимаю; но почему же, как бомж, на барже? — удивился я. — Почему не яхта? Ходовые качества, удобство, маневр, красота, и есть кому построить! Если у тебя есть деньги, то у меня есть люди!

— Время недоброе, — убежденно возразил Иона. — Сейчас даже выглаженные брюки кое-кого раздражают. Даже вымытый автомобиль расшевеливает инстинкты — кое-кто прямо по вымытому гвоздем царапает… А ты говоришь: яхта.

Я не выдержал:

— Я-то тебе зачем?

— Ты мне нужен, ты мне очень нужен, — виновато и убежденно заговорил Иона. — Когда баржа будет полностью готова, мне понадобится капитан… ты погоди, погоди, не сердись: я это на случай, если тебе вдруг надоест бродить по морям, если тебе некуда будет податься, если надумаешь вернуться в наш город… Вернулся, а тут — хорошая работа, на воздухе, на природе, нормальные, уж будь уверен, деньги, какой-никакой штурвал… да и мы с Мариной, если вдуматься, тебе не совсем чужие.

Мне стало весело, хотя и не смешно.

— Допустим, — сказал я ему, как мог, дружелюбно. — Предположим, Иона, я твой капитан… И куда же мы с тобой поплывем?

Не ответив мне сразу, Иона встал из-за стола, направился к рубке, повозился там, гремя железом и чертыхаясь, вернулся с бутылкой дагестанского коньяка, двумя стаканами и, не спрашивая моего согласия, разлил коньяк вслепую по стаканам. Мы сдвинули стаканы.