Яков Арсенов - Избранные ходы
Встретили Макарона как высокого гостя — растяжкой во всю ширину улицы между гостиницей и «Старым чикеном». Текст на цветастом ситце вывели короткий, но поучительный: «Макарону наших дней». На «Волге», убранной лентами, словно для свадьбы, гостя доставили в люксовые покои гостиницы, на входе в которую в ознаменование приезда дежурил Орехов в ливрее. В рамках культурной программы обвешанная монистами Галка сыграла на хамузе якутскую пьесу. Вместо дебальзамированных цыплят, потребляемых в будни, и домашней колбаски, навсегда свернувшейся в кольца под гербарием сорняков, проходящих по меню как зелень, заказали в «Старом чикене» настоящего молочного поросенка с гречневой кашей. Под вечер Макарон, не снимая плаща, съел выделенные ему квоты по системе Станиславского — он накладывал горы поросенка прямо в поднос, вмиг уминал и говорил: «Не верю!» В эти минуты Бек старался не смотреть на хозяина.
— Заводчик советовал не перекармливать, — объяснил жесткость своего отношения к зверю Макарон. — Пес очень способный. И на молочного секача реагирует, и на наркотики — парень хоть куда. Но, между нами говоря, до сих пор мне удалось натаскать его только на с-сук!
— Где ты собираешься его держать? — спросил Орехов. — Из гостиницы тебя с ним точно попрут.
— В машине поживет — не барин. Ему теперь любая жизнь медом кажется. Когда я принес его в лечебницу, мне посоветовали сделать укол и усыпить. Чума высосала его дотла. Я послал всех на фиг, выдавил в стакан водки головку чеснока и влил ему в глотку. И вот — встал из могилы. Бек, Бек! Ко мне! — позвал собаку аксакал.
После поросенка Макарон вытаращил глаза и перестал не только слушать, но и понимать окружающих.
— И пошли к нам все кому не лень, — ведал ему в «молоко» Артамонов. — Квартальные надзиратели текли нескончаемым потоком, отдел по борьбе с организованной преступностью — по плотному графику, муниципалка — всем составом. Не побывал у нас разве что участковый гинеколог!
— И тут, Макарон, пришла она, спасительница наша, — продолжил перечень ходоков Орехов.
— Да кто пришла-то?
— Инфляция! — почти обиженно выпалил Орехов. — Цены поплыли так быстро, что рассчитаться с Фоминатом хватило телевизора. В нашем распоряжении оказался прямо-таки центр управления полетами: двадцать экранов, штабель видаков, камер, несколько двухкассетников, море кухонной утвари и тачка. Не какие-нибудь тебе там неосязаемые активы, а самые настоящие авуры. Мы предложили государству совместный бизнес — оно отказалось, это его проблемы. Навар получился феноменальный. Без всяких менеджерских штучек. И тогда наш пучеглазый Артур скупил весь «комок» на первом этаже и отправил в Якутск контейнер техники — сплошной пал-секам! Галке взял семь пар сапог и пантуфли, а себе — электробритву с вибратором.
— C вибратором? — удивился Макарон.
— Да, чтобы доставала до луковиц.
— Я только одного не пойму: кой черт дернул вас с насиженных мест? Это и есть ваша так называемая военная служба?
Повествование длилось, пока у Макарона не миновал период социализации, которая заключалась в поминутном хождении в ларек. Кроме этого, ему в обязанность было вменено усваивать и обобщать последние известия. Иногда Макарону удавалось отлучиться, и тогда его можно было видеть коленопреклоненным перед писсуаром, из которого он пытался вынуть душу. Потом Макарон падал в ванну, и объем его тела становился равным объему вытесненной жидкости.
— Ну ладно, я пойду-побегу, — прерывал действо Макарон, собираясь за очередной нормой. На чужбине он рекомендовал употреблять «отвертку» в щадящем режиме — бутылка водки на пакет цитрусового нектара.
— И бросай ты свою дурацкую диссертацию! Неужели она тебе не опостылела? — вербовал аксакала Орехов. — Переезжай к нам. Золотых гор не обещаем, как Артур Галке, но подходящую работенку подыщем.
— Надо подумать.
— И думать нечего. Без тебя мы тычемся тут, как без анализов. А потом за плохое поведение мы поставили Фоминату двойку.
— Вот ты все говоришь: Фоминат, Фоминат! Кто такой Фоминат? отчаялся узнать главное Макарон.
— Экономно это понятие обозначается как сволочь, — прибегнул Орехов к толковому словарю. — Но нас выручил. Поэтому никаких претензий.
В завершение встречи в верхах Орехов с Макароном набрались пива под селедку, напустили полную комнату бензольных колец и пролежали сутки в агрессивной среде. По истечении времени в комнате было обнаружено два туловища. При них находились личные вещи усопших. Лежащие навзничь, товарищи были настолько высказанными, что Варшавский с Артамоновым не могли придумать, как приступить к реанимации.
— Да у них тут целый газоносный бассейн! — перекрыл нос Варшавский.
— Орехова точно не поднять — спит, как рельс. Когда не пьет человек, а напьется — обрубок! — плюнул Артамонов, развеивая бытовую завесу.
— Их надо отправлять на горно-обогатительный комбинат. Другого способа я не вижу, — предложил Артур.
— Развели, понимаешь ли, бытие! — запускал скандал Артамонов.
— Ну хорошо, — вдруг заговорил Макарон, тщетно усаживаясь а позу лотоса, — я к вам приеду. Насовсем.
— Он приедет, — подтвердил Орехов, пытаясь приподняться на локтях. Я его уболтал.
— А что ему здесь делать? — спросил Варшавский и, пособив Макарону сесть на стул, начал хулить тенденцию соратников: — Юристов набрали, а чем заниматься дальше, никто не знает! — выпалил он, исследуя будто лунную поверхность только что вынутый из кратера палец.
— Все очень просто, пятачок, — исторг Орехов горючие пары. — Берем минимальную конфигурацию…
— И выпускаем газету, — продолжил Артамонов.
— Вы сойдете с ума, — предрек Макарон. — Затевать нынче свое издание — такая головная боль! — он достал из-под кровати припасенную специально для пробуждения бутылку сидра. — Между тем в пустыне Каракумы существует крутой способ выращивать арбузы. Надрезают стебель саксаула, расщепляют его и вставляют в расселину семечко арбуза. И саксаул начинает качать своим сорокаметровым корнем-насосом влагу для паразита. Арбуз вырастает огромный, как кубометр! Артамонов не даст соврать.
— Не дам, — подтвердил Артамонов.
На бутылке сидра Макарон смог лишь приблизительно показать, как корень цедит жидкость сквозь толщу песка.
— Поэтому будет сподручнее, если присосаться к существующей газете и провернуть дело изнутри, — продолжил Макарон. — А демократия пусть пока сгущается, пусть нагуливает жир. — Идея через арбуз была высказана настолько развернуто и метафорично, что с Макароном согласились все, и даже стоявшая в дверях Галка. Чтобы возразить ему вот так же широко и размашисто, а главное — образно, нужно было как минимум на час отложить поход в «Старый чикен», на что никто не отважился.
— Правильно! — поддержал Орехов. — Предложим газетам компьютерные услуги. Может, кто и клюнет.
— Вот это разговор! — присоединился к нему Артамонов. — Что бы мы без тебя делали, аксакал?!
— И главное, господа, — подвел черту Макарон, — нас не должно покидать чувство локтя, — и, передернув желваками, поставил точку: Чувство локтя в собственном горле!
Глава 5. ПОПЫТКИ ЗАКРЕПИТЬСЯ НА ИНФОРМАЦИОННОМ ПРОСТРАНСТВЕ
Исследование газетных территорий проводилось методом исчерпывания. Начали с самого крупного издания — партийной газеты «Губернская правда».
В разгар исторических катаклизмов, когда страна утопала в путчах и народ жаждал информации, редактор «Губернской правды» Асбест Валерьянович Шимингуэй начинал писать рубленым боргесом о тереблении льна в Андреанаполисе и еловых балансах Максатихи, а по выходным соблюдал по науке трехпольного земледелия три дачных участка — под озимые, яровые и под пар.
В написании текстов Асбест Валерьянович слыл не новичком. Его перу принадлежало сочинение «Аптека на грядке». На авантитуле книги было указано, что копирайт по наследству не передается. Из произведения не вытекало, кому в своих фитонабросках автор импонирует больше — себе или грядкам. Своим именем Шимингуэй был обязан станции Асбест Свердловской области, где был произведен на свет старшиной линейной службы и дежурной по вокзалу. Прорезавшиеся сначала молочные — после ШРМ, а потом и настоящие — после ВПШ — литературные наклонности Асбеста Валерьяновича Шимина спровоцировали нарост на конце first name, с которым фамилия зазвучала краше — Шимингуэй.
Асбест Валерьянович считал себя естествоиспытателем. Таскался по еланям, любил поторчать по делу на кочке среди топей, пока не снимут спасатели.
По молодости Шимингуэй придумал неплохой ход — предложил возродить газету, выпуск которой был прерван в годы репрессий. Идея попала в жилу всякого рода реабилитации были в большом популяре. Газета получилась патриархальной, в ней публиковались постановления и решения.
