Яков Арсенов - Избранные ходы
— Думаете, возьмет? — спросил Варшавский.
— Попытка не пытка.
Орехов придумал, что в момент последней пульки забыл у Фомината очки. Напросившись поискать их по шхерам огромной квартиры, он на пару с Артамоновым потащил технику в жилище генеральному экологу.
— Лифт застрял! — запыхавшиеся, просочились они в прихожую и грохнули коробки на пол.
— Что это еще за груз?! — изумился Фоминат, подвязывая халат.
— Со спутниковой антенной. Все западные программы!
— Телевизор, что ли? Вы с ума сошли! Добить меня хотите?! — начал раскидывать руками Фоминат.
— Вы же говорили, что интересуетесь…
— Но не до такой же степени! — искоса посмотрел он на коробки. Выносите вон! Весь проход загородили!
— Может быть, завтра? У нас нет сил таскать это по городу, попытался отсрочить провал Орехов.
— Какое завтра! Мне что, спецназ вызывать?! — Фоминат поднял и опустил телефонную трубку. — Я это в момент организую.
— Зачем? Пусть техника временно постоит, — придумал Орехов.
— Как вам такое в голову приходит?!
— Хотели показать призы.
— Ну раз хотели — показывайте, — смягчился Фоминат. — Что за марка?
— Sony.
— Тринитрон, что ли?
— Он самый.
— И экран плоский? — внимательно наблюдал Фоминат, как Артамонов вспарывает упаковку.
— Диагональ двадцать пять дюймов.
— А это? Видеомагнитофон?
— С двумя головками.
Вынутые аппараты даванули на Фомината свежими матовыми корпусами. Он закурил. А когда в видак воткнули «Калигулу», Фоминат окончательно сдался.
— Ну, хорошо, — сделал он три глубоких вдоха. — Пусть постоит. Временно. И по-быстрому разбежались, у меня времени нет. — Одной рукой он выпроваживал поставщиков, а другой спешно звонил подруге, потому что на экране уже укладывалась под кусты совершенно в одной жилетке Друзилла, а к ее эргономической попке пристраивался Макдауэлл.
— Конечно, — сказал Орехов. — Будет сподручней.
— А где антенна? — вспомнил вдруг Фоминат.
— Спутниковая? — переспросил Артамонов.
— Да, для западных программ.
— Ах да, для западных. Конечно. Она внутри телевизора. Ее долго настраивать. Надо в схему лезть. Прямо сейчас все выключать и часа четыре копаться, — припугнул Фомината Артамонов.
— Ладно, я поищу. Сам! — дерзновенно бросил Фоминат, захлопывая дверь, потому что подруга была уже на подступах к логову и там планировалось такое, что Орехову с Артамоновым настаивать на дальнейшем присутствии не было никакого резона.
— Мы к вам завтра на работу зайдем, — забросил масонскую штучку Артамонов.
— Заходите, — денеслось из-за двери.
— Ну вот, теперь никуда не денется — подпишет, — стер пот с лица Артамонов. — Заглотил наживку.
Когда наутро явились за подписью, секретарша сообщила, что Фоминат отбыл в отпуск, и протянула Орехову листок. Это был приказ об увольнении. Фоминат исчез, не подписав «Положение». Возможно, он выполнял хитрый ход Платьева, который мог мыслить так: вопрос с зачинщиками улажен, процесс улегся в нужное русло, никто из властей в общем-то не против лотереи, даже разработано и почти утверждено «Положение», но по сути злокачественная выхухоль несанкционированной азартной игры рассифонена и спущена на тормозах.
— А может, не возвращать деньги народу? — предложил Варшавский. Давайте отправлять их себе на левые адреса. Никто ничего не заподозрит. Уведем все к черту, раз они все здесь такие умные!
— Не валяй дураков у дятла! — матернулся Артамонов.
На заблокированном счету висели деньги. Единственная операция, которую разрешалось проводить с этими стреноженными барышами, — отправлять их назад, игрокам. В этом был какой-то сюр. И не то чтобы у Галки руки отваливались заполнять бланки обратных почтовых переводов, просто разбирать почти построенный дом кому охота. Были подавленны и скрипели обе стороны и организаторы, и участники. Какой облом был у людей! Они не хотели получать назад свои деньги — они жаждали выигрышей.
— Зачем нам эти копейки?! Нам нужны призы! — звонили участники лотереи.
— Мы столько ждали!
— Мы пожалуемся в милицию! Вы не имеете права отменять лотерею! Вы врете, что вам ее запретили!
Горстки внезапно обездоленных игроков стали сбиваться в плотные ряды и мерно вышагивать от «СКиТа» до гостиницы «Верхняя Волга» и далее до конторы Фомината. Подзадоривая друг друга, они разбили каменьями экологическое табло, на котором круглогодично высвечивался один и тот же уровень радиации, затем уделили внимание Ильичу, которого продолжали игнорировать таксисты, и на излете буйства столкнули в реку двухтонную скульптуру лежавшей на берегу бабы. Затем толпа проследовала к вокзалу перекрывать движение поездов. Для разгона бунта прибыл конный ОМОН и спросил через мегафон:
— Кто здесь организовал агитплощадку?
Вопроса никто не понял. Для острастки толпу протравили газом, потом привели в чувства брандспойтами и разогнали по домам.
Возврат денег затянулся до лета. Промотав полученные назад взносы, участники розыгрыша окончательно стихли, а организаторов лотереи продолжали таскать по следственным структурам.
— Пора дергать! — крутился как волчок Варшавский. — Нас пересажают!
— Куда? — поинтересовался Артамонов.
— Что куда? Пересажают куда? — переспросил Варшавский.
— Да нет, куда пересажают, понятно. Дергать куда?
Тополя зацвели без всякого согласования с ЖЭКами. Дворники пребывали в отпусках. Город завалило тополиным пухом. Аллергики чихали и кашляли. Пух забирался в святая святых, и не было от него никакого спасения.
— Сидим, плюемся, — названивал Орехов Макарону. — Эта дрянь лезет во все щели. Да еще торфяники горят, в городе задохнуться можно. Первородное уставное дело провалено, во рту сухо. Чертовски хочется «Хванчкары». Ну, а на чем ты там у себя зиждешься?
— Да так как-то все.
— Приезжай в гости и привези питья. Денег не осталось ни копе…
— Может, вам отправить фуру тосола? Продадите, и у вас образуется мелочь на расходы. Мне всучили цистерну вместо гонорара за статью про «Chesnokoil».
— А пить его можно?
— Не пробовал.
— Тогда не отправляй.
— Что ж, в таком случае спешно выезжаю! — как мина замедленного действия взорвался Макарон.
Ожидая его, подельники вытягивались в креслах, водрузив ноги на стол.
— Эх, плакали лотерейные денежки! Сколько газет можно было бы раскрутить! — фантазировал Орехов.
— Можно было бы раскрутить, — дублировал Артур. В критические дни у него проявлялась наклонность повторять за собеседником последнюю фразу, как бы поддакивая. — С долгами бы рассчитаться, — заунывно исполнил он свою обычную песню.
— А что, они тебя сильно тяготят? Ты их сторнируй — сделай обратную запись в своей книжонке. И никаких долгов не будет.
— Никаких долгов не будет. Как бы не так! Я занял массу денег у знакомых, чтобы накупить аппаратуры.
— А куда подевал?
— Куда, куда? Вы прожрали!
— Ну, тогда мы вообще приплыли! — оплакал безвременную кончину денег Орехов. — Оказывается, мы в долги успели залезть! Артур, как-то так незаметно ты нарушил наш тройственный уговор — мы клялись никогда не быть должными друг другу. Это не по-джентльменски!
— Не по-джентльменски! Вы сами нарушили. Надо было не брать!
— Надо было не давать!
— Успокойтесь, — не переживал Артамонов. — Не подписал Фоминат, и ладно. Что-нибудь придумаем.
И как в воду глядел. Все вокруг забурлило, начались бесконечные обмены денег, один за другим пошли «черные» вторники. Рядовые отечественные товары перекочевали в «комки» и стали стоить впятеро дороже, импортные, которые раньше доставались по блату, появились в открытой торговле. Соотношение старых и новых цен — или, как любил говорить Артур, котанго — стало просто невероятным. Одна за другой полезли из земли товарные биржи — явление, невиданное для социализма. Начались повсеместные гнойные выделения юридических лиц. Страну пучило, она на глазах утрачивала былую яйценоскость, с полей сходил лоск, а с промышленных зон — налет трудовых вахт. Из паспортов выхолащивалась прописочная оседлость — вооруженные конфликты на окраинах поднимали волны миграции. Гостиницу «Верхняя Волга» заполонили беженцы со всех концов Союза.
На фоне этого работники «Ренталла» сидели на чемоданах и ожидали выселения за неуплату.
После знаменательного телефонного разговора с Макароном, в момент которого была брошена сакраментальная фраза «немедленно выезжаю», прошло полгода. Макарон приехал как снег на голову. В компании с огромной псиной по кличке Бек. Это был квартерон — гремучая смесь волкодава, среднеазиатской овчарки, бульдога с отвисшими брылями и дворняжки. Как и все преданные псы, Бек невероятно походил на хозяина — он так же молниеносно поедал разрезанные вдоль батоны и, если вставал передними ногами на плечи, сразу лез целоваться.
