Уильям Стайрон - Признания Ната Тернера
Она все болтала, а я смотрел, как ее негры Эндрю и Том бредут через поле, как они, взявшись с двух сторон, тащат козлы, тяжело нагруженные громоздкими дубовыми брусьями, сложенными штабелем, который покосился, и груз вот-вот свалится наземь. Оп-па. Один за другим брусья с глухим стуком попадали. Косорукие бедняги мало-помалу вновь возвели штабель на козлах, взялись и понесли; опять они, ссутулившись, спотыкаясь, плетутся через поле — два неказистых силуэта на фоне фриза из полоски леса под зимним небом, идут, будто куда-то за край земли, черные и безликие, как древние символы абсурдности и тщеты. Коротко вздрогнув от холода, я подумал: зачем вообще люди живут? Зачем люди бьются всю жизнь, держась за воздух, размахивая руками в пустоте? На миг меня даже боль пронзила.
Верхом на жирном, неповоротливом буланом мерине на скотный двор въехал Ричард Уайтхед и, помахав рукой, манерно, поставленным пасторским дискантом протянул:
Ма-маа! Доброго утречка!
Приве-ет, приве-ет, мальчик! — отозвалась она. На какое-то время задержавшись на сыне взглядом, она перевела его на меня и говорит: — А ты знаешь, я ведь за тебя мистеру Тому Муру тысячу долларов предлагала! Тысячу долларов.
Как ни странно, эта женщина говорила со мной по-своему уважительно, даже с намеком на нежность. Таким елейным голосом, что ее вкрадчивую благосклонность в иных обстоятельствах можно было бы принять за выражение материнского чувства. Чуть не подлизывалась к черно-жопому. В глубине души я не желал ей зла. Однако ни разу не вышла она за пределы гроссбуха, не заговорила ни о чем, кроме смет, товарных квитанций, накладных, балансовых отчетов, расходов, приходов и денег как таковых, — как будто существо, к которому она адресовалась и вокруг кого сплела такой кокон намерений, было не созданием Божьим с губами, ногтями, бровями и гландами, а какой-то волшебной тяговлачительной машиной. Молча вглядывался я в ее любезное удлиненное лицо, белое, как сало. Вдруг вспомнил о документе, спрятанном под рубахой, и вновь накатила ненависть. Внезапным холодом обдала мысль: Надо же, эта белая плоте скоро будет мертва.
Надеюсь, ты понимаешь, какие большие деньги тысяча долларов, — продолжала бубнить она. — Таких денег не платят, если не считают, что берут вещь стоящую, вещь драгоценную. Ты ведь понимаешь это, Нат, не правда ли?
Да, мэм, — отозвался я.
Нет, — проговорила она после паузы, — я знаю точно, для черномазого ты далеко пойдешь.
§ 1. Одна из первых целей — миссис К.Уайтхед. Дар Божий. Захват ее дома обозначит конец первой фазы кампании. Оружейная комната рядом с библиотекой. Память о покойном муже: 15 мушкетов, фузей и охотничьих ружей, 6 кремневых пистолетов; кроме того: 4 шпаги, 2 палаша, 4 малых кинжала, много пороха и свинца. Взяв дом и уничтожив обитателей, с захваченным оружием мы сможем противостоять неприятелю.
Если начать дело в полночь в Кроскизах (у Мура? у Тревиса?), то до миссис У. можно добраться на следующий день к полудню. В усадьбах по дороге насчет оружия и пр. поживиться почти нечем, но их надо захватить, а обитателей уничтожить. А то забьют тревогу. Полученное вооружение позволит к полудню 2-го дня двинуться маршем в сев.-вост. направлении на Иерусалим. А также, конечно, 8 Моргановских скакунов у миссис У. в конюшне плюс 2 лошади тягловых. Буде позволит время, волов и остальную домашнюю скотину уничтожить.
Убив обитателей, жечь дома или нет? По трезвом размышлении, ответ — НЕТ. Хорошо бы, конечно, но огонь и дым нарушат скрытность. А убивать надо всех. Всех неопустительно.
§ 2. После миссис У. следующая главная цель — Иерусалим. Арсенал. Старый негр Тим, который там на подхвате, сказал, что 2 мес. назад получили больше 100 мушкетов и фузей, 800 фунтов пороха, неизвестно сколько картечи в холщовых мешках, но кол-во значительное. Также 4 малокалиберные пушки, способные стрелять прямо с телеги. Могут понадобиться позже для обороны — отстреливаться картечью.
Вместе с оружием хранится много пил, топоров и др. шанцевого инструмента. Позже пригодится. Дальше конюшня ополчения — 10 лошадей, в т.ч. 6 гнедых берберских скакунов; для авангардного разъезда лучше не придумаешь: послать в разведку на вост. от Иерусалима. Войти в арсенал нетрудно — двери на замках, а косяки слабые. Часового убить, двери с косяков срывать ломом. Город обречь огню. Так обращу я лице свое и обнаженную правую руку свою на осаду Иерусалима, и буду пророчествовать против него.
§ 3. Цель окончательная — “Гиблое болото”. У Иисуса Навина было больше войска, но не выступал он в сокрушительный поход, не имея убежища для ретирады. Действовать, как Иисус Навин, когда он напал на объединенные силы пяти царей—Лахисского, Еглонского и пр. — можно только если есть стан крепкий, каким был Галгал. Засим:
“Гиблое болото”. Лежит к востоку—юго-востоку от Иер. 35 милв, т.е. 2 дня пути или меньше, если передовой разъезд на лошадях. Дорога от Иер. до ближе края болота, согласно карте, хорошая, крм. того, это подтверждают негры, скот. я говорил, бывалые той дорогой в Саффолке и Норфолке. Один, зато единственный, препон — переправа через речку Блэкуотер мжед. округами Саутгемптон и Айл-оф-Уайт; в августе брод должен быть мелок. Выяснить, нет ли парома.
Дождусь ли знамения Господня в августе? Какого года?
Для ретирады моего войска “Гиблое болото” местность весв-ма способная. Пустыня нехоженая. Обширностью такова, что пределы уму непостижимы. По карте 30 — 35 миль длины на сев. вост. и 20 милв наиб. ширины. В незнакомой местности у обороны все преимущества. Получше вспомнить лекцию, которую прочел маса Сэмюэлю тот полковник Персоне или Парсонс о войне 1812 года, когда бились в болотах под Вашингтоном. Уйдя в болота, мое войско, экипированное ружьями, боеприпасами и пр., сможет бесконечно долго расстраивать усилия неприятеля, ищущего и нападающего. Другие негры штатов Виргиния и Сев. Каролина, может быть, даже Юж. Каролина к нам присоединятся??
Негры из Иерусалима, бывалые там на охоте с хозяевами —Долговязый Джим наприм., который из дворовых доктора Массенберга — все в один голос говорят, что Болото это чудо что такое. То же говорили Чарли и Эдвард после медвежьей охоты с полковником Бойсом. Еще поговорить с Эдвардом. Вроде, там довольно есть высоких сухих мест, хотя по большей части болотисто и саванна. Много ручьев с хорошей водой и знатное множество дичи — оленей, медведей, боровых вепрей, индеек, уток, гусей, бурундуков, зайцев, енотов и т.п. Рыба кишмя кишит. Форель, окунь, лещ, зубатка, угорь. Есть земли, пригодные для огородов. Естественно, бесконечные запасы леса для укрывищ, палисадов и т.д. От “Гиблого болота” рукой подать до Атлантики. Может, я все-таки увижу океан!
Много змей, особенно водяных гадюк. Не говорить этого Харку!!!
§ 4. Наипаче важна полная неожиданность, поэтому сподвижникам планы не открывать до последнего момента. На-деюсь, к августу Господь даст знак.
§ 5. Проблема пополнения. Будет ли приток к нам? Недавняя заметка в “Саутсайд Репортере”: там сказано, что черные в Семптоне по численности превосходят белых в отношении 6/4; я еще удивился, думал наоборот. Это к лучшему.
§ 6. Бесконечное терпение и вера в Бога.
§ 7. Терпеливо ждать Его последнего знамения.
§ 8. Ни в коем случае не допускать надругательства над женщинами. Не следует нам делать с их женами того, что они делали с нашими. Кроме того, нам дорого время.
§ 9. Убивать всех. В плен не брать, пощады не давать, жалости не поддаваться. Всех. Иначе нельзя никак.
§ 10. Да будет рука Твоя над мужем десницы Твоей, над сыном человеческим, которого Ты укрепил Себе. Господи, Боже сил восстанови нас; да воссияет лице Твое, и спасемся! Аминь.
Господи, когда?
Число моих последователей — тех, кто пришел ко мне через библейский класс, собиравшийся на задах рынка, — достигло человек двадцати. Многим неграм почти совсем или даже вовсе не было дела до учебы, они меня едва слушали — эти быстро отпадали, сливаясь с шумливой толпой на галерее. Но другие оставались, и, когда я говорю “последователи”, я разумею тех негров (в том числе трехчетырех свободных), которые показали, что верят в меня и тяготеют ко мне — показали либо тем, что внимательно и вдумчиво слушали мои рассказы (где я излагал то священную историю, то события истории новейшей, сколько я был о них наслышан еще со времен лесопилки Тернера), либо жадной, неуемной готовностью учиться азам географии (мало кто из них знал даже, что они живут в стране под названием Виргиния, и большинство считало землю плоской как стол), радостным любопытством к устройству небес (кое-кто думал, что звезды так близко, что их можно сшибить зарядом дроби), либо тем, как они замирали, когда я рассказывал им о Наполеоне Бонапарте, чьи подвиги, нескончаемо прославлявшиеся старшими Тернерами и их гостями, явились частью моего каждодневного обучения в детстве и кого я хитроумышленно превратил в трехаршинного черного гиганта, грозу всех белых. Боже, как силился я вложить в их невежественные головы образ черного Наполеона! Естественно, я старался сеять также и семена негритянской воинственности, и был вознагражден, видя, как под моим мудрым водительством они начинают сочувствовать этому кровавому завоевателю. Подобно Иисусу Навину и Давиду (которые в моих коварных устах тоже превратились в негров), он сеял разгром в мире белых, что твой ангел Апокалипсиса. Я рисовал Наполеона в виде африканца, восставшего, чтобы уничтожить и смести с лица земли белые племена Севера. Пусть по-детски, но они поверили в этого черного полубога; когда я рассказывал о его завоеваниях, их глаза блестели, и мне казалось, что в обращенных на меня взглядах я вижу нарождающееся мужество — первые искорки, едва заметные проблески кровожадного пламени, и когда-нибудь оно вырвется и взовьется по одному лишь мановению моей руки. Впрочем, от того, чтобы учить этих простых и неграмотных негров чтению и письму, я воздерживался. Кому за двадцать, кому за тридцать — староваты для таких изысков; кроме того, ну какой им с этого прок, в конце-то концов? И, разумеется, ни словом, ни знаком не намекал я им на истинные мои великие цели. Теперь, когда близился роковой час, довольно было, чтобы они преклонялись передо мною, бесперечь нежились в моем сиянии — а я знал, что изливаю на них свет непреоборимой мудрости и мощи.
