Кен Кизи - Когда явились ангелы (сборник)
– Кхм, вы были правы, доктор, – начал я, – насчет моей увлеченности.
– Могу понять, – отозвался он, не оборачиваясь. – Но почему в такой степени? Не собираетесь ли вы воспользоваться секретами старого доктора и стать его конкурентом на поприще лечения психов?
– Разве что не по своей воле. – Я засмеялся. – Того недолгого времени, что я работал в больнице штата, мне хватило.
– Я слышал, вы там написали свой роман? – Слова и пыхтение, долетавшие из-за плеча, пахли, как пепельницы.
– Оттуда я набрал сумасшедших персонажей. Я был ночным санитаром в отделении невротиков и сдал все мои белые халаты, как только закончил черновик. Но увлеченности, как вы выразились, не потерял.
– Вы, вероятно, были вознаграждены за свою книгу, – сказал он. – Возможно, вы чувствуете себя в долгу перед этими сумасшедшими и называете это увлеченностью.
Я ответил, что, возможно, так оно и есть.
– Но думаю, не столько сами люди меня увлекли, сколько загадка. Например, кто сумасшедший? Что заставляет людей идти туда? Понимаете, очень интересна мне эта ваша метафора, если я правильно ее понял – что angst современной цивилизации в первую очередь механический и только во вторую – душевный.
– Не angst, – поправил он. – Страх. Пустоты. Начиная с промышленной революции цивилизация все больше боится опустошения.
Доктор дышал тяжело, но я знал, что он не остановится передохнуть: мне оставалось всего несколько десятков метров до его дома.
– И этот страх, – заторопился я, – заставил нас измыслить некоего брокера и поместить у себя в мозгу, чтобы он улучшил наш бюджет…
– В сознании, – пропыхтел он. – В способе мышления.
– …всознании. Чтобы он отслеживал наши доходы и делал умные инвестиции. Но он не может быть умнее нас, мы его сотворили… он и есть та подколодная змея, которая сводит людей с ума, а не всякие эти психологические штуки?
– Эти психологические штуки – то же самое, что пишет «Кроникл»… по большей части чушь.
Я молча шел за ним, дожидаясь продолжения. Пыхтение сменилось смехом.
– Но да, вы правильно поняли метафору. Он и есть подколодная змея.
– И никак его не выгнать?
Он покачал головой.
– А как его туда впустили? Что случится, если вы кого-нибудь загипнотизируете и внушите, что его вымышленного брокера больше нет? Прослышал, что идут аудиторы, и покончил с собой?
– Случится банковский крах. – Он усмехнулся. – Затем паника, затем коллапс. Сегодня слишком много инвестировано в эту выдумку.
Мы уже подходили к дому. Я не знал, о чем еще спросить.
– Мы экспериментируем, – продолжал он, – с некоей гибридной методикой, частично используя аудиторов хаббардовской сайентологии – «чистильщиками» зовут себя эти инквизиторы – в сочетании с сенсорным лишением Джона Лилли. Сенсорная изоляция в баке растворяет ощущение собственных границ субъекта. Его ящик. Аудитор находит демона и депрограммирует его – вычищает, такова теория.
– Вы кого-нибудь очищаете?
Вуфнер пожал плечами.
– С этими сайентологическими schwules[245] разве поймешь? А вы не хотите? Всю следующую неделю бак открыт для всех. Насколько вы увлечены?
Приглашение застигло меня врасплох. Сайентология и баки сенсорной изоляции? С другой стороны, отдых от возни с автобусом и возни с полицией представлялся заманчивым. Но прежде чем я успел ответить, доктор поднял руку и замер. Он повернул волосатое ухо и прислушался.
– Слышите, там шумят люди? Какой-то спор.
Я прислушался. Когда он стал дышать потише, стало слышно. За забором, ограждавшим коттеджи, слышался невнятный гомон. Как будто там был взвод солдат, и они подначивали друг друга. Или футбольная команда. Я-то, конечно, знал, что там, еще до того как мы с доктором подошли к воротам в заборе. Это был Хулихен, в единственном числе.
На фоне спокойного пурпура зари автобус выглядел таким кричаще пестрым, что, казалось, он едет, катится, хотя мотор молчал и в кресле водителя никого не было. Водитель был на площадке, среди мерцающих луж. Похоже, Хулихен где-то раздобыл еще амфетамина и забавлялся со своим трехкилограммовым молотом. Он выбрал удобное ровное место за автобусом, где можно было крутиться, подбрасывать молот и наедине с собой и последними тающими звездами нести какую-то высокооктановую ахинею.
– Невероятно, но вы сами видели движение – одна тридцатая секунды или даже быстрее! Ну что, моргалы, скептики, как вам синапсы и сухожилия чемпиона мира? Но что это? Опять? Чемпион не удовлетворен? Похоже, он идет на побитие рекорда – через нейтральную задним хватом. Три, четыре – считайте обороты, – пять, шесть… каким концом вперед? В какую руку – восемь, десять – в любую руку, Хулихен, не раздумывай, – одиннадцать, двенадцать, тринадцать, хумп, агаа.
Он бросал тяжелый инструмент за плечо, за спиной, между ног и ловил его в последний миг за мокрую от росы рукоятку. Или не ловил и тогда плясал в притворном отчаянии, проклиная свою бездарность, скользкую рукоятку и даже звезды, за то, что отвлекают.
– Промах! Что такое промах? Неужели успех разбудил в нашем герое тщеславие? Враждебные стихии проникают через самое слабое место. Или он разбрюзг оттого, что на него взглянул десяток небесных глаз?
Наклонившись, поднимал молот из лужи, снова подбрасывал высоко и выхватывал из разлетающихся брызг.
– Нет, только не этот парень, не всемирно знаменитый Мокрая… Ручка… Хулихен! Прошу не фотографировать, это религиозный акт.
Этот акт я видел много раз, потому сейчас наблюдал за доктором. Старик смотрел через забор на этот феномен с бесстрастным видом врача, наблюдающего за поведением душевнобольного через полупрозрачное зеркало. Но Хулихен продолжал и продолжал упражняться, и бесстрастность сменилась сдержанным удивлением.
– Это сам демон, – прошептал доктор. – Его химически выгнали из ящика!
Он отступил от забора и смотрел на меня, подняв брови.
– Так, значит, не только брехня «Кроникл», доктор Дебори? Изгнание химической силой. Впечатляет. А как с опасностью побочных эффектов? – Он положил мне руку на плечо и серьезно заглянул в глаза. – Не могут ли такие сильные дозы превратить вас в того самого жильца, которого вы пытаетесь выгнать? Но-но, не делайте такое лицо! Я шучу, мой друг. Дразню. Эти эксперименты, которые проводите вы и ваша автобусная семья, искренне говорю, заслуживают внимания…
Но его внимание было направлено на что-то у меня за спиной. С маленьким зеленым чемоданчиком и большой розовой подушкой к нам шла судебная протоколистка.
– …но в другой раз.
Он стиснул мне плечо на прощание и пообещал, что мы продолжим обсуждение этой загадки при первой же возможности. Сегодня вечером в ваннах? Я был польщен и обрадован приглашением. Он попросил меня подумать пока что и несколько часов спокойно поспать, да? После чего бросился догонять девушку.
Я вышел за забор и направился к автобусу в надежде утихомирить Хулихена, чтобы он дал мне спокойно поспать хоть несколько минут. Как бы не так. Увидев меня, он заржал, как полковой конь.
– Шеф? Ты ожил, слава всем святым. Все по местам!
Я не успел еще дойти до двери, а он уже вскочил в автобус через заднее окно, занял свое кресло и завел мотор. Я попытался сказать ему о приглашении доктора, но он продолжал трещать и гонять мотор, пока вся рассеявшаяся семья не сбежалась. Слишком многих мы оставляли раньше. Они сбежались, как недовольные поросята к свиноматке, кряхтя и жалуясь, что не готовы покинуть эту уютную лужу, подожди до завтрака.
– Мы сейчас же возвращаемся, – заверил всех Хулихен. – Решительно! Только небольшой крюк, купить тормозную жидкость – я проверил, у нас маловато… коротенький заезд в эту, как ее – «Летучую рыжую лошадь», если правильно помню… Держитесь, задний ход! Нет я не вру, а только малость загибаю…
Повез нас по проселку с глубокими колеями, по которому ламы отказались бы идти, и сломал кардан черт знает за сколько миль от шоссе, но по странной случайности рядом с хибарой дружка по битническим временам, изготовлявшего метедрин. Этот задубелый старый ящер надавал нам советов, напоил самодельным вином и познакомил со своими химическими ваннами. Только через день Бадди вернулся из похода за инструментами (одолженными). Только через неделю мы отвезли кардан в Монтерей, заварили и поставили на место, чтобы вывести автобус на цивилизованное дорожное покрытие.
И только через десять лет состоялась условленная встреча с доктором Вуфнером – весной 1974 года в «Дисней-уорлде».
К этому времени многое поменялось в моей жизни. По решению суда мне было запрещено жить в округе Сан-Матео. Я вернулся в Орегон, на старую ферму у Нево вместе с семьей – не автобусной, а той, что носила одну со мной фамилию. Автобусная рассеялась и перегруппировалась в соответствии с собственными переменами. Бегема зависала с «Грейтфул дэд» в округе Марин. Бадди взял на себя отцовскую маслобойню в Юджине. Доббз и Бланш раздобыли ферму недалеко от нас и растили детей в кредит. Автобус ржавел на овечьем выгоне, послед Вудстокской кампании[246]. Неправильный поворот на мексиканской железной дороге оставил от Хулихена только миф и пепел. Мой отец стал тенью той башни, какой был в моей юности, его иссушило что-то, что медицина может только назвать, да и то неуверенно.
