Александр Проханов - Надпись
- Если откуда и исходит истинная угроза советскому строю, то не из Праги, а из Троице-Сергиевой лавры, от попов и монахов, которые ведут тайную пропаганду и уже контролируют значительную часть культуры, печатные издания, слои богомольствующей интеллигенции. Борясь с «самиздатом» и диссидентами, мы можем проглядеть основную опасность для государства. Мы должны быть беспощадными к проявлениям русского национализма и великодержавного шовинизма. Должны локализовать очаги тлетворных влияний. Мы разгоним эти подпольные журналы-монастыри, а редактора-игумена вызову к себе, погляжу на его царский пятирублевик и пошлю редактировать магаданскую многотиражку. - Лютая жестокость блестела в фиолетовых глазках Исакова.
- Я согласен, что профилактика русского национализма необходима, - осторожно заметил Марк. - Но не следует забывать, что в определенный момент этот фактор может оказаться полезным. Управление обществом - он посмотрел на Гришиани, все это время безмятежно попивавшего виски, - это не уничтожение факторов, а манипуляция ими. Через «русский фактор» мы можем воздействовать на самые высокие уровни власти, включая Политбюро. А что касается ярославских соленых рыжиков, мечтаю как-нибудь отведать ваш грибочек с духом смородинного листа.
Марк дружески улыбнулся. Исаков вдруг стал расплываться, как акварель на мокром стекле. Потекло фиолетовое, чернильное, черное. Куда-то исчезли синеватая волнистая шевелюра, ассирийский жреческий нос. Он вернул себе прежний облик добродушного деревенского толстячка, неумело обрядившегося в городскую жилетку. Робко подобрал под кресло ноги в носках, один из которых слегка прохудился и в нем начинал белеть палец.
- Как прошла ваша поездка на Мальту? - Марк обратился к Гришиани, оставив в покое Исакова, как трудолюбивый шмель оставляет в покое цветок, забрав с него капельку сока и горстку пыльцы. - Ваш цвет лица свидетельствует об обилии средиземноморского ультрафиолета.
- Погода отличная, лазурь незамутненная, - ответил Гришиани, и на его худом, аристократически-надменном лице появилась туманная, сладостная улыбка. - Каждый день приносил свои неповторимые удовольствия. Казалось, мою программу подготовил талантливый режиссер, изучивший мои склонности и привычки.
- Тогда он должен был иметь под рукой гастрономическую книгу, карту изысканных вин, а также список балерин из Большого театра, - польстил ему Марк.
- Меня повели в театр средневековых марионеток, на куртуазный спектакль кукол. Не представлял, чтобы куклы, сделанные из кусочков парчи и шелка, разноцветных блесток и бусинок, могли бы рождать у зрителя такие острые эротические переживания. Я понял на спектакле, что такое истинный фетишизм, позволяющий через знаки и символы вызывать образ желанной женщины.
- А что запомнилось из средиземноморской кухни?
- Суп из мидий. Передо мной поставили большую фарфоровую супницу, полную горячего ароматного бульона, в котором были сварены моллюски прямо в ракушках, с добавлением специй. Нужно было черпать бульон серебряным половничком, переливать в пиалу и отпивать небольшими глотками, чтобы не обжечься. Вы не поверите, я пережил небывалое гастрономическое сладострастие. Бульон так возбуждал слизистую оболочку рта, что его хотелось пить и вкушать без остановки. Я наливал себе еще и еще, гортань и язык пылали неутолимым наслаждением, которое с каждой новой пиалой лишь разгоралось. Я понимал, что околдован, что меня опоили каким-то волшебным отваром, но не мог прервать вожделение. Думаю, бульон приготовили по какому-то древнему эллинскому рецепту, доводившему до экстаза Перикла и Фемистокла. Я вычерпал всю супницу, пока на дне не открылась горсть черно-лиловых раковин. Громадным усилием воли запретил себе брать руками эти благоухающие продолговатые створки, вырывать из них розоватые, пряные язычки.
Коробейников наслаждался законченностью образа утонченного гедониста, которого можно было писать прямо с натуры. Умное надменно-ироничное лицо кавказца, покрытое бронзовым загаром, выдавало в нем эстета, знатока философских учений, умеющего среди грубой, наскучившей реальности совершать редчайшие, Доступные немногим открытия, делающие жизнь чередой непрерывных развлечений, удовольствий, услад, добытых ценою усилий, денег, а иногда - преступлений. Он напоминал искателя приключений, какими изобиловали итальянские города во времена Казановы. Художник, дуэлянт, неистощимый любовник и тайный агент, который, выйдя из дамского будуара, еще пахнущий духами, с незастегнутым камзолом, мог обрядиться в сутану иезуита и с папским посланием отправиться на другой конец света. Он источал ядовитую привлекательность, как отравленный клинок, предчувствующий упругость жаркой разрезаемой плоти.
- А что господин Лучиано? - как бы невзначай поинтересовался Марк. - Успел он что-нибудь сообщить среди застолий, спектаклей марионеток, прогулок на яхте «Святая Лукреция»?
- Он передал мне выдержки из секретного доклада Римского клуба, посвященного возможностям реформировать советскую экономику по образцу западной. Назвал имена наших экономистов, политиков и технических экспертов, с кем бы они хотели иметь дело. Сказал, что в клубе существует понимание громадных трудностей, сопутствующих такой перестройке. Что она потребует своеобразного «Плана Маршалла» для России. Необходимо время, чтобы среди советской элиты сформировался слой, готовый начать перестройку.
- Если вам не трудно, подготовьте краткий отчет о поездке. Разумеется, в одном экземпляре, - сухо, с начальствующей интонацией произнес Марк и тут же изменил тон на дружественный, обволакивающе-комплиментарный. - И какова же была культурная программа на яхте? Я помню, там есть замечательный бар, выложенный мрамором из какого-то храма, принадлежащего крито-микенской культуре.
- Меня развлекали ночной рыбалкой с подсветкой моря. С палубы вывесили огромный аметистовый светильник, который озарял воду на большую глубину. На его лучи всплывали морские твари, огромные усатые рыбины, громадные жемчужные медузы. Мерещилось, вот-вот увижу зеленые волосы прекрасной наяды, ее голые блестящие плечи и обнаженную грудь. Я закинул удочку и вытащил небольшого розового осьминога. Он сорвался с крючка и упал на палубу, завивая кольцами свои щупальца. Матрос поднял его и ударил о палубу. До сих пор слышу этот хрустящий, сочный, хлюпающий звук, лишающий осьминога жизни.
Коробейников лишь догадывался, что из этой московской гостиной тянутся тайные нити в мир, где существуют неназванные Центры, безымянные клубы и общества, в которых заседают неведомые миру люди, чьи имена не значатся в списках президентов и премьер-министров, богатых банкиров и могущественных промышленников. Их власть над миром сильнее власти денег, разведок и армий. Зиждется на древнем неписаном договоре, передаваемом из поколения в поколение, из эпохи в эпоху, где действует магический ритуал, каббалистический символ, таинственная шпага, тихо шуршащая мантия. И все, кто собрался в этой уютной гостиной, узнают друг друга по тайному знаку, по тихому поклону, по скрещенным пальцам, по положению разъятых ступней. И он, Коробейников, введенный в этот круг, не должен ли так же, как Исаков, соединить стопы пятками и широко раздвинуть мыски? Или, как Заметин, сплести пальцы на левой руке в странное троеперстие, изображающее единство воздуха, воды и огня?
- Мы, конечно, люди простецкие. Охотимся не на осьминогов, а все больше на кабанов и лосей. Никакого там бара из родосского мрамора, а просто избушка бревенчатая, водочка охлажденная. Никаких там мидий или устриц, а сковородку на угли шмяк, кровь кабанью налил, лучок покрошил и ешь, пальчики облизывай, стаканчик успевай подымать. - Заметин, разыгрывая простака, крутил фарфоровой головкой без всяких признаков бороды, с яблочками румянца, голубыми, моргающими, как у китайского болванчика, глазками.
- Да, ведь вы же ездили с маршалом Гречко на лосиную охоту в Завидово, - подхватил Марк, обращая все свое внимание на Заметина и словно забывая о предыдущем собеседнике. - Ну что маршал, хорошо стреляет? Я слышал, у него стало катастрофически падать зрение? - Марк оглянулся на присутствующего здесь кремлевского медика Миазова, давая понять, откуда у него сведения о здоровье министра обороны.
- Стреляет в очках с двумя окулярами. А может, просто на звук. Егеря поставили его на первый номер, так что бык прямо на него вышел. Маршал в него из карабина три пули всадил. Подошел к лосю, открыл ему мертвый глаз и долго всматривался. «У лосей, - говорит, - человечьи глаза. И слез много». Сел в телегу, на которую тушу взвалили. «Чтобы греться», - прижался к лосю и грелся, пока в быке тепло оставалось. Егеря на дворе свежевали зверя, печень и сердце из него доставали, мы с маршалом на бильярде играли. В двойных окулярах, а шары кладет без промаха, как снайпер.
