Александр Проханов - Надпись
- Ну это слишком, - засмеялся Коробейников, польщенный похвалами.
- Ваш дар - это ресурс государства. Его надо использовать, как используют бомбардировщик новой конструкции, - засмеялся в ответ Андрей, милый, изящный и дружелюбный.
В прихожей зазвонили. Зазвучали голоса, шарканье ног. Марк кого-то обнимал, помогал раздеться. В гостиную вошли сразу двое, удивившие Коробейникова своим несходством, разительным внешним несоответствием. Первым появился прихрамывающий, начинавший полнеть человек в носках, который оставил туфли в прихожей, но не воспользовался мягкой домашней обувью. Он был лысоват, некрасив. Лицо простецкое, деревенское, нос картошкой, губы оттопырены, из-под вздернутых бровок смотрели маленькие, умные, настороженно-хитрые глазки. Он был в неудобном, мешковатом костюме, с жилеткой, из которой выглядывало выпуклое сытое брюшко. Поклонился с порога, зорко, с любопытством осмотрев Коробейникова, просеменил к креслу, тяжело плюхнулся, скрестив ноги в сморщенных носках. Следом возник изящный худой человек с утонченным смуглым лицом, большим кавказским носом, гибкими чувственными губами, на которых играла надменная ироничная улыбка. Он был в дорогом, прекрасно сшитом костюме, в начищенных дорогих штиблетах, грудь его украшал щегольской шелковый галстук с золотой булавкой. Он изящно поклонился, осторожно и грациозно проследовал к креслу, опустился, положив ногу на ногу, доставая из кармана пачку заморских сигарет. Марк подошел к ним, продолжая что-то выспрашивать, а Коробейников, как и в прошлое посещение, обратился к Андрею за разъяснением:
- Кто сии джентльмены?
- Первый, в носках, колченогий - восходящая звезда идеологии. Работник идеологического отдела ЦК Исаков, по прозвищу «Хромой бес». Казалось бы, простой деревенский мужик, а прочитал лекцию в Колумбийском, университете, которая вызвала восторг американской профессуры. Очень коварен и вероломен. Второй - членкор Академии наук Гришиани, технократ и управленец, ратующий за новые формы управления производством, подобные тем, что используются на автомобильных конвейерах Форда. Говорят, большой любитель дам, превращающий свой роскошный рабочий кабинет в будуар.
- Тоже своеобразный конвейер, - заметил Коробейников, отдавая должное лаконичным исчерпывающим характеристикам собеседника, который как будто бы заглядывал в миниатюрную картотеку с досье на членов «кружка».
Опять зазвучал звонок. Марк пошел открывать, а Андрей приветливо и услужливо наполнил тяжелые стаканы золотистым скотчем. Ухватил щипчиками и метнул кусочки льда. Отнес стаканы Исакову и Гришиани. Передал Коробейникову литой, с золотистым напитком, стакан, источавший горьковатый обжигающий дух.
В гостиной появились двое. Маленький, круглый человечек с безбровым, бабьим лицом, без всякого намека на щетину, с малиновыми яблочками щек, детски голубыми глазами и пунцовыми губками-бантиками, которые, казалось, сосали вкусную карамельку. И бодрый, с твердым носом, решительными яркими глазами мужчина, свежий, промытый, с целлулоидным отливом, большими ладонями, которые он потирал, издавая шелестящий горячий звук, словно добывал огонь трением. Оба здоровались, усаживались, с благодарностью принимали от Андрея стаканы с выпивкой, заглядывали в какую-то брошюру, которую подсовывал им Марк.
- А кто эти двое? Один напоминает умного скопца, а другой - умелого фокусника. - Коробейников, уже сблизившись с Андреем, позволил себе легкую иронию, которая была воспринята.
- Этот скопец, который не нуждается в бритве, - Заметин, работающий на стыке Центрального Комитета и Министерства иностранных дел. Усилил свое влияние после пражских событий, которые заранее предсказывал. Второй - доктор Миазов, получивший доступ к геморроям, предстательным железам и астматическим легким высшего кремлевского руководства. Практикует методы тибетской медицины, приглашая для диагностики экстрасенсов. Говорят, обладает даром гипноза и телекинеза. К его ладоням прилипают предметы различной величины и веса, в том числе и сделанные из драгоценных металлов.
Коробейников тихо засмеялся, оценив эти утонченные характеристики.
Все сидели, отпивая из стаканов, закусывая аппетитными бутербродиками. Радовались тому, что удалось сменить рабочие кабинеты на красивую гостиную с удобным диваном и креслами, располагавшими к необязательным дружеским излияниям.
- Думаю, какой же я молодец, что выкроил в сентябре две недельки и смотался в свою ярославскую деревню на завершение грибного сезона, - ласково мигая масленистыми карими глазками, произнес Исаков. Сильно окая, с наслаждением вытянул ноги в носках, предаваясь сладостным воспоминаниям. - У нас в этом году грибов тьма. Косой коси. Ставишь под елку корзину, походишь вокруг минут пятнадцать, и уж, глянь, наполовину полна. Красноголовики бархатные, замшевые, крепенькие, как добры молодцы. Боровики богатыри, один к одному. Рыжики - сломаешь, к губам поднесешь, поцеловать хочется. У нас на сенокосах, помню, мой дядя Прохор рыжики солил. Возьмет, сорвет лист лесной смороды. На него, как на тарелочку, положит шляпку гриба. Посыплет щедро солью и другим листом смороды накроет. Кладет гриб под сенной лежак в балагане, где ночуют косцы. Утром встал, достал гриб и ешь. Объедение - аромат лесной дух. Раз в году в деревню обязательно езжу.
Его добродушное лицо светилось лаской. Он наслаждался бесхитростными воспоминаниями, приглашая слушающих его горожан полюбить вместе с ним умилительные радости деревенских сенокосов, лесных прогулок, речных и озерных рыбалок, среди которых взрастала его народная, искренняя душа, складывалась певучая, с распевными, окающими звуками, речь.
- Вы у нас известный грибник и ягодник, - благодарно отзывался Марк, не позволяя себе иронизировать над бесхитростным рассказом, над вытянутыми ногами в носках, которые лишь подчеркивали фольклорную сущность Исакова. Свидетельствовали о нравах деревни, когда явившийся с улицы гость разувался у порога избы, ступал по вымытым половицам в носках, не затаскивая уличную грязь в чистую горницу. - Послушаешь вас - и хочется перечитать наших замечательных писателей-деревенщиков. Кстати, как обстоят дела с черносотенным журналом, о котором мы говорили в прошлый раз? Будут ли какие-нибудь оргвыводы?
- Ну это, доложу я вам, превысило все ожидания. - Исаков напрягся в кресле, подтянул разутые ноги, и его масленые минуту назад, хитроватые глаза деревенского мужичка нацелились остро и жестко, обретя металлическую беспощадность. - Мне подготовили обзор журнала за последний год. Это, скажу я вам, рассадник монархизма, лютой поповщины, скрытой антисоветчины, кулацкой агитации. Оттуда так и брызжет лютой ненавистью ко всему советскому, а крестьянский вопрос освещается в духе тамбовских восстаний атамана Антонова. Главный редактор, которого мы проглядели, носит, говорят, на груди золотую цепочку с николаевским пятирублевиком, где изображен двуглавый орел и профиль царя. Авторский коллектив - журналисты, поэты, писатели - сложился в настоящий идеологический центр по подрыву советской власти.
Коробейников знал, о каком журнале идет речь. Читал в нем талантливые статьи о русской истории, славянофилах, биографии русских полководцев, исследования об иконах и народных лубках. Писатели-деревенщики воспевали красоты русских селений, обливались слезами при виде гибнущих деревень, видели зло в городах, бездушных стройках, мертвящем технократизме. Журнал собрал вокруг себя ревнителей русской культуры, враждовал с другим популярным журналом, объединившим цвет еврейской интеллигенции. Вражда и соперничество этих двух изданий обнаруживали содержание скрытых разладов и столкновений под благополучным куполом незыблемого марксизма.
- Эти архаические философы воспевают соху, икону, умиляются виду старой избы и баньки. Зовут туда, откуда мы, деревенские люди, вырвались к вершинам науки и техники, пересели с клячи на сверхзвуковой самолет, шагнули из курной избы в хрустальные залы атомных станций. Это самое реакционное, опасное направление, которое обозначилось в современной культуре, и мы подавим его во что бы то ни стало!
Коробейникова изумила случившаяся с Исаковым перемена. Белесые, рыжеватые волоски на лысеющей голове, казалось, вдруг почернели, погустели, обрели волнистость. Сама округлая голова вытянулась, похудела, стала жесткой, горбоносой, с непреклонными узкими губами и колючим подбородком. Он словно на глазах изменил расу. В нем проступил какой-то иной, ассирийский тип, невозможный в ярославских селениях. Его ядовитое негодование, яростное неприятие были адресованы той народной среде, из которой он вышел. Он искренне ненавидел деревни, мужиков, уклад и традиции, о которых только что умилительно и любовно рассказывал. Это перевоплощение поражало.
