Алексей Слаповский - Закодированный
Но я не хочу, чтобы было семь глав. Семь – слишком круглое число, хотя и угловатая цифра. Семь дней недели, семь пар чистых и нечистых, «Семеро смелых», «Семь-сорок», «у семи нянек дитя без глазу», «семь раз отмерь…» и т. д., и т. п.
Поэтому, если у тебя чего-то только шесть, всегда стремишься к тому, чтобы у тебя этого чего-то стало семь.
Плохое число, потому что слишком хорошее.
Закодированное.
Также плохие хорошие цифры: три (примеры…), пять (уже меньше, но примеров тоже хватает…), девять, двенадцать, тринадцать (но это число люблю – приносит удачу).
Отвратительны все цифры с нулями, потому что – юбилеи.
Восемь – хорошая цифра, хорошее хорошее число.
Восемь – тяжелое число, но с него редко когда что начинается. Оно просто тяжелое, оно – продолжение: 18-й год (имея в виду наш век и нас), 38-й год, 48-й, 88-й, 98-й… Семь же как раз число начала (начала конца, но – промежуточного): 17-й, 37-й, 57-й (год моего рождения). Три – число предуготовления, предчувствия, тоже тяжелое: 903-й, 13-й, 23-й, 33-й, 53-й, 63-й, 83-й, 93-й, 2003-й…
Размышляя таким образом, я напоминаю сам себе некоего человека творческой наружности в партикулярном платье, который, назвав гостей в свою мансарду, становится вдруг мрачен, распахивает окно в ночь и, скрестивши руки, глядит задумчиво в черную дыру, гости смущены, чувствуют себя бытовыми, неумными и неталантливыми, маленький ребенок-сын подходит к папе, дергает за фалду фрака и говорит: «Папа! Папа! Я обкакался!» Мыслитель медленно, благословляюще несет руку ко лбу малышка и, помавая шепотно пальцами, молвит: «Иди-к ты к бесу, сынок, пусть те маманька жопу вытрет!»
Как он многозначителен! – долженствующие быть мысли гостей.
Ах, милые мои, тошно.
Хочется о любви. Петь хочется. Но поется о другом, как и раньше:
Я завидую тем, кому18 с половиной лет.Я завидую тем,у кого в кармане54 рубля без сдачи.Я завидую тем, коговыбирают в какой-то совет.Он стесняется очень,он не хочет и хочетпотрудиться родины длязадаром.Я завидую тем, ктокофе пьет, не снимая пальто.Я завидую тем,кто свою женуне убил сейчас ни за чтосо злобой.Я завидую также тем,кто вовсю завидует мне.Я завидую тем,кто завидует тем,кто завидует только себесо страстью.
Я завидую тем, кто встаетрано утром под пение птиц.Я завидую тем,кто не встал допоздна,не желая показывать лицизмятых.Я завидую только ими еще человеку одному,а кому – не скажу.И кроме этих людей,не завидую я никому,никогда, ни за что.
(27.12.91, Москва, метро Чеховская-Дмитровская)
А когда придет невермор,ненавязчивый, словно вор,будто насморк, простойи велик, как Толстой,и разящ, как на желчи настойспиртовый,я скажу тогда палачу,что подохнуть пока не хочу.Он от радости спляшети веревки развяжет,и вприпрыжку я поскачу, как новый.Неизвестно куда.
(28.12.91, Москва, гост. Центральная, № 623, 9 ч. 30 мин., за дверью окрик: «Ты куда на х… пошла?» Меня всегда поражала эта формулировка вопроса, содержащая в себе ответ.)
Вам никогда не казался гостиничный номер в чужом городе, есть телефон, но нет телевизора, но есть радио, но нет ванной, но есть умывальник-раковина, но нет сортира, но раковина на удобной высоте, если чуть встать на цыпочки, хорошо, что я не женщина, дешевый гостиничный номерок, но одноместный, вечером, не казался он вам тюремной камерой, куда вас временно посадили, – ну, для познания и этой еще стороны жизни? Не возникало ощущения, что вот сейчас, в этом ограниченном пространстве, оставленный и забытый всеми, ты, наконец, должен сказать себе что-то самое главное, самое основное, никем не внушенное, рожденное внутри твоего умственного мыслительного естества? И в нем будет вся твоя боль, вся твоя грусть, вся твоя любовь, и будет это именно – ТВОЕ, непридуманное, не наговоренное.
Нет, право, пока у нас еще сохранилась способность осознавать себя сумасшедшими, мы не сошли окончательно с ума.
И Богово подаренье – жизнь – не кажется бессмысленной.
Хотя я не верю в Бога.
Но и неверию своему – не верю.
Я хочу верить просто, как жить.
Я никогда уже этого не смогу.
Почему же, скажите, сейчас, вот именно сейчас, когда я это пишу, на меня нашел короткий (вот-вот ускользнет) столбняк блаженной уверенности в необходимости всего? Необходимости. Не обойтись, не обойти. И это ощущение необходимости всего, может, и есть прикосновение души к тому, для чего люди приискали имя Бог? Я понять это не могу, назвать это не могу, это не счастье, не любовь, не транс какой-то, не радость выжившего организма после многонедельного запоя (запоя-то не было), не знаю что. И откуда взялось? – после довольно унылого дня, после езды в трамвае, где не хватало лишь гроба, а лица – словно именно на похоронах, после возвращения домой, где все то же, что и было, после… в общем, после всего того, что вы и сами представить себе легко можете.
Не знаю.
