Юрий Коваль - Опасайтесь лысых и усатых

— А дело в том, господин Чугайло, что я хотел бы послать вас на… — И тут Суер, недолго думая, взял да и послал.

И что же вы думаете? Среди островитян немедленно объявился новенький боцман в полупортах и подтяжке. А старый Чугайло, хоть и посланный, остался стоять на борту. Тут все наперебой стали посылать боцмана, и на острове становилось все больше и больше боцманов.

Чугайло терпел-терлел да вдруг взял да и всех нас послал на… и мы тут же очутились на берегу, хотя и оставались на борту.

Тут неожиданно разобиделись островитяне.

— И так места нет, — бубнили они, — а вы друг друга все посылаете и посылаете. А ведь вы не одни на свете. Вся планета, а в особенности Московская область, то и дело посылает кого-нибудь на… Если вы уж так хотите, то пошлите нам кого-нибудь из сановников или руководителей предприятий.

Ну, мы не стали спорить, и дружно послали вару сановников и с десяток руководителей другого ранга. Островитяне охотно потеснились, и наши посланцы дружно выстроились в их рядах. Надо сказать, что они тут же стали демократичны, жали другим посланным руки и всячески братались.

— Ах, — сказал Суер, — надо отплывать, но все-таки напоследок я очень хочу послать такого-то товарища. Разрешите, братцы.

Мы дружно разрешили, и капитан послал.

Я крепился-крепился, а потом последовал примеру нашего великого капитана, взял да и послал одного там на… Послал, но тут же пожалел, такой уж у меня характер. Но отозвать посланного обратно, как вы сами понимаете, было уже невозможно.

ОСТРОВ СЦИАПОД

Приближаясь к Острову Сциапод, мы несколько раз производили рекогносцировку и еще кое-какие действия.

Наши кое-какие действия сердили капитана, и он просил нас таких действий не производить. Но мы всё производили и производили…

Тут Суер плюнул и произвел такое действие, что мы сразу напугались и наши действия бросили производить.

— Вот и молодцы, — хвалил нас капитан, — а то все производите и производите… Посмотрите-ка лучше в подзорную трубу, что это там виднеется на острове.

Я посмотрел в трубу и в зарослях кривандий заприметил большую человеческую подошву голой ноги. Как некая крыша сарая или пагоды, сверкала она среди пальм и кактус. Пятка подошвы была обращена на зюйд, а мысок — на север. Подошва слегка поворачивалась то с зюйда на вест, то с норда на север.

— Весла на воду! — крикнул капитан.

Старпом кинул весла на воду, и мы попрыгали в шлюпку.

— Курс на пятку! — кричал Суер.

Вогнав наши весла в песок прибрежного ила, мы выскочили на берег и побежали в сторону подошвы, которая легко угадывалась среди пальм и кнуций.

— Осторожнее! — предостерегал Суер. — Не спугните его. Он раним и легко убегаем.

Но мы все равно, как скоты, шумно ломали лианы и пили воду из растений кривандий, откуда хлестал жидкий голландский сыр.

Наши шумные — отсасывания не испугали подошву, и мы вышли на поляну, на которой и находился невиданный нами прежде Сциапод.

Прекрасная улыбка мелькнула на его бородатом лице, когда он увидел нас. Детские его глаза ни секунды не затуманились, и мы поняли, что наблюдаем действительную редкость, которая случайно сохранилась под небом великого Океана.

Действительно, как прекрасен был Сциапод, как невинен и скромен был он, лежащий на спине! Его единственная нога с огромною подошвой обращена была прямо к солнцу, и, как зонтом, он прикрывался ею от палящих лучей раскаленного светила.

— О двуногийшие господи! — воскликнул он, когда мы приблизились. — Прошу вас скорее в тень моей подошвы, ибо даже ваши достойные ноги, собранные воедино, не смогут произвести тень моей ноги подобной.

Мы достали пиво, виски, помидоры и уселись вокруг Сциапода в тени его великой и одинокой моги.

— Ну как? — добродушно спрашивал нас одноногий монстр. — В тени-то полегче будет?

— Весьма и весьма сладостная тень, — отвечал тенелюбивый лоцман Кацман. — В тени вашей подошвы куда приятней, чем под тентами ресторана «Савой-Берлиндер».

— А почему у вас всего одна нога? — спрашивал Пахомыч. — Что это? Боевые действия или хирургия?

— Да нет, — весело отвечал Сциапод. — Мы, Сциаподы, с детства рождаемся с одной ногой, чем и отличаемся от вас, двуногих, а также от трехногих марсиан и восьминогих моллюсков.

— Но простите, милостивый государь, — сказал Суер, — с ногою все ясно, но интересует один вопрос: чем вы, собственно, занимаетесь?

— Как то есть чем! — засмеялся Сциапод. — Лежу здесь и ногой от солнца прикрываюсь.

— А как снискиваете хлеб свой насущный?

— Позвольте, господа, а зачем мне хлеб? Вот вы сидите в моей тени, пьете пиво, виски, а мне ведь даже шампанского не предложили. Впрочем, я не обижаюсь. Никому еще не приходило в голову, что Сциаподам нужно что-нибудь, кроме тени от подошвы. Поверьте, я только защищаюсь от солнца, а на шампанское не рассчитываю.

— Так, значит, вы не сеете и не жнете? — строго спросил Суер.

— Не сею, — добродушно разъяснял Сциапод, — и жать не умею. Но, поверьте, дружок, не так уж просто следить за продвижением светила и поворачивать свою подошву вовремя. Это тоже работа, правда, приятная и не нарушающая сущности моей души.

— Не сеет, не сеет, — проворчал Пахомыч. — Небось отвези его куда-нибудь в Орехово-Зуево, сразу бы засеял и зажал.

Суер поднес шампанского работнику личной подошвы. Сциапод с удовольствием хлебнул.

— Я вижу, что вы достойные посетители и открыватели островов. Прошу вас, залезайте на мою подошву. И я покачаю вас над вершинами пальм и кривандий.

И мы, захватив пиво и помидоры, забрались на раскаленную подошву. Только тут я понял, что, кроме необходимой Сциаподу тени, он получает нужнейшее для его ноги тепло. Нога у него, очевидно, была мерзлячка.

Мы славно попили на подошве пивка и кидались помидорами в пролетающих попугаев.

Только под вечер попрощались мы с нашим единоногим другом, обещая прислать ему грубый шерстяной носок на более промозглые времена.

БОДРОСТЬ И ПУСТОТА

…Не сразу, далеко не сразу разобрали мы, что это за прямоугольники стоят повсюду на взгорках, дорогах и просто на траве открываемого нами нового острова. К прямоугольникам же, большей частию деревянным, приделаны были какие-то штуки, вроде дверей с ручками бронзового литья.

Только потом мы догадались, что это действительно двери, а прямоугольники — дверные косяки. К удивлению, никаких сооружений — домов, гаражей или сараев, — к которым эти косяки были бы пристроены, видно не было. Косяки с дверями стояли сами по себе, и двери были распахнуты. Они поскрипывали под морским ветерком, раскачиваясь на петлях.

Кое-где над открытыми дверями прямо в небе висели окна, также раскрытые настежь. На окнах колыхались занавесочки.

— Обычная островная чертовня, — сказал Пахомыч, зевнув в сторону острова. — Какой-то болван понаставил всюду косяков. Но вот как он в небо окна подвесил?

— На вашем месте, старпом, я бы поостерегся называть болваном неизвестное пока лицо, — сказал Суер-Выер. — А вдруг это божественный промысел?

— Свят-свят, — сказал старпом. — Да зачем же Господу заниматься такими пустяками, как дверные косяки?

— Косяки здесь ни при чем, — сказал Суер. — Главное — двери. Открытая дверь — это знак, это приглашение войти. Давайте же войдем в эти двери, раз уж нас приглашают.

На этот раз так получилось, что вместо старпома и лоцмана с нами на остров отправился мичман Хренов.

Оказавшись на берегу, Хренов взбудоражился. Спотыкаясь, вбежал он в ближайшую открытую дверь, кругом обежал косяк и кинулся нам навстречу.

— Я вошел в открытую дверь! Я вошел в открытую дверь! — кричал он, подпрыгивая, как ягненок.

Вслед за мичманом и мы с капитаном вошли в открытую дверь.

— Ну и что ты чувствуешь? — спросил меня капитан, когда мы оказались по другую сторону.

— Пока неясно, сэр. Кажется, прибавилось немного бодрости.

— Вот именно! — кричал надоедливый Хренов. — Именно бодрости! Бежим к другой двери!

Посетив следующую открытую дверь, мичман почувствовал совсем необыкновенный прилив бодрости.

— Мне чего-то очень хочется! — вскрикивал он. — Я чувствую такую бодрость! Такую зверскую бодрость!

— Чего именно хочется? — строго спросил капитан.

— Сам не знаю точно, — отвечал мичман. — Но, пожалуй, я бы хотел иметь почетный диплом королевского общества дантистов, два чемодана барахла, дезабилье и собрание сочинений Декарта.

— Вполне понятные желания, — сказал Суер. — Даже удивительно, к каким великим замыслам приводит прилив бодрости. А тебе, друг мой, — обратился Суер ко мне, — ничего не хочется?

— Хотелось бы ясности, сэр. Обычно, когда входишь в открытую дверь, тебя что-то ожидает. Ну, скажем, бифштекс с луком или девушка с персиками. А здесь нету ничего — только бодрость и пустота.