Дженнифер Доннелли - Чайная роза
Мадди изобразила захватывающую индийскую процессию. Возглавляли шествие украшенные драгоценностями махараджи на белых слонах; за ними следовали женщины в сари, несшие корзины с чайными листьями и кувыркающиеся дети с попугаями и обезьянами. Над головами махараджей развевалось белое знамя.
— А что будет здесь? — спросила Фиона, показав на пустое пространство.
— Название чая, — ответил Нат. — Надо его придумать. Создать бренд.
— Бренд?
— Да. Иными словами, торговую марку. Нужно научить публику спрашивать твой чай так же, как она спрашивает корнеплодное пиво[40] «Хайрс» или мыло «Айвори». Мы должны убедить людей, что твой чай лучше той дряни, ящики с которой стоят в их бакалеях.
— И как мы это сделаем?
— Проведем мозговую атаку. Вот тебе бумага и карандаш. Мад, и тебе тоже. Для начала перечислим все хорошее, что есть в твоем чае, все его достоинства и посмотрим, не окажется ли там слов, из которых можно будет составить короткую, броскую и запоминающуюся формулу. По-нашему слоган.
Все трое начали строчить, подкидывая друг другу эпитеты.
— Бодрящий… опьяняющий… бисквитный… — сказала Фиона.
— Бисквитный? — повторил Нат.
— Так называют запах, который издает правильно нагретый чайный лист.
— Слишком специально. Давай дальше.
— Э-э… успокаивающий… возбуждающий…
— Так успокаивающий или возбуждающий?
— И то и другое.
— Как это может быть?
— Сама не знаю, но так оно и есть.
— Медно-красный… крепкий… дерзкий… — сказала Мадди.
— Освежающий… укрепляющий… тонизирующий… — сказал Нат.
Какое-то время трое друзей продолжали в том же духе. На бумагу ложились один эпитет за другим, но все было не то. Наконец Нат топнул ногой, вздохнул и постучал карандашом по стойке, заглянул в листок Мадди, проверяя, не пропустили ли они что-нибудь, а потом перешел к записям Фионы.
— Эй, Фи! — воскликнул он. — Что это ты тут написала?
— Ничего. Просто каракули.
— Да нет, неплохо. Даже отлично! Глянь-ка, Мадди.
В нижнем левом углу Фиона написала «tasty»[41]. Потом зачеркнула его и написала «tasty tea»[42], затем «tastea», а потом стала рассеянно играть английскими словами, меняя окончание «-ty» на «-tea»: «рерити»[43], «куолити»[44]…
— Похоже, в этом что-то есть! — с воодушевлением воскликнул Нат. — Ей-богу! Что вы скажете насчет «ТейсТи — ты дело чесТи… банка из жесТи»… нет, последняя часть не годится. Гм-м… что еще можно придумать? БесТи… весТи… гесТи… десТи… зесТи… кесТи… лесТи… месТи… несТи… песТи… сесТи… тесТи… фесТи… хесТи… цесТи… чесТи… шесТи… щесТи… — начал бормотать он.
— Что ты сказал? Мести? — с жаром переспросила Фиона. — В самую точку, Нат!
— Нет… нет, «вместе»! — воскликнула Мадди.
— Есть, cara[45]! — завопил Нат и поцеловал жену. — Давай-ка посмотрим! ТейсТи… ТейсТи… лучший без лесТи… ты дело чесТи…
— …мы всегда вместе! — закончила Фиона.
— Да! Да! Идеально! Мад, ты сможешь написать это на знамени?
— Si-si[46], места хватит, — ответила Мадди.
— Ну вот, Фиона, ты и получила свой слоган! Можешь печатать его в газетах, помещать на досках объявлений, омнибусах и использовать для оформления упаковки.
— Огромное спасибо вам обоим! Это просто здорово! — воскликнула Фиона и пожала Нату руку. — Надо же, мой собственный бренд чая! О господи, я надеюсь, что он будет продаваться! Просто обязан. У дверей стоят пять тысяч фунтов этого чая плюс дядя, который готов меня вздернуть.
— Конечно будет, — заверил Нат. — А как же может быть иначе, если за твоей спиной стоит агентство «Брандолини и Фелдмен»? И еще одно, Фиона, — с жаром добавил он. — Этот бренд — только начало, только верхушка айсберга. Видов чая много — значит, и смесей может быть сколько угодно, верно?
— Верно. Виды чая насчитываются десятками.
— Только представь себе, сколько чая можно продать под фирменным названием «ТейсТи». Представь себе, что маленькая чайная, которую ты хочешь открыть, становится самым модным местом в городе, а потом превращается в сеть! Представь себе чайные «ТейсТи» в Нью-Йорке, Бруклине, Бостоне, Филадельфии…
— …по всему Восточному побережью и всей стране! — воскликнула Фиона.
— Оптовые поставки лучшим отелям! — сказал Нат.
— …лучшим магазинам… — продолжила Фиона.
— …железным дорогам и пассажирским судам, — добавила Мадди.
— А вы двое не будете заниматься ничем, кроме объявлений «ТейсТи», рекламных кампаний, разработки образцов упаковки и…
— Успех будет громадный, — широко улыбаясь, сказала Мадди. — Для всех нас!
Фиона засмеялась, взяла подругу за руки, и они кружились по магазину до тех пор, пока не зашатались. Нату пришлось поддержать их. Они так шумели, что не заметили мальчика лет десяти, остановившегося на пороге с шапкой в руках. Он немного постоял, с тревогой следя за хозяевами, потом подошел к Нату и потянул его за рукав.
— Простите, сэр…
— Извини, сынок, — ответил Нат. — Я тебя не видел. Чем могу помочь?
— Здесь живет Фиона Финнеган?
— Да, это я, — сказала Фиона, опершись о прилавок и пытаясь отдышаться.
— Мисс, вы должны пойти со мной. Срочно. — Мальчик устремился к двери. — Меня зовут Стиви Маккай. Моя мама велела привести вас. Говорит, что наш жилец, мистер Сомс, умирает.
Фиона поднималась по лестнице дома 24 на Восемнадцатой улице, шагая через ступеньку. Все мысли о чае и чайных разом вылетели у нее из головы. Теперь ею владела только одна мысль — страх потерять лучшего друга на свете.
Пока они ехали в кебе, Стиви сообщил, что его мать узнала о болезни Ника только сегодня днем. Срок арендного договора закончился, и она пошла выяснять, собирается ли жилец его продлять. Когда никто не ответил на стук, она позволила себе войти. И обнаружила Ника в спальне. Он был очень болен.
— Чем, Стиви? — спросила Фиона, боясь услышать ответ.
— Не знаю. Мама не сказала. И не позволила мне войти в его комнату. Ужасно боится холеры. Правда, она нашла на его столе записную книжку. Там был ваш адрес и адрес его врача. Меня она послала за вами, а моего брата — за доктором.
«Я не должна была его слушать, — думала Фиона, одолевая последние ступеньки. — Ему уже тогда было нехорошо. Не следовало верить его дурацким объяснениям». Она устремилась к двери, дернула ручку, но та не поддалась. Дверь была заперта.
— Ключ, Стиви, — дрожащим голосом сказала она. — Где ключ?
— Мам! — крикнул мальчик, подняв голову вверх. — Мам, я привез мисс Финнеган! Ей нужен ключ!
Фиона услышала шаги на верхней лестничной площадке, а потом к ней спустилась высокая, некрасивая, костлявая женщина лет сорока, одетая в выцветшее платье из набивного ситца.
— Ключ у вас? — с напором спросила Фиона.
— Вы — мисс Финнеган?
— Да.
— Я — миссис Маккай…
— Мне нужен ключ, — повысив голос, прервала ее девушка.
— Да-да, конечно… — Миссис Маккай покраснела и начала рыться в карманах. — Он звал вас. Я не знаю, как долго он пробыл в таком состоянии. Думаю, несколько дней…
— Ключ! — крикнула Фиона.
— Держите. — Девушка схватила его и вставила в замок. — Мисс, он очень плох, — заволновалась миссис Маккай. — На вашем месте я бы туда не заходила. Это не слишком подходящее зрелище для молодой леди. И один бог знает, чем он болен.
Фиона открыла дверь и влетела в квартиру, оставив миссис Маккай на площадке. В квартире было темно, шторы опущены, но она знала дорогу, потому что уже бывала здесь.
— Ник! — Она миновала прихожую, пробежала по коридору мимо кухни в двойную гостиную, выскочила оттуда в другой коридор и, не заходя в ванную, остановилась у спальни. — Ник! — снова крикнула девушка, но ответа не получила. «Господи, пожалуйста, пусть с ним все будет в порядке. Пожалуйста!» — взмолилась она.
Когда она открыла дверь в его комнату, в нос ударил запах пота, болезни и чего-то еще — мрачного, зловещего и страшно знакомого. Запах отчаяния.
— Ник? — прошептала она, подбежав к больному. — Это я, Фиона…
Он лежал в кровати, широкой кровати из черного дерева на четырех столбах, в одних пижамных штанах, залитых мочой. Не двигался и был таким же белым, как пропитанные потом простыни, на которых лежал. Красивый мужчина, с которым она познакомилась в Саутгемптоне, исчез; его место занял истощенный призрак. Прижав руки к его щекам, Фиона почувствовала, что они липкие, но теплые, и заплакала от облегчения. Потом отвела прядь волос и поцеловала его в лоб.
— Ник, это я, Фиона. Ты слышишь меня? Ответь мне, Ник, пожалуйста, ответь мне.
Веки Сомса затрепетали. Он проглотил комок в горле и прохрипел:
