Итало Кальвино - Кот и полицейский. Избранное
Вечером, незадолго до возвращения Элиде, Артуро вставал и принимался топтаться по комнатам: зажигал плиту, ставил что-нибудь варить. В эти часы до ужина он всегда делал кое-что по дому – стелил постель, подметал немного пол, даже замачивал белье, отложенное в стирку. Потом Элиде находила, что все сделано не так, как надо, но, по правде говоря, он и не слишком старался: все, что он делал, было своего рода ритуалом, помогавшим ему поджидать жену. Выполняя его, он словно бы шел встретить ее, оставаясь в четырех стенах. Тем временем на улице зажигались огни, и Элиде ходила по магазинам среди необычной для такого часа толчеи, оживлявшей те кварталы, где столько женщин вынуждены делать покупки по вечерам.
Наконец с лестницы доносились ее шаги, совсем не такие, как утром, медленные и тяжелые, потому что Элиде поднималась усталая после рабочего дня и с полной сумкой. Артуро выходил на площадку, брал у нее из рук сумку и, переговариваясь, они вместе входили в квартиру. Не снимая пальто, она сразу же опускалась на стул в кухне, а он вынимал из сумки продукты. Потом она говорила: «Ну, надо подниматься да за дело приниматься», – вставала со стула, снимала пальто и переодевалась в домашнее платье. Они начинали готовить еду – ужин на двоих, закуску, которую он брал на завод и съедал во время перерыва в час ночи, завтрак, который она должна была взять с собой на фабрику завтра утром, и какое-нибудь второе для него, чтобы завтра, проснувшись, он мог поесть, не возясь на кухне.
Она то хлопотала у плиты, то садилась на плетеный стул и говорила ему, что надо делать. Он же, чувствуя себя отдохнувшим, старался вовсю и даже порывался делать все без ее помощи. Однако чем дальше, тем он становился рассеяннее, одолеваемый совсем другими мыслями. В такие минуты они иногда готовы были поссориться, наговорить обидных слов; ей хотелось, чтобы он был внимательнее, делал все как следует или чтобы он был с ней поласковее, посидел бы рядом, утешил бы ее немного. Он же после недолгого воодушевления, вызванного ее приходом, мысленно был уже далеко от дома и больше думал о том, как бы побыстрее управиться, потому что скоро должен был уйти.
Но вот стол накрыт, все приготовлено и стоит под рукой, чтобы уже ни за чем больше не вставать, и тут им обоим вдруг становится невыносимо грустно: так мало осталось побыть вдвоем! И им уже не до еды, и хочется отложить ложку и просто посидеть, взявшись за руки.
Однако Артуро, даже не допив кофе, шел к велосипеду, посмотреть, все ли в порядке. Они обнимались. И Артуро казалось, что только сейчас он по-настоящему ощутил, какая она мягкая и теплая, его жена. Но велосипедная рама была у него на плече, и он уже осторожно спускался с лестницы.
Элиде мыла посуду, прибирала в доме, не пропуская ни одного закоулка и покачивая головой, когда натыкалась на мужнино хозяйничанье. Сейчас он едет по темным улицам между редкими фонарями и, может быть, уже миновал газовый завод. Элиде ложилась в постель, гасила свет. Свернувшись на своей половине, она шарила ногой по той части кровати, где должен был спать муж, стараясь нащупать тепло, оставшееся от его тела, но каждый раз замечала, что там, где лежала она, было теплее, а это значило, что Артуро тоже спал на ее половине. И ее захватывала нежность к нему.
Случай из жизни молодой женщины
Синьора Стефания Р. впервые в жизни возвращалась домой в шесть часов утра.
Машина остановилась не около ее дома, а немного не доезжая, на углу. Она сама попросила Форнеро выпустить ее тут: ей не хотелось, чтобы привратница увидела, как она, пользуясь отлучкой мужа, является домой на заре да еще в сопровождении молодого человека. Едва заглушив мотор, Форнеро сделал было попытку обнять ее за плечи. Но Стефания отстранилась от него, словно здесь, рядом с домом, все стало по-другому. С неожиданной поспешностью она выскочила из машины, наклонилась к окошку и, сделав Форнеро знак трогаться и поскорее уезжать, быстрыми маленькими шажками побежала по тротуару, пряча лицо в поднятый воротник пальто. Значит, она изменила мужу?
Парадное, однако, оказалось запертым. Этого Стефания Р. не ожидала. Ключа она не захватила. Собственно, она потому и не ночевала дома, что не захватила ключа. Все дело было именно в этом. Правда, если бы она сумела попасть домой пораньше с вечера, она бы любым способом добилась, чтобы ей открыли; конечно, она должна была раньше вспомнить, что ушла без ключа. Так нет же, все вышло так, как будто она нарочно все подстроила! Вчера она ушла еще засветло и не взяла ключа, надеясь к ужину быть дома, но вместо этого поддалась на уговоры подруг, с которыми не виделась уже бог знает сколько времени, и этих молодых людей, их приятелей, и сперва пошла с ними поужинать, а потом вместе со всей компанией отправилась выпить и потанцевать сперва к одному, потом к другому. А в два часа ночи, понятно, было уже поздно думать о каких-то ключах. И все это потому, что она капельку влюбилась в этого мальчика Форнеро. Влюбилась? Капельку влюбилась. В этих делах все нужно видеть таким, как оно есть на самом деле, ни больше, ни меньше. Она провела с ним ночь, это верно. И тем не менее «провела ночь» – слишком сильное выражение, даже, можно сказать, совершенно неподходящее в этом случае. Просто она вместе с этим юношей дожидалась того часа, когда открывают парадную дверь. Только и всего. Она полагала, что ее отпирают в шесть часов утра, и, как только время подошло к шести, поспешила вернуться домой. Правда, не только поэтому. Во-первых, ей не хотелось, чтобы прислуга, которая обычно приходила к ним около семи, догадалась, что хозяйка не ночевала дома. А кроме того, как раз сегодня должен вернуться муж.
И вот она оказалась перед запертой дверью, одна, на пустой улице, залитой в этот ранний утренний час таким прозрачным светом, каким он не бывает ни днем, ни вечером. Рано утром всегда кажется, будто смотришь на все через увеличительное стекло. Стефанию Р. охватила растерянность. Ей захотелось очутиться спящей в своей постели, спящей уже много часов тем глубоким сном, каким она всегда спала по утрам, захотелось, чтобы рядом был муж, захотелось даже почувствовать себя под его защитой. Но это длилось одно мгновение, может быть, и того меньше. Может быть, она только ожидала, что ее охватит растерянность, а на самом деле не испытала ничего похожего. Ей было досадно, что привратница до сих пор не открыла дверь, даже очень досадно. Но в этом утреннем воздухе, в том, что она в такой час оказалась одна на пустынной улице, во всем этом было нечто такое, что приятно волновало кровь. Она нисколько не жалела, что отослала Форнеро: с ним она бы немного нервничала. Сейчас, оставшись одна, она тоже испытывала трепет, но совсем иной: что-то в этом роде она ощущала в ранней юности, только теперь все было совершенно иначе.
Если говорить честно, она ни капельки не раскаивается в том, что провела ночь вне дома. Нет, совесть ее была спокойна. Но почему? Потому ли, что решительный шаг был уже сделан, что она, наконец, пренебрегла своими супружескими обязанностями, или потому, что она устояла, что вопреки всему сохранила верность мужу? Стефания спрашивала себя, спрашивала и не находила ответа. И от этой неопределенности, от неуверенности в том, как же все-таки обстоит дело, и от утреннего холодка ее охватывал легкий озноб. В конце концов как ей считать: изменила она мужу или нет? Спрятав руки в рукава своего длинного пальто, Стефания несколько раз прошлась перед подъездом. Она вышла замуж года два назад, и ей еще ни разу не приходило в голову изменить мужу. Правда, с тех пор как она стала женой, в ее жизнь вошло какое-то смутное, похожее на ожидание чувство, ей как бы все время казалось, будто чего-то не хватает. Это чувство было чем-то вроде продолжения ее девичьих ожиданий, словно она не стала еще совсем взрослой или, во всяком случае, осталась менее взрослой, чем муж, и сейчас ей следует, наконец, догнать его, стать равной ему в глазах всего света. Так чего же она ждала? Измены? И было ли изменой ее приключение с Форнеро?
Она увидела, как в баре, расположенном на другой стороне улицы, через два дома от ее подъезда, подняли жалюзи, и вдруг почувствовала, что ей просто необходимо выпить чашку горячего кофе, именно сейчас, сию минуту. Она направилась к бару. Нет, Форнеро еще совсем мальчик. Разве о нем можно думать всерьез? Они всю ночь прокатались в его машине, колесили по холму, ездили по набережным, потом смотрели, как всходит солнце, под конец остались без бензина, и им пришлось самим толкать машину и будить хозяина бензоколонки. Словом, в эту ночь они вели себя, как школьники. Правда, три или четыре раза Форнеро попытался предпринять кое-что посерьезнее, а один раз даже подвез ее к своему дому и ни за что не хотел ехать дальше, упрямо повторяя: «Перестань выдумывать, идем ко мне». Она не пошла. Правильно ли она сделала? А что будет потом? Нет, сейчас она не хотела думать об этом. Всю ночь она не сомкнула глаз, и ей хотелось спать. Вернее, в том необычном состоянии, в каком находилась Стефания, она еще не чувствовала, что хочет спать, ко если бы она очутилась в кровати, то заснула бы, едва прикоснувшись к подушке. На грифельной доске в кухне она написала бы прислуге, чтобы ее не будили, и заснула. А потом, позднее, может быть, приехал бы муж и разбудил бы ее. Любит ли она еще своего мужа? Конечно, любит. А что будет потом?, Об этом она сейчас предпочитала не думать. Сейчас она капельку влюбилась в этого Форнеро. Совсем капельку. Но когда же откроют это проклятое парадное?
