Аксель Сандемусе - Оборотень
Зимой, когда выпадал снег, голуби из Венхауга улетали, весной они возвращались и рано выводили птенцов. Выводок следовал за выводком до конца августа, но уже с середины августа Ян с чистым сердцем приносил к обеду по нескольку голубей. За эти годы он хорошо изучил их повадки, и это навело его на мысль рассыпать горох на облюбованных голубями полянках. Он проделывал это всякий раз, когда бывал там, и это позволяло ему всегда иметь голубей, так сказать, под рукой. С тех пор он ежегодно охотился на них, не считая тех лет, когда Норвегия была оккупирована немцами, но он впервые отправлялся на охоту целой компанией. Обычно Ян ходил на охоту один. Он оправдывался тем, что ему не хочется, чтобы кто-нибудь видел, как он мажет, но все объяснялось другим: эта охота была для него не столько охотой, сколько поводом к размышлениям и общению с лесом. Ян не любил ходить по лесу, если у него не было для этого определенной цели.
Узнав утром по радио о смерти короля, он, как и многие, мысленно перенесся в апрель 1940 года, когда в Норвегии умерли последние дряхлые республиканские настроения в том виде, в каком они там существовали. Что касается самого Яна, он всегда был республиканцем, но не мог понять, почему норвежские республиканцы непременно хотят заменить короля на президента. Только эта несчастная проблема и тревожила еще сохранившихся в живых республиканцев, которые так и не поняли, что уже в 1905 году вопрос шел только о названии. Неудобства, которые возникли в связи с тем, что пост президента стал передаваться по наследству, по его мнению, уравновесились тем, что страна оказалась избавленной от вечных споров и склок по поводу того, что кому-то удалось пробраться на эту высшую должность при помощи откровенной демагогии и что в Норвегии с 1905 года не было достаточно авторитетных личностей, кроме Микельсена и Нансена. Ян даже думать боялся о всех взлетах и падениях на лестнице, ведущей к трону, свидетелями которых они могли оказаться. Он считал уместными лишь три условия: первое — чтобы на главу государства не оказывалось никакого религиозного давления, поскольку оно все равно не сделало бы короля ни более, ни менее верующим, второе — чтобы этот пост мог передаваться по наследству также и женщинам, и третье — чтобы королю было возвращено человеческое право вступать в брак с тем, с кем он хочет, и, уж конечно, не обязательно с лицом иностранного происхождения. Хотя в отношении последнего пункта у Яна начали появляться некоторые сомнения. Во всяком случае, не следовало так громко кричать о браках по любви и так пронзительно выражать свои сомнения.
Словом, смерть короля оживила в памяти Яна военные годы. Что же касается всенародного горя, то сам он испытал лишь грусть, которая охватила многих с уходом этого старого монарха, человека, сказавшего «нет» сперва немцам, а потом и норвежцам, не сумевшим жить своим умом.
Ян сидел на кухне, когда туда спустилась Фелисия с детьми, он встал рано и случайно услышал известие о смерти короля, которое передали примерно в половине седьмого. Он сообщил им это известие, и дети растерялись, не зная, как следует отнестись к смерти короля. Ян помог им разрешить сомнения, сказав, что умерший король был выдающийся человек, но уже очень старый и усталый, теперь он обрел покой, и если стоит о чем-нибудь горевать, то лишь о том, что в мире вообще есть смерть, но не о том, кого она забрала.
Последнее, пожалуй, слишком сложно для детей, ведь для них смерть — нечто такое далекое, что не укладывается в голове, думал Ян. Но верил ли он сам, что у людей есть основания горевать по поводу их будущей смерти? Он поглядел в окно на Старый Венхауг, вокруг которого высокие березы поднимали к небу свои золотистые кроны, и отрицательно покачал головой. Глупо говорить, что не хочешь избежать смерти, если знаешь, что избежать ее тебе все равно не удастся. Но сам-то он уже давно знал, что у него и нет такого желания, напротив, он хотел испытать смерть — самое непостижимое из всего, что дано испытать человеку. Он не хотел бы жить в неведении о смерти, ему нужно было знать, что придет день и он умрет. Не заснет сном, который называют вечным, не уйдет, чтобы вернуться обратно, разбуженный звуками трубы или каким-нибудь другим шумом. Он хотел ощутить этот безвозвратный уход, когда пробуждение уже невозможно, когда невозможно что-то узнать, услышать, увидеть и тебя самого тоже больше не увидят и не услышат. Он не понимал людей, которые любым путем хотят избежать участия в этой последней драме. Эрлингу тоже было присуще желание встретить это последнее и непостижимое, и именно оно так привязывало их друг к другу. Люди ходят в молельные дома и осуждают безверие или жалеют неверующих, потому что бегут от мыслей о смерти и не хотят понять, что забывать о ней недопустимо, что лучшие из людей боролись именно за то, чтобы мы помнили о ней. Иисус Христос умер на кресте, чтобы мы осознали (значит, и он думал, что может одолеть того возмутителя спокойствия с горы Синай): пока человек живет, только сознание о последней неотвратимой драме делает его человеком. Он должен увидеть письмена на стене. Тогда уже не будет никакого Яна Венхауга и он не узнает, что был им, но так и должно быть.
Пришла Юлия, они завтракали, переговариваясь о ничего не значащих вещах, вдруг Юлия сказала:
— Ян, может, на этот раз ты не будешь думать вслух?
Он посмотрел на нее, улыбнулся и перевел глаза на остальных:
— Я тут строил интересные планы, — сказал он. — Услыхал известие по радио, и это дало толчок мыслям. Я еще не все обдумал, но кое-что уже могу сообщить вам. Мне хочется пригласить к нам кое-кого из старых друзей, с которыми мы были близки во время войны. Мы пригласим их по случаю кончины короля. Ведь его смерть по-своему поставила на чем-то точку. Если такую точку вообще можно поставить.
Он хотел сказать: не считая точки на своей собственной жизни. Но не сказал.
Девочки заговорили с Юлией. Ян вполуха слушал их болтовню. Жизненный опыт Юлии был несопоставим с жизненным опытом девочек не только потому, что она была старше их. Ей было двадцать два года, и война наложила тяжелый отпечаток на ее детство. Для девочек же война была просто ничего не значащей главой в школьном учебнике. Это была самая ничего не значащая глава во всем учебнике. Все мы задним умом крепки. Почему в 1945 году мы не потребовали, чтобы был написан специальный учебник, в котором сперва давался бы общий обзор только что закончившейся войны, потом шло описание оккупированных стран (и народов, лишившихся своих стран), и наконец — рассказ о Норвегии, оказавшейся под железной пятой оккупантов? Теперь это не будет сделано уже никогда. Мы предпочли, чтобы нашим детям лгали в школе, как в большом, так и в малом. В любую минуту нас может посетить кто-нибудь из военных начальников, какой-нибудь немецкий генерал, который, не измени немцам удача в 1942 году, мог бы сидеть сейчас во дворце в Осло в качестве главного палача Норвегии. Теперь в школах уже никогда не расскажут об этом. Зачем же тогда нужны все эти школы и учебники?
Мы живем в свое время с его реальными банальностями, думал Ян, а также и в прошлом и в будущем. Наша мысль как маятник качается между тысячелетиями и на мгновение задерживается на какой-нибудь глупой фразе о какой-нибудь мировой знаменитости. Мы живем в странное время, когда люди наконец-то научились выхолащивать из слов всякое содержание. Теперь слова значат и все, и ничего. Благодаря этому достигается полное к ним равнодушие. Сегодня любая статья важна не тем, что в ней сказано, а тем, в какой газете она напечатана, и никто ничего не заметит, если редактор изменит ее смысл. Может, редакторам вообще уже не нужно ходить в свои редакции? Может, все они уже получили свои заслуженные пенсии? В Швеции две крупнейшие газеты поменяли ориентацию и потеряли четырнадцать читателей, что было на пятьдесят процентов больше, чем предполагалось.
Фелисия растерялась, узнав о желании Яна. Ее испугали не лишние хлопоты, хотя их она тоже принимала в расчет. Первое, о чем она подумала: Ян самый наивный человек на свете. Кого из наших друзей мы можем сегодня вместе собрать в Венхауге? Венхауг стоит далеко от железной дороги, отсюда не уедешь домой в любую минуту. Она вспомнила несколько имен, и губы ее растянулись в улыбке, обнажившей зубы, Ян редко видел эту улыбку. На мгновение Фелисия даже обрадовалась предстоящей битве, но тут же снова нахмурилась, она вспомнила своих братьев, Стейнгрима, других погибших, вспомнила о тайной и явной вражде, этом побочном продукте войны. Как устроить такую встречу, чтобы она не лишилась своего смысла? Во всяком случае, нельзя приглашать тех, кто уже давно перессорился друг с другом. А также тех, кто играл значительную роль во время войны, но не принадлежал к числу их друзей. Ни Ян, ни Эрлинг, ни садовник Андерссен, ни она сама никогда не были центральными фигурами Сопротивления, напротив, их почти не было видно в той далекой звездной туманности, они были спутниками спутников, вращающихся вокруг спутников спутников, и изменить теперь что-либо было уже невозможно.
