Аксель Сандемусе - Оборотень
Ян помолчал. Потом засмеялся:
— Она так и не стала взрослой, просто состарилась. Кто-то, безусловно, объяснил ей, что она сглупила, выпустив из коготков Венхауг. Думаю, так считали многие, и уж, конечно, они не отказали себе в удовольствии сообщить ей об этом. Во всяком случае, я знаю одну женщину, на которую Вигдис страшно обиделась, что та вовремя не объяснила ей, что крестьянская усадьба — большая ценность. Даже трудно поверить, что все это случилось со мной. Вигдис пустилась во все тяжкие, она преследовала меня, как могла, я даже слышал разговоры о том, что я несчастен и что наш с ней разрыв — это просто недоразумение…
Да, все было глупо и отвратительно с начала и до конца. Зато ревность выгорела до тла. Если ты однажды поднял этого чертенка за хвост и взглянул ему в глаза…
Охота на голубей
Стояла середина октября, день обещал быть холодным и даже дождливым. Эрлинг явился на кухню по-утреннему хмурый и недовольный. Зажмурившись от яркого света, он подумал, что зря здесь горит столько ламп. Было полшестого, только что он ощупью, в темноте, пробрался через двор, чертыхаясь, что никто не позаботился зажечь наружный фонарь. Или они принимают его за кошку? Эрлинг не любил показываться на глаза, едва встав с постели. В такие минуты он не выносил людей, и меньше всего самого себя. Ян, садовник и несколько молодых работников уже были в кухне отвратительно бодрые и болтливые. Вернее, садовник молчал, но челюсти у него двигались, словно у человека, жующего жвачку, — жернова мололи хлеб, смотреть на это было невыносимо, почему он не отворачивается, если не умеет есть по-человечески? Эрлинг подтянул к себе табуретку и с отвращением взглянул на кухонный стол, куда Ян поставил для него кружку кофе. Он пил кофе и с раздражением ждал, что сейчас кто-нибудь обратится к нему, однако все, должно быть предупрежденные Яном, беседовали так, точно его тут не было. Утренняя злость постепенно проходила. Кофе мог быть покрепче и погорячее. Теперь уже никто, кроме него, не умеет по-настоящему варить кофе. Заметив кувшин с молоком, Эрлинг налил себе большую кружку и еще дрожащими от злости руками поднес ее ко рту. Ян незаметно улыбнулся остальным, но Эрлинг наплевал на эту улыбку, лишь бы его сейчас не трогали. Он допил кофе и жадно потянулся в поисках кофейника. Куда эти идиоты спрятали кофейник? Спрашивать он не хотел, а потому взял кусок колбасы и сунул его в рот. Сердце немного успокоилось. Съев колбасу, он приоткрыл глаза и злобно поискал кофейник. Кофейник стоял рядом с ним. Тогда уже спокойно он оглядел стол и увидел блюдо с яичницей-глазуньей. Вилкой сгреб себе на тарелку два яйца, разодрал их и съел. Еще больше успокоившись, он налил себе вторую кружку кофе и залпом выпил ее. После третьей кружки он наконец почувствовал, что на него снизошел покой; медленно, как алкоголь, покой растекался по телу и делал его снова Эрлингом Виком. Начался дождь, он стучал в стекло рядом с Эрлингом и мягко уговаривал его успокоиться, и дождь тоже. Теперь Эрлинг дышал уже ровно и глубоко, дыхание перестало быть только неприятным жжением в верхней части груди, оно доставляло сладострастное наслаждение, и Эрлинг ощущал его всем телом. Он постепенно завоевывал обратно свое тело; каждое утро, сколько он себя помнил, ему приходилось заново завоевывать свое тело. Лишь став взрослым, он понял, что это было свойственно не только ему — многие чувствовали себя по утрам так же, как он. Эти люди составляли что-то вроде одной компании, их с праведным гневом преследовали за свойства, данные им от природы, от которых они сами страдали, как страдают, к примеру, от перхоти или плоскостопия. До того Эрлинг по утрам в ярости набрасывался на все, что попадалось ему под руку, будь то вещи или животные. Только благодаря этому он и понял, что утреннее недовольство — это здоровая и естественная реакция человека на то, что каждый день все надо начинать сначала. Лишь утренние птицы по своему неразумию приветствуют приход нового дня:
Благословен любой из дней,
Он явлен нам как Божья милость,
И свет все ярче и сильней,
И сердце радостью смягчилось!
Как дети света, знаем мы,
Что дождались скончанья тьмы!
Так чирикают утренние птицы. Слыхал ли кто-нибудь подобную глупость? Всякий разумный человек придет в ярость, если его разбудят песней: «Вставай, милый Ханс, вставай, милый Ханс, уже поет жаворонок!»
Или: «Вставай и бей в барабан!»
Эрлинг посидел еще несколько минут, глядя в кружку, потом, не поднимая головы, пошарил в карманах в поисках сигарет. С сигаретой в углу рта он встал — все уже давно вышли из-за стола — и взял свою куртку, которую бросил в угол. Кожаная куртка усиливает чувство тепла и покоя. Теперь пусть бьют в свои барабаны, сколько их душеньке угодно, но лучше бы они обошлись без этого. Потом он засунул патроны во внутренние карманы, чтобы они не намокли, поговорил немножко с работниками и проверил, не осталось ли патрона в магазине ружья. Ян все рассчитал точно, теперь все проснулись. Заряженное ружье или нет, никогда не следует направлять дуло на человека! Так он напутствовал даже тех, кто начал охотиться еще до его рождения. Мужчин ждала охота на лесных голубей. В кухне собралось пятеро молодых людей, все они радовались предстоящей охоте, хотя никому из них не пришло бы в голову употреблять в пищу голубиное мясо. Еще не рассвело, а восемь человек уже отправились в лес. По милости Фелисии. Ровесники Эрлинга обычно охотились на голубей за два часа до заката. Это совсем другое дело, к тому же в начале сумерек к голубям, спешившим наесться перед сном, легче подобраться. Голуби, как и большинство людей, просыпаются рано. Однако вмешалась Фелисия. Если на охоту идет несколько человек и можно выбирать между утром и вечером, следует идти утром. Утром светлеет с каждым часом, а вечером, напротив, темнота сгущается и легче попасть друг в друга. И хотя с мнением Фелисии никто особенно не считался, когда речь шла об охоте, неважно на кого, она настояла на своем. Если б они ее не послушались и пошли на охоту вчера вечером, они, по крайней мере, не попали бы под дождь.
Все это Эрлинг, к которому наконец вернулась бодрость, выложил охотникам, пока они одевались, расхаживали по кухне в резиновых сапогах, хлопали себя по карманам, проверяя, не забыли ли они спички, набивали трубки и проклинали дождь… Ян воспользовался случаем и сказал, что проклятой погоды вообще не бывает. Он всегда по-рыцарски относился к погоде. Так же по-рыцарски он относился и к любому времени суток, и теперь, когда кровь в Эрлинге вновь начала циркулировать, Ян взял под свою защиту также и утро. Эрлинг готов был согласиться, что и утро может быть прекрасным, но только в том случае, если человек вообще не ложился ночью. Воцарилось то особое настроение, которое свойственно отдохнувшим мужчинам, когда они, сытые и довольные, с трубками в зубах и ружьями под мышкой, отправляются на общее дело, не имеющее никакого отношения к женщинам. В глубине души им было даже немного стыдно, что весь этот отряд поднят ради нескольких голубей. Вот если бы они собирались взять штурмом соседнюю усадьбу!..
Любые поступки людей, даже самые незначительные, возникают из предпосылок, уходящих корнями в былые времена, но если искать более близкие и явные предпосылки охоты на голубей, которая состоялась в Венхауге в октябре 1957 года, то прежде всего следует назвать начало оккупации в апреле 1940 года и смерть короля Хокона семнадцать лет спустя.
Ян Венхауг имел диплом агронома и до войны ездил в разные страны знакомиться с тем, как там ведется сельское хозяйство. Во время этих поездок он имел возможность изменить и пополнить свои представления о пище. Этому можно было бы посвятить отдельную главу, но мы ограничимся голубями. Уже в Копенгагене Ян с удивлением обнаружил в меню блюдо из голубей. Потом он встречал блюда из голубей в меню разных стран и наконец убедился, что Норвегия — единственная европейская страна, где лакомые голуби стоят в одном ряду с сороками и канюками. В первый же раз, когда Ян отведал голубятины, он получил рецепт этого блюда: «На шесть порций возьмите трех голубей, ощипайте их и выпотрошите. Головки и внутренности пока отложите. В каждого голубя положите по восемь-десять крупных виноградных косточек, потом голубей надо посолить, обернуть шпиком и зажарить на вертеле. Сначала жарьте на большом огне. Когда голуби начнут приобретать цвет, сбрызните их хорошим коньяком. Как только они станут золотистыми, уменьшите огонь наполовину и продолжайте жарить еще двадцать минут, постоянно поливая голубей крепким бульоном из дичи. Мясо должно остаться светло-розовым. Тем временем приготовьте тартинки из шести кусков поджаренного хлеба. Выньте из головок мозг, залейте его и потроха хорошим коньяком, прокипятите и поварите на медленном огне, пока они не станут такими мягкими, чтобы их можно было протереть через сито. Заправьте этот фарш солью, перцем и отставьте в сторону. Положите на блюдо поджаренный хлеб, полейте его соком, полученным в результате жарки голубей, предварительно сняв с него пену, и намажьте на хлеб фарш. Разрежьте каждого голубя пополам и положите на тартинки».
