Вячеслав Миронов - День курсанта
— Этот — может.
Басарыгин сдал наряд, сам пообедал вместе с ротой, пошел в роту. Вечером — снова в наряд. И снова официантом.
Ужин, завтрак, и… снова обед!
Басар носом шарил пол в поисках обгоревших спичек. Нет их.
Пришел батальон на обед. И снова пришел комбат.
Прогулялся по расположению сорок первой роты, потом к нам. Все, как вчера. Дежавю. Колонной двигаются между столов комбат-старшина-Басарыгин.
Старун прошелся по углам в поисках грязи. Но Олег там все протер. Комбат недовольно крутил шеей, веко у него начинало дергаться. Взгляд упал на столы, за которыми обедали курсанты.
— А где вилки? Официант! Почему? Офицеры — существа интеллигентные! Они должны уметь пользоваться всеми столовыми приборами! Старшина! Снять с наряда!
Дежавю! Никто не выкладывал вилки на стол. Теряются. Роты таскают друг у друга их. Гнутся. Да и мыть их — в два раз больше. Грязь застревает между зубцами. Но, коль комбат сказал снять с наряда, значит, снять.
Басар снова пошел в роту готовиться к наряду. Его уже пошатывало от усталости.
Дежавю. Ужин, завтрак и обед!
Комбат, старшина, Басарыгин… Почти любовный треугольник, преисполненный служебной ненавистью.
Басарыгин выложил на стол вилки, ножи, салфетки, которые выкладывали только для показных торжественных обедов. Стирать-то их придется самим. Но надоело уже Олегу стоять бессменным официантом. Он же — не памятник чугунный. С ног уже курсант валится от усталости.
Не заходил комбат в другие роты. Сразу к нам. Закурил. Спичку бросил на пол. Олег сапсаном бросился за ней, подобрал. Комбат развернулся, посмотрел, куда он бросил спичку. Нет ее там. Посмотрел на углы. Чисто. Потом прошелся между столами. Там все сервировано, как на показухе. Пошел Старун на выход. Руки за спину. Остановился на выходе, покачался на каблуках. Развернулся.
— Старшина! Ножки столов и стульев грязные!
Голенищами сапог, каблуками пачкают ножки столов и стульев. Черные полосы остаются въевшимися навечно. Отмыть невозможно. Только скоблить.
— Товарищ подполковник! Мы на ПХД моем. Официанты не моют.
— И это неправильно! В столовой всегда должно быть чисто! Снять официанта с наряда!
По залу прокатился недовольный гул. Хватит уже издеваться!
И Басарыгин снова снят с наряда. И по новой вечером в наряд! Орбита!
Ужин. Олег после того, как помыл посуду за ротой, вооружившись кучей битых осколков от бутылок, начал скрести ножки столов и стульев. Численность роты — 128 человек. 32 стола обеденных. У каждого стола 4 ножки — 128 ножек. 128 стульев, а у них 512 ножек. Итого со стульями и столами Олегу предстояло очистить от следов резины и сапожного крема 640 ножек. Мыть их бесполезно. Ближе к подъему работа была выполнена. На завтраке на Басара жалко было смотреть. Пока рота завтракала, он сел за колонной и уснул.
Обед. В роте делали ставки на то, снимет ли комбат Олега с наряда или нет. Столы были сервированы всеми приборами и салфетками, низ ножек столов и стульев сверкал белизной, пол вымыт. Солонки и перечницы заполнены под завязку. Ну, прямо, как на проверку.
Басарыгин заметно нервничал. Но… комбат не пришел. После окончания обеда мы поздравляли:
— Все, мужик! «Орбита» кончилась?
— Замудохался?
— Не то слово, пиздец полный. Только бы до кровати добраться!
— Со старшиной поговори, чтоб не стоять тебе на вечерней поверке, а пораньше лечь.
На вечерней поверке храп Басарыгина шел фоном, когда старшина выкрикивал фамилии. И тут дневальный как заорет:
— Рота! Смирно! Дежурный по роте, на выход!
Судя по тому, как он орал истошно, сразу стало понятно, что это не командир роты.
— Товарищ подполковник! Во время моего дежурства происшествий не произошло! Личный состав роты находится на вечерней поверке!
— Вольно!
— Рота, вольно!
Старун вошел в спальное помещение.
— Продолжайте вечернюю поверку, старшина.
Бударацкий продолжил. Мы очень активно, громко, четко кричали «Я», когда он называл наши фамилии.
Комбат тем временем прохаживался между кроватей, иногда заглядывая в тумбочки, проверяя порядок. Когда выходил с очередного прохода, то заметил безмятежно спящего Олега. Он не слышал ничего. Просто вырубился курсант до утра.
— Иппиегомать! Старшина! Почему кто-то спит, а не в строю! Бардак!
— Товарищ подполковник, это официант, он трое суток в наряде стоял. Прикажете поднять? С моего разрешения отдыхает.
— А-а-а-а! — протянул комбат — Это хорошо! Пусть спит!
Развернулся и вышел. Рота облегченно выдохнула. Зная крутой нрав комбата, мог запросто поднять спящего Олега и впаять еще парочку нарядов вне очереди.
— Комбат сегодня добрый!
— И не говори! Гуманист хренов!
На следующий день я пошел на почту, встретил там Басара.
— О, а ты чего на почту?
— Конвертов купить. Чтобы как говорит Баров: «Отправить конспект на Родину». Ты тоже за конвертами?
— Да, нет. Пока я на «орбите» зависал, у меня, оказывается, прошел день рождения!
— Ни фига себе! Забыл?
— Вообще из головы вылетело. Вот так я встретил свое восемнадцатилетние! — Зато уже никогда не забудешь такой день рождения!
— Это точно! Детям буду рассказывать, как шкрябал в свой день рождения ножки столов и стульев! А про день рождения напрочь забыл. Родители мне посылку прислали. Если не посылка, так я бы и сам бы уже не вспомнил.
— Поздравляю! И день рождения, и посылка из дома!
— Спасибо. Заходи к нам на сампо — «заточим».
— Не приду! У нас сегодня взвод — дежурное подразделение.
— И чего?
— На кладбище поедем. Ветеран какой-то помер. Могилу будем отрывать. Кому-то повезет, завтра хоронить.
— Не-а! Я покойников-то как-то не очень…
— Покойник-штука малоприятная. Это факт! Но, потом — поминки. Если родственники не жадины, то и накормят до отвала, и стакан поднесут. За помин души. Ну, а если жиды, то сами стребуем пару — тройку «пузырей» чистой энергии, да закуси. В казарме и употребим. Ну, а сейчас могилу рыть. Снег, грязь. Земля еще мерзлая. Полметра долбежки так, что искры в стороны. Грязные, как черти. Вечером мыться в холодной воде. Ни водки тебе, ни закуски! А завтра семинар. Каким местом в учебном отделе думают. Преподу же по фигу учились мы или могилы полного профиля для стрельбы с коня стоя рыли. У него ответ один: «Надо было раньше учить, а не оставлять все на последний день», ладно, я побежал!
На автобусе добрались до кладбища. Снега там — по пояс. Если на улице его как-то выдувало ветром, а здесь он лежал нетронутым, только центральная аллея была кое-как очищена. С матами, поминая всех родственников, утопая в снегу. Почти вплавь добрались до места будущего захоронения уважаемого человека.
Смотритель кладбища показал место. Мало места вокруг. Тесно. Эх! Начали! Снег в сторону! Очистили площадку, взмокли. Работали по очереди. Места мало. Мало места. Потом ломами взламывали ледяную твердь земли, промерзшую глубоко. По сантиметру вынимали грунт.
Кто был свободен, выходили на центральную аллею, рассматривали ближайшие памятники на могилах.
— Жаль, что нет зимой на могилах ничего. Ни водки, ни закуски! То ли делом летом!
— Летом либо бичи сожрут, либо вороны. Вон, смотри!
На кладбищенских деревьях сидели десятки ворон, некоторые с интересом наблюдали за нами. Все сидели молча. Иногда взлетали, сделав круг, другой, усаживались снова на ветки.
— Ждут, сволочи, что когда кого-нибудь помянут, а они потом нажрутся от пуза.
— Как-то странно, что не каркают. Жутко.
— Знаешь, если бы они каркали на кладбище — тоже было бы жутко.
— Вороны! Кар-кар! Кладбище! Покойники ходят! Привидение! Паночка, стоя в гробу выписывает фигуры высшего пилотажа!
— Ага! Командир эскадрильи имени Вия покойников! И на атаку заходит над пришедшими! Пикируют. Карусель крутят. Один отбомбился черепами или конечностями из анатомички, и свечкой в небо! За ним следом другой!
— Ковровое бомбометание!
— Лучше тогда черепометание!
Так болтая ни о чем, мы коротали время. Меняли друг друга. Попутно обсуждали, что бы утащить в казарму шутки ради. Кто-то бросил клич найти могилу с фамилией Бударацкого, да притащить ему и прикрутить на кровать. Но не нашлось таких могил, да, и тащить с кладбища было нечего. Просто за время учебы у всех выработался стойкий рефлекс, что нужно что-то утащить в казарму. Надо — не надо — потом разберемся! Даже то, что на первый взгляд и ни к чему через месяц окажется, что очень нужная фиговина!
Женька Поп заинтересованно рассматривал покореженные памятники, выброшенные на свалку.
— Ну, что, Женек, присматриваешь?
— Не были бы они такие помятые, можно было взять, чтобы скребки для снега сделать. А так с ними возиться долго придется. Пока выправишь, потом лопату сваришь. Да, и металл тонкий. Был бы хоть «тройка» металл. А, так! — Поп бросил железяку — Ржавчина сплошная. Не пойдет. Провозишься, а он потом рассыплется в прах.
