Вячеслав Миронов - День курсанта
— Надо было на каком-нибудь животном опробовать! — Тропин.
— Я животных люблю. И там насильно. А эти, — Фил кивнул головой на дверь. — Сами вызвались. Чуть не в драку. Кое-как вырвал. Себе оставил чуток. А не вырвал бы — так все бы истерли! И больше пострадало бы!
— Тебя послушать — так герой!
Офицеры давились от смеха. И смех и грех. Понятно, что начмед доложит начальнику училища. И тот спросит и с комбата, и с командира роты. Но воды-то нет не по вине строевых командиров, а из-за службы тыла. Была бы вода, так и крем бы полежал, а потом бы выбросили.
Только Слон был невозмутим и философичен:
— Бойся данайцев дары приносящих! Правы были древние, Филатов, ничего не меняется в этом мире!!!
Пришел комбат, построил роту. Вывел из строя с воспаленными лицами. Молча, сопя, как носорог, осматривал их. Потом разразился тирадой, если приводить ее дословно, то будут одни точки! Смысл ее таков, что сегодня начальник училища и комбат с ним солидарен, нелестно отозвался об умственных способностях курсантов сорок второй роты! Это же надо было додуматься лицо мазать кремом от волос!!! Чтобы лицо было выбрито, а не выщипано, нужно его брить, а не выщипать!!! Мазать его всяким солидолом непонятного происхождения! В уставе четко прописано, что лицо нужно брить! Вы бы еще щетину выщипывали! Как женщины брови! На то они и женщины, а вы — мужчины! И не надо на них ровняться! Они иначе устроены! Я проверял! Я знаю! В лексиконе комбата появилось новое выражение «Придурки разномастные»! И что сорок вторая рота, хоть и сдала сессию лучше всех в училище, а все равно самая хреновая рота! Дикая, неуправляемая рота! Залеты один за другим! Эту роту надо расформировать, а курсантов либо расстрелять или в войска солдатами направить! Лучше расстрелять, а то растащат заразу — вольницу сорок второй роты по армии! Толку из них не будет! Ну, почему вы не можете как все нормальные? Вон, под вами сорок первая рота живет! Образцово-показательная рота! Так, нет же, вы и им умудряетесь гадить! То подоконники ночью ломаете, когда в самоходы ходите, то стекло выбили, тогда же.
Мы переглянулись. Вроде, не слышали. Из третьего взвода закивали, мол, наша работа. Не врет комбат.
И срете на головы отличникам! Комбат продолжал неистовать. Тут же пояснил, что периодически, когда у нас забивается канализация, то все дерьмо падает и плавает в сорок первой роте.
Строй одобрительно заржал! Комбата это еще больше взбесило.
— Земцов!
— Я!
— Когда дадут воду, и забьется канализация, и все фекалии вновь потекут в сорок первую роту, то всех «залетчиков» — на черпание дерьма на первый этаж! А то срете, а другие убирают ваш кал! Не будет залетчиков — направите этих… Любителей импортных мазей! Рота! Равняйсь, смирно! Курсантам, халатно относящихся к своему здоровью, выразившееся в воспалении кожного покрова на лице, объявляю по выздоровлению по три наряда на хозяйственные работы вне очереди!
— Есть три наряда вне очереди, — почти хором ответили неудачники.
— Такого нет в Уставе — «наряды на хозработы»! — шепотом стали переговариваться.
— Иди это комбату скажи, коль такой уставник.
— Я морду не мазал. Лучше здесь постою.
— Курсант Филатов!
— Я!
— Выйти из строя!
— Есть!
Сынок четко вышел из строя.
— Ну, а тебя, поп Гапон, нужно было по-хорошему на «губу» упечь, суток на десять, за то, что, считай, больше взвода из строя вывел! Американскую помощь в роте устроил! Как тебе товарищи еще лицо не намазали этим чудо кремом?
— А это мысль! — кто-то из «обожженных».
— Ротный отобрал у него мазь и выбросил.
— Жаль, можно было бы ночью порезвиться!
Комбат «впаял» Филу пять нарядов на хозработы. Теперь понятно. Дерьмо убирать в сорок первой.
Мы как раньше не любили сорок первую, а теперь возненавидели их. Стукачи! И про поддонник, и стекло, и дерьмо растрезвонили.
Ну, что с них взять? Стукачи! Даже если морду и набить, они не изменятся, как стучали, так и будут, только с большим усердием и удовольствием!
Но нет худа без добра! Многие, кто планировал пойти в увольнение на женский праздник, остались в казарме, освободив остальным места, с такой мордой не то, что в город, из казармы выходить опасно. Все от тебя шарахаются, кто не в курсе. Как от прокаженного. А вдруг, заразно? Вот и остались «ошпаренные» в роте, освободив свои места в увольнении другим. Да и кто не смог пойти, пошел в самоход. Народа в казарме много, спасибо покореженным лицам, отсутствие «самоходчиков» и не приметят!
Я ехал на трамвае в увольнении, падал тихо снег огромными хлопьями, народу на улице мало. Почти никого. И вот через парк, под падающим снегом шла ОНА!!! Белые сапожки, белые колготки, короткая белая шубка, на голове шапочка — «таблетка» тоже белая. Из-под шапочки — длинные, почти до пояса белые волосы. Белые перчатки и белая сумочка. Белоснежка! На фоне белом! Я просто остолбенел от увиденного! Трамвай — корыто древнее, медленно поворачивал.
— Стой! — кричу.
— Не положено! — тетка вагоновожатая лениво отвечает мне.
— Там человека машина сбила и уехала! Помочь надо! Помрет дядька-то!
— Не положено! — таким же тоном мне был ответ.
— Ну, ты и сука! Умрет ведь гражданин! Как жить с этим будешь?
— Не я же его сбила. Так что — проживу.
И, кажется, что сволочь, намеренно сбросила скорость своего тихоходного рыдвана на рельсах, подтянула к остановке, я выскочил. Бегом, шапку в руку — бежать легче, да и не слетит так. Вот он парк! Вот следы… Куда? Во двор! Двор проходной. Следов много во дворе. Кто-то переезжает. Много народу. Обрывается след. Не могла Белоснежка далеко уйти! Не могла! Не должна! Красавица моя! Ну, где же ты?! Мечусь по двору в надежде след отыскать ножки прелестной мечты моей! Натоптано, затоптано, заплевано, как в душу мне нахаркали. Через двор бегу. А там много народу. Бегу дальше. Нет ее. Возвращаюсь. И здесь ее нет! К мужикам, что мебель грузят на машину.
— Мужики! Девушку всю в белом не видели?
Объясняю, описываю, во что одета была, от головы стриженой, лысой пар валит. Жарко. Рву крючки шинельные на груди.
Мужики качают головой. Понимают меня. Праздник, а курсант девчонку потерял.
Мне-то что от жалости их! Не нужна жалость, а нужна девушка. Та, что явилась мне, и исчезла, как символ красоты и чистоты в этот снегопад!
И побрел я туда, куда и шел. В общагу, где, как и планировал ранее, погрузился до вечера в атмосферу пьянства и разврата. То, о чем я мечтал давно уже, но, увы, без радости и счастья. Даже будучи в объятиях старшекурсницы, грезил о Белоснежке. И мозг мой водка не туманила, и разум был чист, зато тело отдохнуло, и плоть успокоилась.
Уходя из гостеприимного общежития толпой курсантов, мы попросили у утомленных любовью девчонок лука и чеснока. И побольше, а также листа лаврового. На вопрос, а, собственно говоря, зачем?
— Да, чтобы заедать, запах отбивать!
И ели мы лук — «офицерский лимон» и чеснок на общей общаговской кухне.
В казарму проникли без осложнений. Кто с «увольняшками» — через КПП, а кто без оных — через забор, тропой Хошимина! Предстали пред светлые очи ответственного Верткова. Он лишь помахал перед носом. Такой от нас был запах. Но алкоголь не учуял. И это хорошо!
В курилке собрались, обсуждали, кто и как провел увольнение. Многие хвастались своими любовными подвигами.
— Я пять раз сумел!
— Молодец!
— Я только три раза, но мне хватило.
— А ей?
— Ей тоже!
— А я — двадцать пять!
— Не ври! Не может мужик так много! Нет такого мужика! Нет такого запаса ни у кого на свете!
— Что же тогда в училище делаешь?
— Иди на гражданку быком-производителем, тебе цены не будет!
— Денег заработаешь — не унесешь. Машину будешь вызывать!
— Да врет он, чего вы слушаете брехуна!
Всем нам было обидно. КАК?!!! В чем секрет мужской силы его? Непонятно. Обоснуй!
— Как?! Как все!
И показал курсант двигательные процессы наглядно. Движение тазом вперед.
— Это раз!
Второе поступательное движение.
— Это два! И так двадцать пять раз!
Стекла задребезжали в курилке. Казалось, что стены не выдержат, обрушатся. Так смеялись, держались за животы все присутствующие. Стали забегать, заходить курсанты, чтобы узнать, в чем дело. Зашел не спеша Вертков. Грохот и непонятно, что происходит. Лицо озабоченное.
Давясь от смеха, ему рассказали, в чем причина попытки обрушения казармы.
У того вытянулось лицо, он покрутил пальцем у виска и, глядя на курсанта, изрек:
— Учите матчасть, молодой человек! Учите! Пригодится! И никому больше не рассказывайте о своих таких любовных похождениях. Могут и побить или отправить в сумасшедший дом.
И недоумевавшему свершителю сексуальных подвигов популярно, в доходчивой форме объяснили, в чем он заблуждался. Он почесал затылок. Потом произнес:
