Дина Рубина - Русская канарейка. Голос
К тому времени в ее жизни уже были странствия по Южной Америке, Испании, Ближнему Востоку; «случайная» встреча с Фридрихом в Иерусалиме и возвращение в Лондон; восстановление в арт-колледже и участие в нескольких выставках, благодаря которым два-три известных журнала купили у нее кучу снимков и заказали целую серию «рассказов». Она сама предложила тему: «Charm of Persia»… Фридрих был в восторге: еще бы, такая реклама его коврам!
Вот из-за ковров-то Айя и оказалась в тот день в их проклятом особняке, и всего-то требовалось — отвести глаза, повернуться спиной к распахнутой двери кабинета, из которого в то суматошное утро Фридрих выскочил на крики Большой Берты.
Крики неслись с улицы, где буквально перед домом на старуху наехал велосипедист.
Ничего страшного не произошло, кроме того, что велосипедист, столкнувшись с громадной задницей немецкой мортиры, упал со своего велосипеда и сломал руку («Er hat sich auf mich gestürzt, dieser Kasache!»[38]).
Судя по тому, что одновременно со второго этажа по лестнице скатилась огненноликая Елена (клубничная маска во все лицо), а из кабинета выбежал Фридрих, можно представить, какую Большая Берта выдала канонаду из всех орудий — орала так, что, помчавшись на вопли, Фридрих оставил дверь кабинета распахнутой.
Он к Большой Берте был страшно привязан.
Айя в это время крутилась в соседней с кабинетом гостиной, на время превратив ее в студию: строила натюрморт из медной и бронзовой утвари, собранной по углам и закоулкам дома.
На полу в просторном эркере ленивыми удавами лежали рулоны ковров — новая партия, доставленная с центрального склада в Тегеране. Обычно партии завозились прямо на склад магазина-галереи в Мейфэре, но на сей раз Фридрих попросил привезти ковры домой: Елена хотела выбрать что-нибудь новенькое и «деликатное» для своего кабинета. Ковры привезли и сгрузили в нижней гостиной.
Вот Айя и крутилась там, с удовольствием расстилая то один, то другой (все нежнейших расцветок — такими коврами застланы столы на картинах Вермеера), любуясь каждым, ахая и колеблясь — какой выбрать фоном для меди: зеленовато-розовый, с мелко-серебристой вязью, или палево-голубой, с синими лилиями по кромке.
В этот момент и стряслась драма: наезд несчастного велосипедиста на гранитную задницу Большой Берты. Звукового оформления Айя, само собой, не слышала, но по тому, как весь дом в одну секунду пришел в движение, по тому, как внезапно распахнулась дверь кабинета и оттуда вылетел обезумевший Фридрих, поняла, что происходит нечто потрясающее.
Вот и надо было повернуться спиной к распахнутой двери кабинета и к тому, что в этой двери она вдруг увидела: отъехавшую вбок секцию с книгами, оказавшуюся проемом…
Завороженная открывшимся кадром, она подошла и замерла на пороге комнаты.
В сущности, это был огромный сейф, в данный момент открытый. Внутри ровной клавиатурой встроены в стенку с десяток сейфов поменьше.
Ну и вали отсюда, сказала она себе, это ведь нормально для делового человека такого масштаба, как Фридрих, — иметь в доме сейф, где он хранит… А что, кстати, хранят в таком монстре — деньги? золото? ковры? При нынешней банковской системе, при виртуальном перемещении капиталов и акций — что особенного можно прятать в этих стальных тайниках, кроме каких-нибудь украшений Елены, которые она держит совсем в другом, маленьком сейфе в спальне? Бриллианты и жемчуга она, как и все, хранила в банковской ячейке.
Но момент, но обстановка, но — кадр! — Айю очаровали. Это был шик, антураж голливудского боевика на тему ограбления банков: сейф, да какой! — настоящая потайная комната! Наверняка там шифры, и коды, и прочая дребедень… Блеск! А если еще совместить нос Большой Берты и ее неохватную задницу со всей этой сверкающей кнопочной картечью! Ее голубые фашистские глаза на фоне стали!
Выходит, это сюда Фридрих заводил некоторых «деловых партнеров», подумала Айя. Заводил, чтобы… что? Боже, ну что такого таинственного может быть связано с дурацкими восточными коврами? Дурацкая бумажная документация, приход-расход, годовой оборот, дебет-кредит?..
На краю письменного стола лежала пластиковая папка, которую Фридрих бросил, выбежав на вопли Большой Берты. И Айя склонилась над папкой — просто из любопытства…
Вначале все это показалось ей какой-то тарабарщиной, но спустя минуту смысл организовался, как шахматная композиция на доске. Именуя девушку «безбашенной казахской шлюхой», Елена Глебовна ошибалась: та всегда внимательно смотрела новостные передачи, каждый день читала в Интернете ленты новостных агентств, а химией когда-то увлекалась всерьез — из-за фотографии, — так что в тему худо-бедно въехала: оружейная сделка.
В левой колонке этой восхитительной ведомости значились названия ракет и систем наведения, пистолеты-пулеметы, штурмовые винтовки, снайперские винтовки, гладкоствольные ружья «ремингтон», а также названия кое-каких химических веществ — труднопроизносимых, но явно смертоносных.
И ни одного ковра, хоть обыщись.
Перевела взгляд на соседнюю колонку: цифры были убойными.
Он оказался настоящим великолепным «бандитом», этот ее замечательный двоюродный дедушка.
…Когда, тихо матерясь по-русски, Фридрих вернулся с улицы (объяснение с полицией, втаскивание в дом туши Большой Берты, вызов такси для поломанного велосипедиста), Айя по-прежнему крутилась вокруг своей инсталляции, выбирая нужный ракурс для первого снимка в «рассказе».
Фридрих вошел в кабинет (она спиною чувствовала и представляла, как деловито он там возится — вкладывает смертоносную папку в ячейку, запирает, перебирая кнопки клавиатуры, закрывает толстую дверь огромного своего сейфа, беременного взрывами, ядовитой отравой и ужасом сотен тысяч или даже миллионов людей), но минут через пять вышел.
Она повернулась и навела на него объектив.
Он сказал в объектив:
— Могла бы выглянуть в окно интереса ради — что там приключилось с несчастной старухой. Все-таки ты удивительно равнодушна. И перестань щелкать мне в лицо, что за хамство!
Она отщелкала несколько кадров этого настоящего его лица, опустила фотоаппарат и сказала: — Фридрих! Ты бандит?
Ты сначала подумай, ты подумай сначала, — может, не стоит рта открывать?
Но она не дала себе труда подумать — и потому оцепенела от ярости, когда Фридрих наградил ее полновесной затрещиной. Эта затрещина горела на ее щеке дней пять — так Айе казалось. И дело не в том, что он поднял на нее руку — подумаешь, оплеуха: к тому времени ей доводилось и раздавать, и получать вполне чувствительные удары, кисейной барышней она не была, а уж недотрогой ее бы никто никогда не назвал. Что могло ее удивить или задеть после трехдневной комы в бразильском госпитале?
Но и выкатившись из особняка в Ноттинг-Хилле, она оскорбительную сцену с Фридрихом считала безобразной, но все же семейной разборкой. «Меня папа никогда пальцем не тронул!» — мысленно орала она. Иными словами, Фридрих оставался для нее родственником.
Она и продолжала бы считать его родственником, даже послав к черту всю эту компашку, даже после того, как неизвестные мерзавцы расколошматили ее фотик, выудив его из рюкзака, оставленного в подсобке паба. Она так плакала, стоя над растоптанными на полу линзами. Нет. Ничегошеньки она бы не поняла, ничего — дуреха, балда, простофиля!
Если бы не эпохальный визит Большой Берты.
О-о-о!!! Большая Берта! Дорогая моя, героическая толстая задница!
Старуха явилась прямо в паб — и как она адрес разузнала, и как решилась прийти, как умудрилась исчезнуть из дому, откуда отлучалась только в ближайший супермаркет?
Айя онемела, когда увидела Большую Берту: беспомощная глыба в допотопном плаще рейхсфюрера СС, та стояла в сизых клубах сигаретного дыма — гигантская сова в сполохах синего света, среди обдолбанной молодежи чужой страны.
Айя выбежала из-за стойки бара, взяла старуху за руку и увела в кухню. Смешно, первой мыслью было: Фридрих прислал Большую Берту, хочет помириться «с девочкой»… Идиотка наивная!
Вот тогда и выяснилось, что старуха немного петрит по-русски. Ну конечно: все восточные немцы изучали в школе обязательный русский язык, да и Фридрих за годы второго брака дома говорил с Еленой только по-русски. В бурном потоке русско-немецких слов, который Айя пыталась разобрать, переспрашивая, уточняя, останавливая Берту — удостовериться, что все поняла правильно, — прояснились некоторые интересные обстоятельства.
