Сергей Самсонов - Железная кость
— Ну уж не под Миттала лечь — это точно. Если ты даешь трахнуть кому-то жену, то ты как называешься? А если ты идешь с достойной женщиной в загс? Ты, кстати, как к француженкам относишься? — Угланов выкладывал давно припасенное, свой план пятилетки, творения «Русстали», идею, которую выносил, выточил еще до вот этой войны с русской властью, и надо было только подождать последние пять лет, пока сталелитейное французское исчадие «Арселор» утратит окончательно плавучесть. — Мы продать ключевую компанию фашистам не можем. Но жениться-то можем. На любой иностранке. «Арселор», «Арселор», — вдунул желтое волчье пламя Андрюше в глаза. — Он потонет сейчас без подпитки ликвидностью. Там сейчас все решается. Миттал хочет давно в абсолютно крупнейшего вырасти. В идеале сожрать и французов, и нас, у него же ресурса немерено. Треугольник любовный стальной. И какая тут наша игра. Я ему обозначил, что готов с ним работать в направлении слияния, если в общей структуре у нас будет сорок процентов, и по этому он сейчас вылетает в Москву — пробивать это дело. Ему кажется, здесь — Украина, дикарям показать можно будет стеклянные бусы, и они ему все отдадут. Это всем им немного собьет равновесие. И Кремлю, и индусу. Ну а мы, пока весь сыр да бор, тихой сапой к французам подкатим. Миттал им предлагал свои акции, фантики, за поглощение: типа он на прокорм сорок тысяч рабочих берет и потянет со дна их, а мы — пять с половиной, сколько можем живыми деньгами сейчас, и плюс все наши акции. Либо мы им подбросим вот этот кусок, либо им половину своих сталеваров к зиме сокращать и у них это кончится штурмом Бастилии. Они сделают к лету, какую мы скажем, эмиссию, как бы под привлечение, а на деле под нас, чтоб у нас в капитале была половина фактически. И у этой команды волейбольной тогда вообще нет никаких рычагов юридических, чтобы это нам остановить: мы же родину не продаем, мы для родины, наоборот, покупаем ресурс. Ну а то, что прописка у новой компании будет в Люксембурге, а не в Элисте — это уж извините, мы право имеем. Мы уж как-то, наверное, это успеем, Андрюш, прежде чем они нас подкопают в России… — перепахать построчно, выпестовать сделку, по миллиметру на коленях проползти 174 метра брачного контракта, с миноискателем, сверхчутким эхолотом на предмет выявления донных ловушек. Это будет высасывающе медленный, долгий процесс — взаимных одобрений, несогласий, переписывания буква за буквой свода правил семейного существования, прохождения контрольных отметок «симпатия», «страсть»… до «давай будем вместе всегда» и до «я поняла, меня в этом человеке устраивает — все», он запрыгнул в кабину, Угланов, запустил этот счетчик на дни и минуты, и теперь либо он обнесет Нотрдамским собором европейского права свою собственность-«я», либо эта, родная, трясина сожрет все его напрягаемые прочности.
— Ну а если они нас… — сквозь очки заблестели глаза у Ермо, колыхнулось горячее зверье нутро, — чисто русскими методами?
— Так в России живем, — только верность свободе и злое веселье жгли Угланову ровным калением живот. — Русский — это ведь тоже судьба.
2
По свободной, до звона натянутой хорде раскраивал воздух углановский поезд, пусть и плещет теперь то и дело будильничным дребезжанием в ухо, как крутым кипятком из свистка скороварки: прокурорские крысы взрываются в клочья на прогрызенных ими местах силовой изоляции, но грызут и грызут, прорываются вглубь, и прошли уже апт-неоком, келловей, на Украине разрыли лжеэкспорт — бересту с полустертой печатью могутовской «дочки» и просьбой к Украинским железным дорогам переправить семнадцать вагонов белой жести из адреса SANKO Makina Ltd в адрес ЗАО «Завод имени Малышева» — уклонение от обязательной донорской помощи Российской Федерации и Украине в размере 40 % НДС. В закрытых территориальных налоговых могильниках Свердловск-44, Свободный, Заозерск, Разбойник, Черный Камень, в калмыцких степях и мордовских лесах, свободных от коврового налогообложения, неутомимо копошились бригады археологов, обмахивая кисточкой фрагменты клинописных уставных табличек ООО «Бозон», «Пульсар», «Квазар»… и сколько еще было выструено им, Углановым, молоки однодневок, необходимых только для того, чтобы десятки раз перепродать себе же самому новорожденное стальное содержимое многокилометровых железнодорожных составов и срезать все фискальные щупальца, путы, лианы Государства Российского.
Подкатили к гранитным берегам монумента императору Сталину, заползли сквозь чугунные кованые, с треугольником и шестерней «Русстали», ворота — толкнулся из-под черной брони, распрямляясь во весь двухметровый, и сразу меж привычными автомобильными спинами на стоянке приметил долгожданных гостей: две незримо как будто осиянных, лучащихся вездеходной силою туши «А8» с фэсэошным «лендровером» сопровождения. Без звонка, церемоний вонзились — «мы решаем, когда нам с тобой разговаривать», «мы проедем к тебе, когда мы захотим», вот совсем как бандиты Сильвестра и Дедушки в позапрошлую эру валютных менял и железных ларьков с бабл-гамом: те могли его тронуть руками, и тогда он, Угланов, подрагивал от животного страха, а сейчас — в общем, нет.
Он воткнулся под своды, и тюленья головка секретарши с глазами белька пропищала ему из-за стойки вдогонку: «тут к вам из… и сказали: никому не звонить». Смысла не было в «пусть подождут», в ответных насекомых уколах броненосцам: вырвать руки и выволочь за ноги — если б это, не меньшее, мог он сделать с ублюдками… все равно он их ждал, даже зная в лицо, кто придет. «Запусти их ко мне», — опустился за стол и еще раз прислушался: ничего не дрожит в нем под ребрами — и остался доволен равномерным и равнообъемным беззвучием сердца.
Первым сунулся в щель молодой, no name, с гладко-стертым безликим лицом, во всем только что купленном в «Эппл-стор» и Столешникове, и без спроса уселся, безошибочно выбрав за столом подчиненное место и оставив хозяйские старшим, Константинов Андрей Константинович, хорошо не Иван хоть Иванович, проводить разговор будет он… А за ним уже длилось, тянулось трудовое больное сопение и фырканье тягача с волочащейся следом понтонной секцией, монгольфьера, амфибии на воздушных подушках — как на третий этаж поликлиники на перевязку, вперся в дверь генерал безопасности с провисшей жировой горой живота и угасающими скорбными глазами сенбернара, и прицепом за ним — больше чем ожидаемый скот и ублюдок Бесстужий, возрожденный из падали, уцелевший в строю самых незаменимых при незаменимых: свирепыми рывками озирался и зыркнул на Угланова — живучей, осиянной частицей абсолютной силы, с огромным наслаждением впился и выедал Угланова глазами, того, по чьей вине все сразу у него пошло, Бесстужего, не так и даже вообще остановилось — застрявшие на ленте транспортера жирнейшие куски, и вот он наконец пришел, как обещал, — чтоб выжать из Угланова все масло!
— Ну что, сразу к делу, Артем Леонидыч? — Уроды развалились в кожаных летающих сугробах. — Вадима Алексеича, так думаю, — no name поклонился раздавленному животом генералу, — представлять вам не надо. Ну так вот, нам сейчас надо с вами, Артем Леонидыч, решить вопрос о вашем будущем, не больше и не меньше. Вы, наверное, уже ощутили, как плотно работают с вашими старыми, так сказать, контрагентами, и, конечно, иллюзий, как умный человек, не питаете, чем для вас это кончится в связи с тем, на каком это уровне все. Понимаете уж, а ведете себя… Что же это такое вы задумали с Митталом? Вот так вот взять и вывести крупнейший металлургический актив страны из-под российской юрисдикции.
— Ты-и-и што это, а?! — Генерал, пораженный в нутро, в пуповину живую, всею тушей рванулся из диванных сугробов, пересиливая гнет своего живота. — Весь народ, надрываясь до кровавых мозолей, построил — чтобы ты присосался?! — наливаясь расстрельным свинцом, ненавидяще впялился в вора. — Чтоб индусу теперь ни за хрен?! На тебя отпахали уральцы-рабочие — пусть на этого хера с горы теперь пашут? Ты текущей повестки вообще не сечешь? Закругляемся мы с тобой, всё, со всеми вами закругляемся, воровавшими русские недра и гнавшими за бугор, словно бочки с дерьмом! Всех вас будем вот так вот, — захватил воображаемые сусличьи ножки, — выворачивать и вытряхать! Хватит, хватит смеяться в лицо!.. — И не мог убивать больше криком, обвалился в диванную топь.
— Вы зачем вообще это дело затеяли? — наконец-то дождавшись отлива генеральского гнева, no name запустил вновь машинку обработки Угланова. — Вы же ведь понимаете: в этой форме, в которой вы хотите закрыться, вам никто это сделать не даст. Вариант этот, он для вас самый плохой. Вы хотите такой аргумент предъявить, чтобы всё по вам остановили? Или вы и не думали закрываться вот так? Массмедийная просто такая кампания в поддержку? Или что-то еще?
Заглянул ему все же Угланов в глаза, удостоил: знает про «Арселор»? Ничего не понять по неясным застекленным глазам.
