Нагиб Махфуз - Дети нашей улицы

— О Господи! Значит, через тебя можно будет поживиться, — угрожающе проговорил Агаг.

Сердце Арафы сжалось, но лицо осталось спокойным:

— Все, чем я обладаю, в вашем распоряжении, уважаемый.

— Но ты нам так и не сказал, кто твой отец?! — неожиданно рассмеялся надсмотрщик.

Подхватив его шутку, Арафа ответил:

— Может, тебе лучше знать?!

Кофейня наполнилась хохотом. Со всех сторон в густом дыме послышались язвительные комментарии. Выйдя из кофейни, Арафа проговорил, задыхаясь: «Кто знает наверняка, кто его отец? И ты, Агаг, не исключение. Какие же подлые люди!»

Арафа и Ханаш с удовлетворением осмотрели подвал.

— Даже больше, чем я ожидал. Годится, даже очень, Ханаш. Это будет приемная, там внутри спальня, а дальнее помещение — для работы.

— Интересно, в какой комнате погибла женщина? — обеспокоенно спросил Ханаш.

Смех Арафы зазвенел в пустых стенах.

— Ты боишься духов, Ханаш?! Мы укротим их, как Габаль змей. — Он обвел глазами подвал еще раз и добавил: — Только одно окно, и выходит оно на дорогу. Будем смотреть на мир через железную решетку снизу вверх. Единственная выгода от этого — нас не обворуют.

— Могут обворовать!

— Могут!

Арафа вздохнул:

— Все свои способности я направил на то, чтобы приносить людям пользу. Но всю жизнь ко мне плохо относятся.

— Тебя ждет заслуженный успех за все твои страдания и за мучения твоей покойной матери!

94

В свободное время он любил сидеть на старом диване и через окошко наблюдать за тем, что происходит на улице. Он упирался лбом в решетку, и на уровне его глаз оказывались чьи-то ноги, колеса тележек, бегали собаки, кошки и дети. Для того чтобы увидеть лица прохожих, ему надо было пригнуться и вытянуть голову. Перед ним появился голый ребенок, играющий с дохлой мышью. Мимо прошел слепой старик, неся в левой руке облепленный мухами деревянный поднос с семечками, бобами и сладостями. В правой его руке была толстая палка, на которую он опирался. Откуда-то слышались вопли, двое мужчин дрались в кровь. Арафа улыбнулся голому ребенку и спросил:

— Как тебя зовут, умница?

Тот ответил:

— Уна.

— Ты хотел сказать Хасуна? Тебе нравится эта мертвая мышка, Хасуна?

Мальчишка швырнул в него мышь и убежал, переваливаясь с ноги на ногу. Если бы не решетка, он попал бы Арафе в лицо. Арафа повернулся к Ханашу, который дремал у его ног, и сказал:

— На каждой пяди земли этой улицы следы надсмотрщиков. Ничто не напоминает нам о том, что здесь жили Габаль, Рифаа или Касем.

Ханаш зевнул:

— Мы слышим о деяниях Габаля, Рифаа и Касема, а видим лишь таких, как Саадалла, Юсуф, Агаг и Сантури.

— Но они же существовали! Разве нет?

Ханаш указал пальцем в пол:

— Этот дом принадлежит рифаитам. Все его жильцы — потомки Рифаа. Каждый вечер они слушают под ребаб песни о том, что он жил и умер во имя любви и счастья. Тем не менее утром мы открываем глаза под их брань. Схватываются и мужчины, и женщины.

Арафа недовольно скривил рот.

— Но ведь они же существовали! Так?

Ханаш продолжил:

— Брань — самое невинное из того, что может случиться в квартале рифаитов. Что касается драк, то убереги тебя от них Господь! Вчера только одному из жильцов выбили глаз.

Арафа вскочил на ноги, вспылив:

— Что за улица! Да смилостивится над тобой Господь, мама! Взять нас! Все пользуются нашими услугами, а почтения никакого!

— Они никого не уважают!

— Кроме надсмотрщиков! — процедил сквозь зубы Арафа.

Ханаш рассмеялся:

— Зато ты единственный на улице, с кем общаются и рифаиты, и габалиты, и последователи Касема.

— Да будь все они прокляты!

Он немного помолчал. Его глаза блестели в полумраке подвала. Потом сказал:

— Каждый из них гордится своим предком, не задумываясь, вслепую. От их предков остались лишь громкие имена. И никто из них даже не пытается переступить через эту лживую гордость. Трусы!

Первой его клиенткой оказалась женщина из квартала Рифаа, пришедшая через неделю после того, как Арафа обосновался в подвале. Глухим голосом она спросила:

— Как можно избавиться от женщины так, чтобы никто не прознал?

Арафа пришел в ужас и с изумлением посмотрел на нее.

— Я этим не занимаюсь, госпожа! Если вам нужно какое снадобье для тела или для души, я готов помочь!

— Разве ты не волшебник?! — спросила она с упреком.

Он пояснил:

— Только в том, что идет людям на пользу. Убийство — этим занимаются другие, но не я.

— Ты, наверное, боишься? Это останется между нами.

Он спокойно, но не без усмешки ответил:

— Рифаа таким не был.

— Рифаа! — вскричала она. — Он милостив! Но в нашем квартале нет толка от милости. Иначе Рифаа не погиб бы!

Она ушла в отчаянии, но Арафа не раскаивался в этом. Сам Рифаа — лучший из людей — не добился мира на этой улице. А как можно надеяться достичь мира, если начать с преступления?! А его мать! Сколько страданий она перенесла, никому не причинив зла! Хорошо, что он общался со всеми жителями улицы, как заправский торговец! Он наведывался во все кофейни и везде находил себе клиентов. Всюду он слушал, как под ребаб исполняли предания, все истории у него перемешались, и голова пошла кругом.

Первым клиентом из квартала Касема стал пожилой мужчина, который обратился к нему шепотом, при этом улыбаясь:

— Мы все слышали о подарке, который ты преподнес надсмотрщику рифаитов Агагу.

Арафа довольно рассматривал его морщинистое лицо.

— Дай и мне своего снадобья. И не удивляйся, я еще кое на что способен!

Они, словно заговорщики, обменялись улыбками, и, приободрившись, старик спросил:

— Ты же из нашего рода? Так считают в нашем квартале.

Арафа усмехнулся:

— Вам известно, кто мой отец?

Мужчина вполне серьезно ответил:

— Мы узнаем своих по чертам. Так и определили, что ты из квартала Касема. Мы привели эту улицу на вершину справедливости и счастья. Но она оказалась проклята!

Вспомнив о том, за чем пришел, он вежливо добавил:

— Подарок, пожалуйста!

Старик ушел, разглядывая баночку подслеповатыми глазами. В его старческой походке чувствовались надежда и пробуждение сил.

Вскоре к Арафе пришел посетитель, которого он никак не ждал. Он сидел в гостиной на тюфяке, перед ним дымились благовония с тонким ароматом, когда Ханаш ввел старика-нубийца.

— Юнус, привратник господина управляющего, — доложил Ханаш.

Арафа вскочил и протянул посетителю обе руки.

— Приветствую вас! Очень рад! Проходите, уважаемый!

Они сели рядом, и привратник откровенно сказал:

— Ханум, жену управляющего, мучают кошмары. Она стала плохо спать.

В глазах Арафы промелькнул тщеславный огонек. Его сердце забилось в предвкушении. Скрывая свои чувства, он сказал:

— Это пройдет, ничего необычного.

— Однако она переживает. Она послала меня к тебе, чтобы ты подобрал ей лекарство.

Арафа был счастлив. Такой власти он не ощущал за всю свою жизнь, пока скитался вместе с матерью.

— Лучше бы мне самому поговорить с ней!

— Это невозможно! — резко ответил привратник. — Вы не можете к ней прийти. И она не придет к вам.

Арафа расстроился, что счастливый шанс от него уходит.

— Тогда мне нужна какая-нибудь ее вещь, — попросил он.

Привратник кивнул головой в чалме и засобирался. Уже в дверях он остановился, склонился Арафе и шепнул на ухо:

— Я слышал, что ты сделал подарок надсмотрщику рифаитов Агагу.

Когда привратник ушел с баночкой, Арафа и Ханаш долго смеялись.

— Интересно, — спросил Ханаш, — для кого он это попросил: для себя, управляющего или его жены?

— Улица подарков и дубинок! — с усмешкой воскликнул Арафа.

Он подошел к окну, чтобы посмотреть, как выглядит квартал ночью. Стена напротив показалась ему посеребренной от лунного света. Пели цикады, из кофейни доносился голос поэта:

«— Когда же ты поймешь, что нас ничего не связывает? — спросил Адхам.

— Да простят нас небеса, — ответил Идрис. — Разве ты не брат мне?! Родственные связи не разорвать.

— Идрис! Хватит с меня уже того, что ты сделал!

— Горе невыносимо. Каждый из нас пострадал. Ты потерял Хумама и Кадри, а я Хинд. У великого аль-Габаляуи теперь внучка-блудница и убийца-внук.

Адхам сорвал голос до крика:

— Если не настигнет тебя кара за твои деяния, то мир обречен…»

Со скучающим видом Арафа отошел от решетки. Когда наконец на нашей улице перестанут рассказывать сказки? Когда же миру придет конец? И мать моя тоже как-то сказала: «Если нет кары за злодеяния, мир обречен». Бедная моя мать, закончившая свои дни в пустыне! И что же вынесли из всех этих преданий жители нашей улицы?