Татьяна Соломатина - Коммуна, или Студенческий роман
Вместо одной стареющей учительницы физики в школе появилось двое юнцов – долговязый журавль-физик, двадцати двух лет от роду, строящий глазки всем мало-мальски симпатичным старшеклассницам, и совсем тихая, незаметная учительница биологии в огромных очках-блюдцах. И с искусственной правой рукой. Настолько с виду естественной, что разглядели толком уроку к третьему. Биологичка была так юна, так беззащитна, так некрасива, что даже девятиклассники – эти страшные в своём подрастании звери – и помыслить не могли над ней посмеяться или ещё как поиздеваться. Она вызывала у лютых подростков исключительно какие-то… отцовские и материнские, что ли… чувства. Она сама рассказала им про автокатастрофу. В детстве. С родителями. Мать погибла. Сидела за рулём. Отец так и не женился, а протез привёз из ГДР. Он совершенно нефункциональный, этот протез. Просто «для красоты». Хотя какая уж там красота… Биологичка тихо расплакалась, и класс взял её под свою опеку. Там, где рулит стихийный неуправляемый психоанализ, – не до точной науки биологии. Школьная программа и тогда не предусматривала особой сосредоточенности на решётках Пеннета или детального разбора законов Менделя. Не говоря уже о биохимии клетки. Так что те, кто собирался поступать в медицинские институты, биофаки университетов или на ветеринарную медицину в сельхоз, биологией занимались дополнительно.
Полина не собиралась, надеясь, что всё обойдётся клубом «Юный медик», а затем – вуаля! – МГУ, а победителей не судят, но… Но мама разыскала через подруг преподавателя биологии с кафедры медицинского института, и Полина покорно пошла, потому что с мамой не спорят, а пока ты ещё станешь тем победителем… В общем, к череде бесконечных занятий добавилось ещё одно – и слава богу! Тем более что и сама биология была Полине небезразлична (она даже находила кое в чём весьма поэтичными все эти эмбриогенезы, мембранные системы аппарата Гольджи и прочие неоморфные мутации), и личность этого самого преподавателя, подрабатывающего (и немало!) частными уроками, вызывала искренний, неподдельный интерес. Точнее – преподавательницы.
Валентина Васильевна выглядела фигурой значительной. Это позже оказалось, что она всего лишь ассистент кафедры биологии и паразитологии. Десятикласснице Полине Романовой казалось, что Валентина Васильевна – величественна. И даже велика. Почему она создавала подобное впечатление? Сложно сказать. Она была и достаточно высокой, и весьма стройной. И, несмотря на солидный возраст – шестьдесят, – двигалась легко и спортивно. Нет, она не выглядела моложе своих лет, хотя чувствовалось, что очень к этому стремится. Стремится – но поступает совершенно противоположным образом. Во-первых, красит волосы в смоляной чёрный цвет. Всё ещё густые длинные волосы – в колер воронова крыла. Возможно, это когда-то был её родной цвет, но с ним никак не вязались яркие голубые глаза.
– Подобный феномен именуется «биологический урод», – по-царски щедрым меццо-сопрано сказала Валентина Васильевна своей ученице при первом знакомстве, заметив, как она на неё глянула.
– Что, простите? – не сразу поняла Полина.
– Ты хотела сказать, что так не бывает – такие чёрные волосы – и такие голубые глаза.
– Не хотела.
– Ты так подумала.
– Ну ладно, подумала, – сдалась Поля и улыбнулась.
– Так вот, запомни, это именно так и называется – «биологический урод». Яркие льняные блондины с тёмно-карими глазами тоже именуются подобным же образом. Всё, что выходит за пределы школьных решёток Пеннета и менделевского гороха, так именуется. Хотя подчиняется тем же законам. Просто геном более… скачущий. И чем больше туда намешано, тем больше всего – внешности, ума, дури, способностей. – Валентина Васильевна немного помолчала. – Ты не против, если я закурю? – Она достала сигарету из пачки и щёлкнула зажигалкой. Видно было, что спрашивает она для проформы и мнение потенциальной ученицы на сей предмет её нисколько не волнует. Да-да, потенциальной. Это была первая встреча, и проходила она на диванчике большой комнаты квартиры Валентины Васильевны. Основным условием знакомства было то, что ученик является на собеседование сам. Без родителей. Дама бралась заниматься далеко не со всеми.
Полину она взяла.
И весь десятый класс раз в неделю Полина отправлялась в дом в начале Сегедской, чтобы два академических часа переписывать в свою тетрадочку из старых тетрадочек Валентины Васильевны то, что можно было бы преспокойно прочитать в многочисленных учебниках и руководствах. Стоило это развитие навыков письма баснословно дорого по тем временам – двадцать пять рублей! Бордовая бумажка с дедушкой Лениным. Колоссальные бабки! Больше пятой части зарплаты Полиного папы. Благо мама получала немало и была готова положить на алтарь Полиного поступления в медицинский институт если не всё, то многое.
Пока ученица тщательно переписывала (иногда – ученицы: Валентина Васильевна могла время от времени посадить двух писарей рядом за большой стол в своём кабинете), преподавательница курила, пила вино, говорила по телефону, варила гречневую кашу – всегда только и только гречневую – и выясняла отношения со своим молодым сожителем. Гречневая каша всегда подгорала. Сожитель таился где-то в недрах квартиры, и его никак не удавалось рассмотреть, хотя именно он вызывал куда более горячий интерес учениц, чем все амёбы, круглые и кольчатые черви, вместе взятые.
– Куда ты, скажи на милость, собрался? – резонансно гудел голос Валентины Васильевны на всю квартиру.
– Я не обязан тебе отчитываться! – взвизгивал щенячий тенор.
– Обязан! Пока ты у меня живёшь, за мой счёт ешь, пьёшь и одеваешься – ты мне обязан отчитываться, отлизываться, отсасываться и не смеешь отгавкиваться! – разносилось под сводами «сталинки» спокойное ариозо Валентины.
Иногда Валентина Васильевна уделяла своим ученицам более пристальное внимание – и тогда полтора часа превращались в сказку. В настоящую сказку об удивительном искусстве магии – о биологии. По стенам кабинета Валентины были развешаны удивительные картины. Казалось, что картины. Оказалось – местами схемы, пути эволюции, спирали ДНК, а вот те лодки из фантастических романов – вовсе не лодки, а митохондрии. Валентина прекрасно рисовала. На полках у неё стояли всякие удивительные штуки – чучела, муляжи – и всё-всё-всё рассказывало, пело, нашёптывало о биологии. И даже задачи – те самые скучные, занудные, механические задачи по генетике в Валентинином исполнении наполнялись смыслом, раскрывали тайны династий, подглядывали за чужой хромотой, слепотой, за европейским Средневековьем, за американскими индейцами и за губительным для империй многовековым инцестом, выливающимся в гемофилию единственного престолонаследника.
Кажется, она знала, за что берёт двадцать пять рублей. Даже если бы она брала пятьдесят – это было бы совсем не много. Оплата времени волшебника, тратящего своё умение на инфузорий. Хотя… Не зря же, ох, наверняка не зря, она оставляла за собой право выбирать учеников и первую встречу проводила без вечно суетящихся родителей. Учитель – магия своевременного включения в ученика, а вовсе не тупое просиживание рядом. А писать от руки – очень полезно. Развивает мыслительный процесс.
Ну а что в свои шестьдесят оказалась всего лишь ассистентом – ну так у неё в жизни были другие интересы. Есть такие дутые профессора и липовые доценты, что с полсотни можно не глядя отдать за такого ассистента, как Валентина Васильевна Коренная.
Забавно, но её фамилию Полина узнала только на первом курсе. Валентина Васильевна отловила ту подгруппу седьмой группы первого лечебного факультета, где училась студентка Романова. Какой ей в этом был интерес? Тут на первом курсе было ещё с десяток её учеников. Ну а может, ей нравилось большое количество качественных молодых людей в этой подгруппе? Ну почему тогда именно в этой подгруппе, а не в другой? Вся группа была насквозь мужская, кроме случайно попавшей туда Поленьки. А может, и вот почему:
– Полина! – обратилась к ней Валентина Васильевна в коротком перерыве первого же занятия. – Будешь старостой биологического кружка. Мне эти СНО не передать тебе, как надоели. Биология в медине – смешная первокурсная дисциплина, наукой тут давно никто толком не занимается, интересы заведующего кафедрой давно известны. Кличку уже засветили?
Кличка этого смешного, круглого, коротконогого, короткорукого старичка была звучная, за себя говорящая – Гельминт.
Гельминты – это (для тех, кто не слишком подкован в биологии), попросту говоря, глисты. Общее название паразитических червей, обитающих в организмах людей, животных и растений. Да-да, и растений. Паразитические формы жизни – они везде, а не только на вашем диване, куда вы сегодня утром крикнули: «Паразит! Хоть бы мусор вынес!» И, чтобы вы знали, приблизительно каждый второй житель планеты гельминтизирован. То есть буквально ткнёте пальцем в соседа по койке/комнате/офису/столику в ресторане – а у него глисты!!! Так что довольно-таки актуальная тема-проблема. И вот все научные интересы заведующего кафедрой биологии Одесского медицинского института по прозвищу Гельминт и были устремлены на эту тему-проблему. Весьма благородно. Особенно если учесть, что его интересовали не столько аспекты дегельминтизации – давно и прочно известные человечеству, – сколько гельминтотерапии. Гельминтотерапия – это не совсем то, что может себе представить в меру общо и широко образованная публика, расшифровав этот латинизированный термин. Гельминтотерапия – это не поглощение глистов с целью похудения. С целью похудения обычно рекомендуется меньше жрать и больше двигаться. А если и находятся отчаянные смельчаки на манер покойной Марии Каллас, то глотают они вовсе не аскарид и власоглавов, а куда ещё более противных созданий. Хотя, казалось бы, куда уж противнее? Гельминтотерапия – это вариант иммунотерапии, и заключается он в умышленном заражении теми гельминтами, возможности воспроизводства которых ограничены. Используется этот метод лечения при аутоиммунных заболеваниях. При запущенных формах бронхиальной астмы, например. Или даже при такой страшной патологии, как рассеянный склероз… Гельминты отзывают часть гипериммунного ответа «на себя», и гипертрофированный, если так можно выразиться, иммунитет начинает уничтожать клетки не собственного организма, а тех самых гельминтов. Эдакий обман во имя истины.
