Лиза Си - Девушки из Шанхая

Я сижу за главным столом, между сестрой и дочерью. Обе ведут себя как принято, но их переполняет чувство вины: Мэй — потому, что ее не было, когда все произошло, Джой — потому что она считает, что стала причиной самоубийства отца. Я знаю, что должна сказать им, что они не виноваты. Никто не мог предвидеть, что Сэм пойдет на такое безумство. Но, сделав это, он освободил меня, Джой и дядюшек от дальнейшего преследования. После смерти Сэма агент Биллингс сказал мне:

— Теперь, когда нет ни вашего свекра, ни мужа, мы не можем ничего доказать. И похоже, что мы ошибались насчет той группы, в которой состоит ваша дочь. Это для вас радостная весть, но мой вам совет: когда ваша дочь вернется в сентябре на учебу, посоветуйте ей держаться подальше ото всех китайских организаций и вести себя осторожнее.

— Мой свекор родился в Сан-Франциско. Мой муж всегда был гражданином Америки, — ответила я, глядя на него.

Как я могла так спокойно говорить с агентом службы иммиграции, не зная при этом, как поговорить со своей сестрой или успокоить дочь? Я знаю, что им больно, но не могу им помочь. Это я нуждаюсь в их помощи. Но даже когда они пытаются что-то сделать — приносят мне чай, демонстрируют свои красные опухшие глаза, сидят со мной, пока я плачу, — я чувствую, что меня переполняет безбрежная печаль и… ярость. Зачем моей дочери понадобилось вступать в эту группу? Почему она не оказывала своему отцу должного уважения в последние несколько недель? Почему моя сестра постоянно поддерживала увлечение Джой американскими нарядами, стрижками и мнениями? Почему она не помогала нам с Сэмом справляться со всеми трудностями? Почему она не заботилась о своем муже сама все эти годы, а особенно в день смерти Сэма? Если бы она, как и подобает, сама возилась с ним, у меня была бы возможность остановить Сэма. Я знаю, что во мне говорит мое горе. Легче злиться на них, чем страдать из-за смерти Сэма.

Вайолет с мужем, также сидящие за нашим столом, упаковывают для меня несъеденное угощение. Дядя Уилберт прощается. Дядя Фред, Марико и их дочери уходят домой. Дядя Чарли мешкает, но что он может сказать? Что все они могут сказать? Я киваю, по-американски пожимаю им руки и благодарю за то, что они пришли. Я изо всех сил стараюсь быть достойной вдовой. Вдовой…

Принято, чтобы во время траура вас навещали знакомые, приносили угощения и играли с вами в домино. Но, как и во время похорон, большинство наших друзей и соседей предпочитают держаться в стороне. Они смакуют сплетни, не понимая, что мои беды могут в любой момент коснуться их самих. Только Вайолет осмеливается навестить меня, и впервые в жизни я рада тому, что меня есть кому утешить, кроме Мэй.

Во многом Вайолет ассимилировалась гораздо глубже нас — у нее есть достойная работа и дом в Силвер-Лейк, но все же она отважилась прийти ко мне, хотя у них с Роландом гораздо больше причин бояться, чем было у нас с Сэмом. В конце концов, они были вынуждены остаться в Америке, так как Китай стал закрытой страной. Их должности, которые ранее вызывали у всех такое восхищение, теперь делают их объектами подозрений: они могут быть шпионами, оставленными здесь специально для сбора информации о технологиях и исследованиях США. Тем не менее она превозмогает свой страх и приходит навестить меня.

— Сэм был хорошим Быком, — говорит Вайолет. — Он был честным человеком, готовым нести ответственность за свою прямоту. Он следовал законам природы и терпеливо вращал колесо судьбы. Он не страшился своей участи и знал, что сделать, чтобы спасти вас с Джой. Бык всегда делает все возможное, чтобы защитить свою семью.

— Моя сестра не верит в китайский гороскоп, — вмешивается Мэй.

Не знаю, почему она так говорит. Конечно, было время, когда я не верила в подобные вещи, но это было давно. В глубине души я понимаю, что моя сестра — действительно Овца, что я навсегда останусь Драконом, Джой — Тигром, а мой муж был Быком — надежным, собранным, спокойным и, как сказала Вайолет, не страшившимся жизненных тягот. Это замечание, как и многие другие высказывания Мэй, показывает, как мало она меня знает. Почему я раньше этого не замечала?

Не отвечая Мэй, Вайолет гладит мое колено и цитирует старую поговорку:

— Все легкое и чистое поднимается вверх, становясь небом.

В моей жизни не было трех ровных миль или трех солнечных дней подряд. Раньше я была храброй, но теперь я совершенно опустошена. Мое горе подобно непроницаемому слою густых облаков. Мои одежды и сердце черны, и я не могу думать ни о чем другом.

Тем же вечером, когда Верна уже покормили, погасили свет в его комнате и Джой ушла выпить чаю с сестрами И, в мою комнату стучится Мэй. Я встаю и открываю ей дверь. На мне сорочка, мои волосы в беспорядке, а лицо опухло от слез. На моей сестре — изумрудно-зеленое атласное платье, облегающее фигуру, ее волосы уложены в неправдоподобно высокую прическу, в ушах сверкают серьги с нефритом и бриллиантами. Она куда-то собирается. Куда — я не интересуюсь.

— Второй повар сегодня не вышел на работу, — говорит она. — Что мне делать?

— Мне все равно. Решай по своему усмотрению.

— Я знаю, тебе сейчас тяжело, и я сочувствую тебе. Действительно сочувствую. Но ты нужна мне. Ты не представляешь, как тяжело мне сейчас приходится с кафе, Верном, домашним хозяйством и моим бизнесом. У меня так много дел.

Я слушаю, как она вслух дивится тому, в какие хлопоты выливается обеспечение съемок фильма «Вокруг света за восемьдесят дней» массовкой, костюмами и реквизитом вроде тележек, киосков и повозок рикш.

— Как правило, я беру за прокат десять процентов стоимости предмета, — продолжает она. Я понимаю, что Мэй пытается заставить меня выйти из комнаты, вернуться к жизни и, как обычно, помочь ей, но, честно говоря, я ни черта не смыслю в ее делах, и сейчас мне они совершенно безразличны. — Некоторые предметы берут в аренду на несколько месяцев, на год, и среди них есть вещи, которые нечем будет заменить в случае поломки, — повозки, например. Как ты думаешь, сколько мне за них брать? Каждая стоит около двухсот пятидесяти долларов, то есть, по идее, неделя должна стоить двадцать пять долларов. Но, наверное, надо брать больше, ведь если с ними что-нибудь случится, где мне взять новые?

— Решай по своему усмотрению.

Я начинаю закрывать дверь, но Мэй не дает мне этого сделать:

— Почему ты меня не впускаешь? Ты приняла бы душ, я сделала бы тебе прическу. Ты могла бы надеть платье, и мы вышли бы пройтись.

— Не хочу мешать твоим планам, — отвечаю я, думая, что она столько раз оставляла меня одну с родителями в Шанхае, в квартире с Иен-иен и здесь с Верном, чтобы отправиться неизвестно куда.

— Ты должна вернуться к жизни…

— Прошло всего две недели.

Мэй смотрит на меня в упор:

— Ты должна выйти и быть со своей семьей. Джой скоро возвращается в Чикаго. Ей нужно с тобой поговорить.

— Не говори мне, как воспитывать мою дочь.

Она берет меня за запястье, касаясь маминого нефритового браслета.

— Перл! — Она слегка трясет мою руку. — Я знаю, как тебе тяжело. Ужасное горе. Но ты еще молода, еще красива. У тебя есть дочь. У тебя есть я. И у тебя было все. Взгляни, как любит тебя Джой, как любил тебя Сэм…

— Да, и умер.

— Я знаю, знаю, — сочувственно говорит она. — Я хотела помочь. Я не знала, что он покончит с собой.

Ее слова словно плывут перед моим взглядом, выписанные изящным почерком. В повисшей тишине я вновь и вновь перечитываю их, после чего спрашиваю:

— О чем ты?

— Ни о чем. Забудь.

Моя сестра никогда не умела лгать.

— Мэй!

— Хорошо! Хорошо.

Отпустив меня, она воздевает руки и раздраженно ими всплескивает. Затем, повернувшись на своих высоких каблуках, она выходит в гостиную. Я следую за ней. Она останавливается, оборачивается и торопливо выплевывает слова:

— Я сказала агенту Сандерсу про Сэма.

— Что ты сделала?

Мой слух отказывается воспринимать глубину ее предательства.

— Я сказала ФБР про Сэма. Я думала, что так будет лучше.

— Но зачем? — спрашиваю я, по-прежнему не веря, что она могла так поступить.

— Ради отца Лу. Перед смертью он словно предчувствовал то, что произойдет. Он взял с меня обещание, что я сделаю все возможное, чтобы оберечь вас с Сэмом. Он не хотел, чтобы мы были вынуждены расстаться…

— Он не хотел, чтобы Верн оставался на твоем попечении, — говорю я. Но дело не в этом. То, что она сказала про Сэма, просто не может быть правдой. Пожалуйста, пусть это не будет правдой.

— Прости, Перл. Прости меня.

И тут Мэй торопливо вываливает на меня все остальное:

— Агент Сандерс иногда провожал меня домой после работы. Он расспрашивал меня о Джой, о вас с Сэмом. Он сказал, что есть возможность получить амнистию. Он сказал, что если я скажу правду о статусе Сэма, то мы вместе добьемся получения гражданства для вас. Я думала, что если продемонстрирую агенту Сандерсу свою лояльность, он поверит, что вы тоже лояльны. Понимаешь? Я должна была защитить Джой, но, кроме того, я боялась потерять тебя — мою сестру, ведь ты единственная, кто любит меня просто за то, что я есть, ты всегда защищала меня и заботилась обо мне. Если бы вы послушались меня, наняли адвоката и признались, вы бы оба получили гражданство. Вам больше нечего было бы бояться, и нас с тобой никогда бы не разлучили. Вместо этого вы с Сэмом продолжали лгать. Но мне и в голову не приходило, что Сэм может повеситься.