Млечный путь - Меретуков Вионор

Я приветливо кивнул прокурору. Он коротко взглянул на меня, что-то буркнул и отвернулся. С каким наслаждением я всадил бы в него свою самую длинную и острую спицу! Истыкал бы его с ног до головы, чтоб живого места не осталось. Отвратный тип. С бледным, нездоровым цветом лица, наверно, от несварения желудка. Крысиные глаза-пуговки сидят глубоко и не мигают. Голова похожа на тыкву Хэллоуина. Только свечи не хватает. По какому принципу назначают таких омерзительных типов на высокие государственные посты? Сразу видно, что взяточник, чинуша и предатель. Хороший руководитель на пушечный выстрел не подпустит такого субъекта к надзору за исполнением законов. Но где взять такого руководителя? Скорее всего, у того, кто его назначал, голова столь же хэллоуиниста. Если не более.

Я с удовольствием убил бы его. А потом быстренько смазал бы свои нежные пятки гусиным салом. Чтобы свободней, восторженней и стремительней был победный забег.

Мне по-прежнему было скучно, ведь, если разобраться, ничего не изменилось, у меня были деньги, но я не мог найти им применения. Что-то я отдавал на благотворительность, что-то на строительство православного храма на окраине Мушероновки, какие-то деньги уходили еще на что-то. Но все это, по сравнению с основным капиталом, были мелочи.

Я тратился на дорогих проституток. Но они мало отличались от сравнительно дешевых девок с Трубной: такие же дуры, только фанаберии больше.

Дворец Бублика мне быстро опротивел.

Полгода праздной жизни мне хватило, чтобы более или менее трезво взглянуть на все, что я натворил за последние несколько лет. Каков итог? Я добыл много денег, но не знал, что с ними делать. Видно, умение тратить — тоже талант. У меня его не было.

Журналисты мной не интересовались. Я не был селебрити, не жил на Рублевке, не шлялся по ночным клубам, тусовкам и телевизионным шоу. Меня не замечали, несмотря на все мои миллионы. Меня это никак не задевало, скорее забавляло. И я зажил открыто. Для начала, похерив здравый смысл, я выбросил очки, отрастил шевелюру и сбрил усы. И опять стал Сапегой.

Если быть предельно честным, то мне надоело каждое утро при бритье любоваться своим гладким черепом, который сиял, как тот зеркальный шар, что висел под потолком в зале игровых автоматов в доме покойного Геворкяна. Не спасала даже шляпа борсалино: лысая голова под ней постоянно потела. Молодые девушки обходили меня стороной. Даже по проституткам можно было заметить, что совокупляются они со мной, несмотря на мои щедроты, без ожидаемого воодушевления.

Выяснилось, что, вернув себе прежний облик, я поступил правильно. Потому что никто на мою смерть не обратил никакого внимания. Лишний раз я убедился: всем на все наплевать. Живым трупом мне пришлось побыть совсем не долго. Я даже не понял, что это такое — быть мертвецом.

Для работников паспортного стола мое воскресение не стало сенсацией, оно прошло незаметно, как будто они каждый день имеют дело с чудесным образом ожившими покойниками. Я написал заявление и уже через несколько дней получил новый паспорт, вновь став Сапегой: тем дело и кончилось.

Наконец-то мне удалось выкупить со всеми потрохами Издательский дом «Олимпиек». Обошлось без вмешательства правительства и Роспечати. Деньги решают многое. А большие деньги решают все. Владельцы, вдруг возникшие из своего заокеанского небытия, заломили непомерно высокую цену. Но я не торговался.

Я быстро провел революционные преобразования: упразднил все редакции, кроме той, в которой оттрубил почти двадцать лет; я укрупнил ее за счет тех редакций, сотрудников которых хорошо знал и кому мог доверять.

Очень скоро нашелся талантливый мальчик. Они всегда валяются под ногами, мы часто проходим мимо, не замечая их или не понимая, кого топчем, а ведь талантами Россия не оскудела. Раскрутил его. Хорошенько раскрутил. Вот на это я не поскупился. Но это не принесло мне ничего, кроме разочарований. Как только я перестал вкладываться в рекламу, всякую — явную, тайную, опосредованную, все застопорилось: книги одаренного мальчика стали залеживаться на магазинных полках. Увы, так называемого широкого читателя, привыкшего к простым истинам, то есть к черному и белому, не интересует литература, которая играет иными красками и призывает задуматься о неких смыслах, не всегда очевидных и простых.

Мальчик, вкусив соблазны короткой, но шумной славы, заболел одной из самых опасных болезней нашего времени — звездной лихоманкой. Он хорошо начал, но плохо кончил: его пригласили вести на телевидении некое скандальное шоу. Теперь он раскатывает на «Феррари». Говорят, он очень доволен жизнью. Лучше бы он спился, по крайней мере, имел бы шанс занять место в хвостовой части очереди вслед за великими страдальцами вроде Есенина и Высоцкого.

Очередная новость. Петька решил жениться.

— Опротивело одиночество, — безрадостно сказал он. — Женюсь.

— На ком?

— На Юльке.

Ни для кого не было секретом, что Юля, работавшая когда-то секретаршей у Пищика, спала не только с ним, но и почти со всеми более или менее боеспособными сотрудниками редакции, включая, разумеется, и меня.

И мне стоило немалого труда унять свое изумление и сдержанно похвалить его за выбор невесты:

— Милая, хорошая девушка, да уж больно молода.

— Молода-то молода, но уж очень шустра… — процедил Петька.

— Ты ведь мой ровесник, — не обращая внимания на его слова, продолжал я. — Ей чуть больше двадцати. Ты при опыте и при роскошной квартире, она при молодости. Брак, выгодный обоим брачующимся. А она умеет готовить? — Надо было как-то отвлечь Петьку от мыслей, которые, похоже, все-таки будоражили его воображение в связи с бурным прошлым его избранницы.

— Готовить? — он растерянно воззрился на меня и надменно прибавил: — Я женюсь не на стряпухе, а на очаровательной девушке! Мне начхать, как она готовит. Если она вообще умеет это делать…

— Не скажи. Одно дело, когда жена услаждает тебя щами и гусем с капустой, а совсем другое, когда каждый вечер она ставит перед тобой миску с макаронами по-флотски.

— Дело не в этом… — он запнулся. — А в том… словом, она же тут чуть ли не с каждым… Кстати, — он с неожиданной ненавистью посмотрел на меня, — и с тобой, кажется. А макароны по-флотски я обожаю.

— Я — тоже. А теперь давай по совести. Во-первых, со мной она не спала, клянусь мамой. А во-вторых, по крайней мере, ты знаешь, с кем она и как…

— Ты полагаешь, что лучше знать, чем — не знать?..

— В данном случае лучше, — я дружески положил ему руку на плечо и уточнил: — В твоем случае, несомненно, лучше.

Глава 39

У меня складывалось ощущение, что я мечусь, как сбесившаяся лошадь в загоне. Я менял любовниц, шил дорогие костюмы, посещал международные автосалоны, где за бешеные деньги покупал автомашины лучших марок, но делал это так, словно покупал грошовые игрушки в «Детском мире». На первых порах покупки радовали меня. Я мог купить, что душа пожелает. Но уже через полгода я всем этим пресытился и с тоской вспоминал невозвратные дни, когда дремал в своем редакционном кресле, когда под убаюкивающий аккомпанемент закипающего чайника слушал болтовню Бутыльской по телефону. Я вспоминал свой стол с иконой звероподобного святого, вспоминал, как сквозь полусон безмятежно и безучастно думал о судьбах мира. И мне было покойно и хорошо. Моя тогдашняя совесть не была обременена ничем, кроме мыслей о несбывшихся надеждах. Я не понимал тогда, что был, в сущности, самым счастливым человеком на свете. Я жил грезами, а самые счастливые люди на свете — это те, кто не торопит время и кто покойно мечтает о воздушных замках.

Действительность не оправдала моих чаяний. Она была скучна, грязна и неинтересна. Минусов было куда больше, чем плюсов. Жизнь богача, по крайней мере, такого, как я, отличалась от жизни бедняка в худшую сторону.

Надо было искать способ, как избавиться от хандры. Лучший, уже не раз мной опробованный, — это путешествия. И я принялся собираться в дальний путь. Но мне не хотелось отправляться в дорогу без напарника. Мне нужен был компаньон, товарищ и собутыльник.