Наталья Нестерова - Портрет семьи (сборник)
— В гробу я видел эти фото и документы! Паспорт был утерян, о чем есть справка из милиции. Завтра по этому паспорту кто-нибудь стащит миллион долларов или возьмет кредит. И что? Мне выплачивать?
— Говорю же тебе: от безысходности пришел, Петьку от себя отрывать… точно с кровью. Ленка звонила: неси, мол, отцу, то есть тебе, Андрею. Сама она приехать не может, так как контракт. Стерва, а не дочка, прости господи!
— Меня ваши семейные дела не интересуют!
— Горим!
— Ничем помочь не могу.
— Горит что-то у тебя, — потянул носом воздух «дедушка».
И Андрей, услышав запах гари, бросился на кухню.
С двух сковород трубой валил темный дым. Картошка обуглилась, а драгоценный стейк, которому он все утро пел осанну, превратился в черную подошву.
Андрей выругался, схватил одну сковороду и сунул ее под кран с холодной водой. Только хуже сделал. Зашипело, засвистело, дым из сизого превратился в белый и в десять раз увеличил мощность выброса. Вытяжка над плитой надсадно выла, но не справлялась с задымлением. В кухне не было видно ни зги. Андрей надсадно кашлял, пробираясь в тумане к окну, попутно задевая табуретки и ударяясь о край стола…
Глава 2
Памперс — не фунт изюма
Открыв форточку и убедившись, что сковородки почти не дымят, Андрей вернулся в комнату. Мужика не было, а ребенок остался, лежал навзничь с закрытыми глазами, спал. Шутки кончились. Да и не шутки это были вовсе.
— Врете! Не дамся! — Андрей бросился из квартиры.
Выскочил на площадку, перегнулся через перила, закричал в колодец лестничных пролетов:
— Мужик! Стой, сволочь! Как тебя? Дедушка, вернись по-хорошему! Гад! Забери ребенка!
Ответом было только эхо. Да еще этажом ниже хлопнула дверь, в пролете показалась задранная кверху голова соседки:
— У вас что-то случилось?
— А-а-а-а! — испуганно кричал Андрей, разворачивался и летел в сторону своей квартиры, невероятно выкрутив тело.
Успел. Врезался плечом в косяк, но успел просунуть ногу, не дал двери закрыться. Повезло, что, когда орал в пролет, увидел боковым зрением: дверь его квартиры медленно закрывается, толкаемая сквозняком. Если бы захлопнулась, Андрей имел бы печальный вид и массу проблем. Квартиру он купил у пенсионера, который либо ценной коллекцией обладал, либо просто свихнулся на почве страха перед ограблением. Потому что дверь была из танковой брони и с пятью мощными замками. Захлопнись она, пришлось бы МЧС вызывать с автогеном. Или мчаться на работу, где в сейфе лежат запасные ключи. В халате и комнатных тапках на босу ногу при двадцатиградусном морозе он бы смотрелся отлично, голосуя на улице, останавливая такси. А в квартире еще и ребенок.
Ребенок! Избавиться от него немедленно, быстро и безоговорочно. Куда сдают ничейных детей? Допустим, в милицию. Придет он с дитем в отделение и что скажет? Заберите пацана, вот его документы. А по липовым документам он, Андрей, и есть отец. Не возьмут, как пить дать. Надо доказать, что я к мальцу никакого отношения не имею. Каким образом? С помощью генетической экспертизы. Берите мои гены и быстренько выдайте справку о моей полной непричастности. Кто «берите»? Где анализ ДНК делают? Черт, сегодня суббота, завтра воскресенье — наверняка по выходным не работают. Справка откладывается, а от ребенка надо избавляться срочно.
Может, подбросить его соседям? У них своих трое, как-нибудь разберутся. Без документов, подкидыш он и есть подкидыш. А если потом выяснится, что это Андрей им свинью, то есть ребенка, подложил? Стыда не оберешься. Да и не чувствовал себя Андрей способным положить на коврик перед чужой дверью, точно приблудного котенка или щенка, ни в чем не повинного младенца.
Зайдем с другой стороны. Ребенок не бесхозный, правильно? У него есть дед (сволочь!) с бабкой и мамаша. Андрей на цыпочках вошел в комнату, взял бумажки со стола и выскользнул. Принялся читать. Ага, телефоны и адреса указаны.
Старательным, но корявым почерком было написано: «Коломийцев Семен Алексеевич — дедушка, Коломийцева Татьяна Петровна — бабушка, проживаем на ул. Гурьевской д. 12, кв. 7, тел…»
По указанному номеру никто не отвечал, хотя Андрей, тихо матерясь, минуты три слушал, как идет вызов. Мимо! Кажется, дед говорил, что дома его не будет, что в больницу к бабушке отправляется.
— Я вас из-под земли достану! — пригрозил Андрей телефонной трубке и снова взял листок.
«Коломийцева Елена Семеновна — мать (слово вызвало у Андрея длинную и нецензурную тираду), проживает в Германии, тел. 8-10…»
Он был настолько взбешен, что путался, набирая длинный номер. Несколько раз ошибался, ему отвечали по-немецки, он требовал к телефону Лену Коломийцеву, на том конце переспрашивали и твердили что-то на непонятном языке. На маленьком экранчике телефонного аппарата высвечивались цифры набора, Андрей понимал, что перепутал их, в сердцах орал в микрофон единственные фразы, которые знал по-немецки: «Хенде хох!» и «Гитлер капут!» Сойдут ли они за извинение, Андрея не волновало.
«Спокойно! — приказал он себе. — Набираем четко: восемь, гудок, десять…»
Его старания увенчались успехом.
— Аллё-о! — ответил жеманный девичий голос.
— Лена? Лена Коломийцева?
— Да-а.
— Слушай, мать-героиня! Немедленно организуй, чтобы от меня вынесли твоего ребенка!
— Андрюша?
— Со мной фокус не пройдет! Ищи другого лоха!
— Ой, ты расстроился?
Эта дура еще смела удивляться!
— Вне себя! — заверил Андрей.
Он узнал по голосу Лену-балерину и вспомнил свое о ней мнение — на редкость пустоголовая девица. Смазливая, очень пластичная и плавная, будто руки-ноги без костей, и абсолютно! клинически! совершенно глупая! Если бы не рассуждала со знанием дела о тряпках и шоу-бизнесе, можно было бы смело записывать в умственно отсталые. Когда скоротечно растворилось очарование ее телом, Андрей давился от зевоты и скуки. А теперь она разговаривает так, словно они расстались вчера, будто их связь была не мимолетным эпизодом, о котором он давно забыл, а прочными узами.
— Андрюшенька! Не надо волноваться! А знаешь, как мне сейчас тяжело? Папа говорит, что мама заболела, а я приехать не могу, потому что контракт…
— Иди ты со своими папой, мамой и контрактом знаешь куда?
— Не нервничай. Петя у тебя временно. Все-таки ты отец и должен помогать.
— Я не отец! — взревел Андрей. — Подам на генетическую экспертизу, и она докажет…
— Подавай, — спокойно перебила Лена.
От ее спокойствия Андрей похолодел, мурашки по спине побежали. А Лена продолжала трещать как ни в чем не бывало:
— Я Петеньке такие симпатичные костюмчики купила! Просто на куколку! А Петя в зимнем комбинезончике? Правда, славненький? Это я прислала. И еще хочу ему джинсики и кепочки купить, когда скидки будут. Уже присмотрела — маленькие-маленькие, а как настоящие. Прелесть!
— Лена! — Он постарался обуздать клокочущую ярость и говорить медленно и внятно. — Я не могу принять твоего ребенка, не могу свою жизнь отправить коту под хвост.
— При чем здесь кот и хвост? И мне не сладко пришлось. Нашего ребеночка выносила и родила. А как трудно было его зарегистрировать, получить свидетельство о рождении, имея только твой паспорт на руках. Взятки пришлось давать.
Подобная наглость даже для тупоголовой Лены — слишком! Требовать сочувствия в афере, которую провернула за его спиной, незаконно выставила его отцом чужого отродья! Андрей от возмущения потерял дар речи.
— А Петя сосет пустышки? — как ни в чем не бывало спрашивала Лена. — Здесь такие забавные есть, в виде бабочек и гномиков…
— Сама ты! — сорвался Андрей. — Бабочка и пустышка! Чтобы через полчаса этого Петьки в моей квартире не было!
— Ой, не могу больше говорить, — быстро зашептала Лена. — Я сейчас в гримерке, десять минут до выступления. Поцелуй нашего сынишку!
— Сама поцелуй! — заорал Андрей и выпалил с детства забытую присказку: — Поцелуй кобылу в зад!
Но вопил он напрасно, Лена его, скорее всего, не услышала, отключилась, о чем свидетельствовали короткие гудки.
Крики Андрея разбудили ребенка или сам он проснулся, но следующий час был самым кошмарным за всю тридцатилетнюю жизнь Андрея. Он потерял столько нервных клеток, сколько сгорело бы в десятке служебных конфликтов или на зрительской трибуне в сотне футбольных матчей, в которых наши бездарно проигрывали.
Вначале, когда Андрей вошел в комнату, ребенок хныкал, морщился и подрагивал конечностями, закованными в мамочкин комбинезон. Потом младенец скуксился, покраснел и душераздирающе заплакал. В третьем действии он вопил, захлебывался, кашлял — так, точно собрался помирать. Определенно — помирать, потому что человеческая глотка маленького существа могла издавать подобные звуки только в последний час. Женские слезы, коих Андрей не переносил, были легким щекотанием нервов по сравнению с этой истерикой, агонией беспомощного крохотного пацаненка.
