Александра Маринина - Оборванные нити. Том 3
— Татьяна Геннадьевна, я ведь не настаиваю на том, чтобы ваш Ленечка говорил на следствии и на суде правду. Пусть скажет, что был в вас влюблен, приревновал к Вихлянцеву, который за вами ухаживал, но любовником вашим не был, просто поклонник. Приревновал и убил соперника. И все довольны. Убийца понесет ответственность, а тайна вашего сына останется при вас. Более того, у вас наверняка есть возможность добиться признания Чижова невменяемым. И тогда после вынесения решения по делу его направят в спецбольницу, а там так загрузят тяжелыми препаратами, что после окончания лечения он превратится в растение и уже никому ничего не расскажет. Он перестанет быть для вас опасным.
Она помолчала. Потом сказала:
— Хорошо. Мы с вами договорились. Я выполню оба ваших условия. Я готова на все ради сохранения доброй памяти о Глебе. Но имейте в виду, Сергей Михайлович: если вы посмеете нарушить наш договор и произнесете хоть слово, я вас уничтожу. Я ни перед чем не остановлюсь.
— Не сомневаюсь, — буркнул Саблин. — Уходите, Татьяна Геннадьевна. Вы нарушаете все принятые в медицине правила. Вы находитесь в палате интенсивной терапии, где лежит больной, только что пришедший в сознание после тяжелой интоксикации. Он нуждается в медицинской помощи, а не в разговорах с вами. Он нуждается в полном покое. Вам пошли навстречу, уж не знаю, из уважения ли к вашим заслугам или за деньги, но вы злоупотребляете тем разрешением, которое вам дали. Уходите и позовите врача. Искренне надеюсь никогда больше вас не увидеть.
Она молча кивнула, потом внезапно подошла совсем близко к изголовью и наклонилась над Саблиным. Ее лицо оказалось совсем близко, ему удалось даже рассмотреть самые мелкие морщинки, расходящиеся тонкими едва заметными лучами от уголков глаз. Зрачки впились в Саблина, изучая его словно радаром, затем Каширина выпрямилась и слегка улыбнулась.
— Нет, не нравитесь вы мне. Не нравитесь.
Дверь за ней тихо закрылась, и тут же в палату вошел врач. Сергей опустил веки. Как же он устал… Он разговаривал с Кашириной из последних сил, сцепив зубы, чтобы снова не впасть в беспамятство. Он больше не может сопротивляться… Пусть они делают с ним что хотят.
ГЛАВА 4
Максим любовно оглаживал рукой крутой бок саблинского байка.
— Ты все-таки подумай, Серега, может, возьмешь деньги, а? Ну полный же неудобняк, получается, что я, халявщик какой-то? Я же не нищий, у меня бабки есть. Возьми, а?
— Не морочь мне голову, — сердился Саблин. — Я же сказал: отдаю. Дарю. Пусть у тебя хоть что-то на память обо мне останется.
Они с утра съездили и оформили все документы, согласно которым мотоцикл Саблина переходил в собственность Максима. Отныне, как и все последние годы, у него в гараже будут стоять рядышком два байка, словно ничего не случилось и все осталось по-прежнему.
— Черт, — Максим почесал затылок и удрученно вздохнул, — жалко, что не смогу тебя завтра проводить, у меня четыре урока и потом занятия в студии, отменить никак не получится.
— Да ладно, не парься, меня Ванда отвезет на своей машине. И вот еще что я хотел тебе сказать: будь поосторожнее, ладно? Побереги себя.
Макс озадаченно посмотрел на него.
— Ты это о чем? О скорости? Даже не заговаривай, для байкера скорость — главный смысл всей затеи.
— Я не о скорости говорю, а о том, что ты все болячки на ногах переносишь, болеть не умеешь и не любишь, а это опасно. Дай слово, что не будешь садиться на байк, если нездоров.
— Это почему?
— Потому что. Слушай, что тебе врач говорит. Помню, тетку сорока шести лет вскрывал, в Москве еще. Ехала со своим сыном на байке, на заднем сиденье, и вдруг обмякла, положила голову ему на спину и потеряла сознание. Сперва думали — травма черепа при падении на асфальт, а вскрыли — оказалось, что кровоизлияние под оболочки и желудочки мозга. Осложнение гриппа. А с травмой при падении не связано.
— Ладно тебе пугать-то! — рассмеялся Максим. — Ну что, пойдем обмоем перемену собственника?
Саблин покачал головой.
— Извини, дружище, у меня еще дел невпроворот, надо все успеть, а то завтра уже времени не будет.
Они обнялись крепко и коротко, посмотрели друг на друга и обнялись еще раз.
Ну вот, байк пристроен, вся остальная техника тоже обрела новых хозяев: не тащить же ее на материк! Саблин первым делом пригласил к себе домой Светлану с мужем и предложил выбрать все, что им приглянется. Он раздавал имущество бесплатно, почему-то казалось, что это правильно. Светлана ужасно смущалась, говорила, что без денег ничего не возьмет, а ее муж, которого Саблин увидел в тот день впервые и который оказался солидным дядькой с брюшком, окладистой бородой и раскатистым смехом, осекал жену и повторял:
— Светик, не спорь с начальником, мужик сказал — мужик сделал. Ты же видишь: человек принял решение, он поступает так, как ему лучше, как ему удобнее.
Светлана выбрала стиральную машину и всю кухонную технику, которую когда-то Саблин закупал в Москве по составленному Ольгой списку: мясорубку, кофемолку, микроволновую печь, аэрогриль и прочее. Ее муж ни на что не претендовал и ничего не просил, но Саблин заметил, как загорелись его глаза при виде стереоколонок. Сергей без промедления отсоединил провода от розеток и стал выносить аудиотехнику в прихожую, уже и без того заставленную коробками.
Остальное он тоже раздал, оставив себе только микроскоп, компьютер и нетбук, без которого уже не мог обходиться и постоянно носил с собой в сумке. В Москву Сергей Саблин забирал только одежду, книги и диски, ну, еще папки с бумагами. Для этого не нужно было заказывать контейнер, вполне можно было обойтись коробками, сдаваемыми в багаж. Конечно, в норму бесплатного багажа он не уложится, но это не страшно, доплатит.
Накануне отъезда вечером была назначена встреча с Петром Андреевичем Чумичевым. Чума потащил Саблина в ресторан и заказал роскошный ужин в честь прощания. Сергей изо всех сил пытался соответствовать настроению друга, делал веселое лицо и вымученно шутил, а сам все время думал об Изабелле Савельевне, которую навестил днем, чтобы проститься. Сумарокова держалась молодцом, но любому медику было понятно: к работе она никогда уже не вернется.
— Ну признайся, Серега, ведь хорошо, что я тебя тогда вытащил сюда, а? Смотри, как ты приподнялся! И карьеру сделал, и денег заработал.
«И чуть не сдох, — подумал Саблин. — А здешняя карьера мне в Москве не пригодится». Он уже связался с бывшими коллегами по Московскому городскому Бюро, теперь его ждала должность заведующего гистологическим отделением. С чего начал — тем и закончил, только начинал простым гистологом, а теперь, спустя тринадцать лет, станет завотделением.
— Ты бы хоть спасибо мне сказал, — хитро подмигнул Чума. — Я уж давно жду, что ты заговоришь об этом, а ты молчишь, как партизан.
— О чем — об этом? — не понял Саблин. — О переезде в Северогорск? Разве я тебя не поблагодарил?
— Да нет же, — рассмеялся Чумичев. — Я о Вдовине, вернее, о его матери. Ведь ни для кого не секрет, что мы с тобой друзья. Знаешь, как на меня наезжали, чтобы я воздействовал на тебя, поговорил с тобой, денег тебе предложил за то, чтобы ты отступился и перестал помогать Вдовиной. Всю плешь мне проели! Но я — кремень! Не поддался. Не буду, говорю, я свою крепкую школьную дружбу всякой гадостью марать, не стану, говорю, предателем и кулацким подпевалой.
Он разразился хохотом, и Саблин никак не мог понять, серьезно говорит Чума или придуривается.
— Но если честно, — Петр вдруг стал серьезным, — кровушки они мне попортили тогда. Пришлось даже административный ресурс подключать, чтобы отстали и потом не навредили. А ты и не знал ничего, да?
— Опять же, если честно, — в тон ему ответил Саблин, — я каждый день ждал, что ты или позвонишь, или придешь с этим вопросом, отвечать тебе готовился, словами запасался. А ты не позвонил и не пришел. И я был тебе за это искренне благодарен.
— Ну вот, благодарен был, а слова доброго не сказал, — Чума покачал головой, и в его голосе зазвучал упрек. — А доброе слово, как известно, и кошке приятно.
Саблину стало неловко. Не умеет он благодарить. И прощения просить не умеет.
Расстались поздно, Чума подвез Саблина до дома — служебная машина Сергею больше не полагалась, поскольку начальником Бюро судебно-медицинской экспертизы он не был уже целых три дня.
* * *Ванда явилась ни свет ни заря, у Саблина даже еще будильник не прозвенел. Он открыл дверь заспанный, хмурый, небритый, в наспех натянутом и запахнутом халате.
— Ты чего так рано? — недовольно спросил он. — Мы же договорились на десять, как раз успеваем в аэропорт.
— Ну да, на десять! А завтракать? Ты же все раздал, бессребреник ты мой, вплоть до последней тарелки и чашки, у тебя ни чайника, ни сахара, вообще ничего, даже хлеб порезать нечем.
