Сью Кидд - Обретение крыльев
С ним заговорила Сара:
– Мама попросила отвезти ее гостей домой. Нам поможет Гудис.
Гектор удалился по коридору. «Как он смотрел на нас. Неужели догадался?» Маленькой госпожи нигде не было видно.
Мы вышли во двор, и мир рванулся нам навстречу. Я оглянулась на Скай и различила за вуалью бледный контур лица.
* * *Когда Гудис подогнал экипаж к вывеске пароходной компании, мы уже задыхались от жары под вуалью. По шее струился пот. Скай приподняла складки платья, чтобы проветриться, и на меня повеяло смесью лаванды со смрадом потного тела.
Помогая мне сойти с экипажа, Гудис прошептал:
– Господи, Подарочек, что ты делаешь?
Нам не удалось его одурачить, и с большой вероятностью Гектор тоже обо всем догадался. Я то и дело оглядывалась: не скачет ли он по Ист-Бей в двуколке с маленькой госпожой.
– Гудис, прости, но мы уезжаем. Не выдавай нас.
Он сжал губы, и я словно ощутила, как они ко мне прикасаются. Он был лучшим мужчиной из всех, кого я знала. Сама того не желая, я привязалась к нему всем сердцем.
Я смотрела на него сквозь темную вуаль, а он сжал мою руку:
– Береги себя, девочка.
Мы купили билеты, дождались, пока не загрузится пароход.
Когда поднимались по сходням, налетел порыв ветра, и пароход закачался. Я припомнила госпожу с ее молитвами. С этой женщиной мы прошли Библию вдоль и поперек. А теперь, как Иисус, шествовали по волнам.
Мы протиснулись мимо чемоданов, бочек, кип товаров и ящиков, мимо парового котла на вторую палубу и сели на скамью в салоне в ожидании досмотра стражи. Здесь были белые стены, вдоль окон – приколоченные к полу столы. Нарядные люди стояли по двое и трое в клубах табачного дыма, время от времени они поглядывали в нашу сторону, заинтригованные трауром. Сара сидела чуть поодаль от нас, низко опустив голову.
Когда ввалились два стражника, Скай часто-часто задышала. Один стражник проверял левую сторону, другой правую. Они кивали людям, то и дело заводя разговор. Опустив глаза, я заметила носки бедняцких туфель Скай, которые высовывались из-под дорогого платья. Потертые коричневые туфли.
Перед нами остановился стражник и обратился ко мне:
– Куда вы плывете?
Как и туфли Скай, меня тотчас же выдал бы рабий выговор. Подняв голову, я посмотрела на него. Белокурые усы и зеленые глаза, кепи, сдвинутое набок. За его спиной я различила сквозь закопченное окно сверкающую воду.
– Мэм? – переспросил он.
Сара заерзала на скамье. Я испугалась, что она сейчас что-то скажет, или Скай начнет напевать, или затаившийся во мне страх вырвется наружу. Но тут я вспомнила про вдовий наряд. Я издала звук, словно собиралась ответить, но захлебнулась от горя словами. И не так уж сильно мне пришлось притворяться. Я горевала над своей жизнью, над тем, что пришлось пережить, увидеть и узнать, над тем, что потеряла. Я заплакала по-настоящему.
И стражник отступил от меня на шаг:
– Соболезную вашей утрате, мэм.
Когда он отошел, с подбородка на юбку упала белая капля.
Заработал двигатель, и скамья задрожала, до нас донесся запах масла и вырывающегося из трубы дыма. Пассажиры вышли из салона на палубу, чтобы помахать на прощание платками. Мы тоже встали напротив рабов, кидающих тяжелые причальные концы. Где-то далеко звонили колокола Святого Михаила.
Крепко ухватившись за поручни в ожидании неизведанного, мы втроем стояли на носу корабля. Над нами кружили чайки, пароход вспенивал воду, вздымался на волнах и шел вперед. Когда заработали гребные колеса, Сара положила ладонь мне на плечо и не снимала ее, пока город не скрылся из виду. Таким был последний фрагмент моего лоскутного одеяла.
Я подумала о матушке и о том, что ее косточки навсегда останутся в Чарльстоне. Люди говорят: не оглядывайся, пусть прошлое останется в прошлом, но я всегда буду оглядываться.
Я смотрела, как Чарльстон исчезает в утреннем свете.
Когда пароход вышел из гавани, ветер усилился, вокруг нас затрепетали вуали, и я услышала свист крыльев дроздов. Кругом, насколько хватало глаз, простиралась сверкающая вода.
Комментарии автора
В 2007 году я съездила в Нью-Йорк посмотреть на работу Джуди Чикаго «Званый обед» в Бруклинском музее. В то время я с дочерью Энн Кидд Тейлор писала мемуары «Путешествие с гранатом» и не помышляла о следующем романе. Не представляла, о чем он может быть, только испытывала смутное желание написать о двух сестрах. Я еще не придумала, кто эти сестры, когда и где жили, какова будет их история.
«Званый обед» – монументальное произведение искусства, воспевающее достижения женщин в западной цивилизации. Чикагский банкетный стол с роскошными столовыми приборами, накрытый в честь тридцати девяти почетных гостей, стоит на полу, выложенном фарфоровыми плитками, на которых начертаны имена девятисот девяноста девяти других женщин, внесших важный вклад в историю. И вот, изучая стенды в Галерее биографий, я наткнулась на имена Сары и Ангелины Гримке, сестер из Чарльстона, Южная Каролина, где я в то время жила. Как я могла о них не слышать?
Уходя в тот день из музея, я спрашивала себя: те ли это сестры, о которых я хочу писать? Дома, в Чарльстоне, принявшись за изучение истории их жизни, я стала их пылкой поклонницей.
Как оказалось, на протяжении более чем десяти лет я проезжала мимо ничем не отмеченного дома сестер Гримке, не имея представления, что они были первыми женщинами-аболиционистками, а также входили в число первых и главных теоретиков американского феминизма. Сара – первая женщина в Соединенных Штатах, написавшая исчерпывающий манифест феминизма, а Ангелина – первая дама, выступавшая в законодательном органе. В конце 1830-х годов они, вероятно, были самыми известными в Америке женщинами, в то же время имели самую дурную репутацию. И тем не менее даже в родном городе о них знали, пожалуй, немного. Мое неведение я объясняю собственным упущением, а также подтверждением мнения о том, что достижения женщин нередко предаются забвению в истории.
Сара и Ангелина родились в среде влиятельной и богатой аристократии Чарльстона, в классе общества, восходящем к английским концепциям землевладения. Были они набожными и родовитыми дамами, входили в высшее общество, но тем не менее мало кто из женщин девятнадцатого века вел себя столь «неподобающим образом». Их взгляды претерпели длительные и мучительные метаморфозы, они порвали с семьей, отказались от своей религии, от родных мест и традиций, стали изгнанницами и в конечном счете – париями в Чарльстоне. Сестры Гримке начали выступать за пятнадцать лет до того, как Гарриет Бичер-Стоу написала «Хижину дяди Тома» под влиянием «Американского рабства как оно есть», памфлета, сочиненного Сарой, Ангелиной и мужем Ангелины Теодором Уэлдом и опубликованного в 1839 году. Выступали они не только за немедленное освобождение рабов, но и за расовое равноправие, идея о котором считалась радикальной даже среди аболиционистов. А за десять лет до конференции в Сенека-Фоллс, организованной Лукрецией Мотт и Элизабет Кэди Стэнтон, сестры Гримке яростно сражались за права женщин, принимая на себя первые удары реакционно настроенной публики.
Я читала о сестрах, и меня все больше притягивала Сара и перипетии ее жизни. Прежде чем оказаться на публичных подмостках, она искренне стремилась получить профессию, столкнулась с крушением надежд, предательством, испытала безответную любовь, одиночество, сомнения, ее подвергали остракизму и бойкотировали. Мне казалось, она обрела крылья скорее не вопреки этим вещам, а благодаря им. Не меньше, чем ее жизнь реформатора, меня покорила ее женская участь. Каким образом она стала тем, кем стала?
Я решила писать не художественную версию истории Сары Гримке, а сочинить воображаемую историю, вдохновившись ее жизнью. Продолжая исследования, роясь в дневниках, письмах, речах, газетных статьях и собственных сочинениях Сары, а также в обширном биографическом материале, я сформировала свое понимание ее желаний, побуждений и поступков. Речь и духовная жизнь Сары – моя интерпретация.
Я старалась не искажать исторический фон жизни Сары. На страницах книги вы могли найти описание самых важных событий ее жизни и формирующего опыта, а также огромный объем фактических деталей. Время от времени я пользовалась оригинальными словами Сары из ее сочинений. Однако ее письма в моем романе придуманы мной.
Больше всего я отошла от биографии Сары в описании ее воображаемых отношений с вымышленным персонажем Хетти Подарочком. Решив написать о Саре Гримке, я также загорелась желанием придумать историю о рабыне, жизнь и голос которой тесно переплелись бы с жизнью Сары. Я чувствовала, что не смогу написать роман по-другому, в нем должны быть представлены оба мира. Потом натолкнулась на провоцирующую деталь. В детстве Саре подарили в качестве горничной маленькую рабыню по имени Хетти. Если верить Саре, они сблизились. Проигнорировав законы Южной Каролины и мнение отца-юриста, помогавшего писать эти законы, Сара научила Хетти читать, за что обе были сурово наказаны. На этом, однако, короткое повествование о Хетти заканчивается. О ней известно лишь то, что вскоре она умерла от неизвестной болезни. Я сразу поняла, что ей должна принадлежать вторая половина моей истории. И попыталась вернуть Хетти к жизни, сочинить для нее жизнь.
