Эрвин Штриттматтер - Чудодей
— Наступает бетонная эра.
— Вишь расхаживает и сочиняет стишки за наши денежки, — говорил Роллинг, но другие бетонщики шикали на него:
— Заткнись-ка. Наш старик получше других.
— Мир-то еще до конца не доделан, — ворчал Роллинг, но они его не понимали.
Время шло, и однажды старик Вайсблат получил большой заказ. Из-за этого возник спор между ним и пемзобетонщиком Роллингом. Вся фабрика пришла в движение. Многие опытные цементщики должны были вместе со своим инструментом собираться в путь. Им поручалось воздвигнуть огромный неприступный вал на границе с Францией — могучую, великую германскую твердыню. Старик Вайсблат обратился к Роллингу:
— А вы не собираетесь ехать?
— Нет, я не поеду. Вы уж возьмите своего сынка. Он там на целый вал стишков навалит.
Роллингу, пожалуй, не следовало говорить так, потому что он обидел своего хозяина и кормильца.
— Моего сынка? Мне неприятно слышать, что вы потешаетесь над моим, пусть и не совсем удачным сыном.
— Как мне кажется, хозяин, вы все-таки помирились с этим национально-социальным канцлером.
— С кем?
— Вы же будете строить вал для него.
Старик Вайсблат пожал плечами.
— Речь идет об укреплениях, защищающих нас от французов, прошу не забывать этого.
То был последний разговор между бетонщиком Роллингом и его таким справедливым хозяином — отцом рабочих, потому что после всего сказанного старик Вайсблат уже не мог ничего сделать для строптивого члена своей рабочей семьи. Ведь нельзя же допускать, чтобы упрямство маленьких людей препятствовало исторической необходимости. Во всяком случае, фабрика Вайсблата перебазировалась на запад, чтобы построить там укрепления, которым были бы нипочем любые снаряды. Но смогут ли они устоять и перед самолетами? Самолеты? Дело в том, что у французов главное оружие — артиллерия. Они отлично орудуют пушками. От пушек и следует обороняться. Ведь опыт уже есть.
Роллингу также пришлось отправиться в путь. Теперь у него не было брони. Повестка пришла, как назло, именно тогда, когда только начала развертываться политическая работа. И каких только случайностей не бывает на свете! Роллинг и сын Вайсблата встретились у ворот казармы. Вайсблат-младший нес кожаный чемодан, испещренный наклейками иностранных отелей. Яркие переводные картинки с изображениями солнца и голубых небес. У Роллинга была картонная коробка из-под мыльного порошка. Они не поздоровались. Рабочий Роллинг знал поэта, но поэт Вайсблат не знал рабочего Роллинга.
1
Станислаусу приказывают, чтобы он сам себя обругал перед строем гордых всадников, но он упорствует, и его обрабатывают кирпичами.
— Бюднер, конечно же это Бюднер! Как он висит, как висит! Точь-в-точь перезрелая груша!
Глухо стучат копыта по опилкам манежа. Голос вахмистра — словно треск сухих сучьев в лесной тишине.
— Спешиться! На ослах вам ездить!
Жеребец Попрыгун не стал ждать, пока всадник спешится. Его подгоняли другие кони, рысившие по кругу, он сделал скачок, и Станислаус свалился в опилки.
— Ну впрямь обезьяна с кокосовой пальмы! — голос вахмистра стал еще язвительней. — Не вставать, обозный ездовой. Ползком, вперед!
Станислаус полз, упираясь локтями в опилки.
— Бегом марш, марш!
Станислаус вспрыгнул и побежал рядом с лошадьми своих товарищей.
— Лечь!
Станислаус повалился в опилки.
— Ползком! Кому говорю, ползком вперед! Эй, вы, старая задница, поживее!
Бледное лицо пекаря Станислауса разрумянилось. Он вспоминал о карательных упражнениях в пекарне Клунтша. Но здесь не было груды железных листов, которые он мог бы швырнуть под ноги рычащему вахмистру.
— Лечь! Встать! Лечь! Ползком вперед!
Станислаусу надоело. Внезапно он встал как вкопанный.
— Вы не подчиняетесь? — Вахмистр Дуфте, бывший коммивояжер мармеладной фирмы в Берлине, подошел к нему ближе. — Вы не подчиняетесь?.. Лечь!
Станислаус повалился. От опилок пахло конской мочой. И вдруг ему показалось, что он окунается во что-то родное. Он уже начинал ощущать себя лошадью. Лошадью, которую истязают.
— Бегом марш, марш!
Станислаус поднялся медленно, с отвращением.
— Бегом на конюшню, калека!
Станислаус пытался пробраться через цепь скачущих по кругу лошадей. Вахмистр подгонял всадников. Станислаус не находил прохода, а по спине бичом хлестал голос вахмистра:
— На конюшню бегом, выродок!
Станислаус пригнулся для прыжка. Теперь уж все равно. Жизнь опрокинула его навзничь. Так пусть окончательно растопчут копыта.
Одна из лошадей встала на дыбы. Станислаус проскользнул в образовавшийся проход. Всадник упал на опилки. Станислаус услышал, как он стонет. Это был Вайсблат — смиренный Иоганнис Вайсблат. Неужели он намеренно вздернул коня? Неужели он заметил, в каком отчаянии был его товарищ Бюднер? Станислаус помчался по коридору, ведущему к конюшне, он добежал до кирпичной стены. Только там он остановился. А вахмистр орал уже на Вайсблата:
— Встать — лечь! Я вам, книжному червяку, покажу, как падать с коня.
Долговязый Вайсблат дрожал всем телом. Вахмистр Дуфте остановил всадников. Одна из лошадей, подняв хвост, роняла яблоки.
— Снять шапку. Подобрать навоз.
Вайсблат собирал конские яблоки в свою шапку. Его бледные тонкие пальцы охватывали теплые комья навоза, словно здесь — на северном полюсе человечества — это были последние частицы жизни и тепла. Дуфте довольно ухмылялся.
— Поживее, вы, сосунок!
Вайсблату он также приказал бежать к конюшне. На бегу из шапки вываливался конский навоз.
— Стой! Смирно! Кругом!
Вайсблат стоял рядом со Станислаусом. Дуфте орал на них из манежа:
— Кто вы такие?
Молчание.
— Вы г....ки, понятно? Вы г....ки! Итак, кто вы такие?
Молчание. Только заржал Попрыгун, жеребец Станислауса.
— Г....ки, ответа не слышу.
Тишина, как в глухом лесу. Дуфте топчется по опилкам.
— Лечь!
Станислаус и Вайсблат падают на землю у конюшни. Последние остатки навоза вываливаются из шапки Вайсблата. Дуфте бьет хлыстом по голенищам.
— Встать! Лечь! Встать! Лечь! Кто вы такие?
Станислаус стиснул зубы, его рот стянулся в узкую полоску. Вайсблат откашлялся, поглядел на свои руки, измаранные навозом, и крикнул:
— Мы горняки!
— Врешь, меня не обманешь, книжный червяк!
Вайсблат затрясся.
— Г....ки! Мы г....ки! — Он был противен самому себе. Но после этого ему позволили вернуться к своему коню.
— Г....к Бюднер, явиться ко мне после обеда!
Жеребец Станислауса наскакивал на кобылу. В манеже завертелся клубок конских тел. Вахмистр Дуфте хлестал куда попало. И Станислаусу, когда он помогал разгонять лошадей, досталось несколько ударов его бича.
После обеда Станислаус пришел в канцелярию эскадрона. Дуфте прогнал его.
— Вернуться через пять минут в полном походном!
Товарищи отставили свои котелки и помогали Станислаусу укладывать ранец, скатывать одеяло, плащ-палатку, надели на него стальной шлем.
— Лучше бы уж ты сказал, что он хотел, — хныкал Вайсблат.
Станислаус заметил, что рядом с его котелком лежит конверт — письмо от Лилиан.
— Назвать себя г....ком — ну нет!
— Г....ком ты был, когда сюда напросился, — сказал Роллинг, которого с первых же дней все прозвали Роликом. Шрам на его лбу набух и покраснел. Он так яростно дернул ремень, стягивавший одеяло Станислауса, что оторвалась пряжка. Станислаус схватил винтовку и побежал.
— Выполняй все, что прикажут, но не спеши, — крикнул Роллинг ему вдогонку.
Но добрые советы Роллинга растаяли, как мороженое на палящем солнце. Станислаус лежал на щебне казарменного двора. Его ладони были окровавлены, штаны на коленях изорваны. Пот струился за ворот. Три унтер-офицера сменяли друг друга, стараясь выбить из него строптивость.
Уже через полчаса Станислаусу казалось, что он больше не может подняться. Тогда пришел сам Дуфте. Он пригрозил ему расстрелом по законам военного времени. Расстрел? По законам военного времени? Станислаусу приходилось читать об этом. В нем открылись источники новых сил. Он уже не чувствовал боли. Его мышцы одеревенели. Он двигался, как лунатик. Унтер-офицеры расхаживали вокруг него, изумленно таращась, словно это было спортивное состязание. На сколько еще хватит этого болвана новобранца? Такое обращение с новобранцами они, так же как казарменные лекари, называли «облучением». Станислаус падал, поднимался, снова падал, поднимался, падал опять… Временами у него возникала мысль: плоть и воля едины, воля иссякнет, когда окончательно обессилеет плоть. Думая об этом, он несколько дольше оставался лежать.
