Иэн Бэнкс - Воронья дорога
Пока я шел, выражение лица Руперта не менялось. Мне пришлось пропустить две парочки, что лавировали между столиками. Когда они перестали закрывать обзор, оказалось, что Руперт уже движется к двери: широко улыбаясь, он то махал рукой, то показывал на часы. И пятился. Когда я подошел, Эш и двое парней в тренчах уже вставали, а Руперт выходил на улицу.
Я стоял насупясь и глядел на дверь, за которой скрылся Руперт Пакстон-Марр. И то, как он вдруг сорвался, и то, как он пятился, вызвало у меня дурное дежа-вю. Эш была неприятно удивлена, парни, видимо, тоже. Один оглядел меня с головы до ног.
– Надо же! – восхитился он.– Как тебе это удалось? Руп так реагирует только на дамочек с детьми, которые вопят ему: «Папочка».
«Вспоминай, вспоминай»,– пнул я себя мысленно и улыбнулся. Повернулся к говорившему и пожал плечами:
– Это у нас фамильное.
– Он тебе что, денег должен? – спросил второй.
Обоим было лет по тридцать, худощавые, хорошо сложенные. И оба курили.
Я отрицательно покачал головой. Эш расхохоталась.
– Нет, просто мы тут в последний раз надрались в хлам, помнишь, Пресли? И вот Руперт видит его и думает…
«Пресли?» – удивился я. Произнося это имя, Эш показывала на меня.
– …А ну как Пресли решит, что Руперт специально его нашел, хочет сделать нескромное предложение… Он, конечно, и не собирался, но все равно получалось малость неудобно, правда, дорогой? – Счастливая улыбка адресовалась мне, взгляд требовал подтверждения.
Я осоловело кивнул. Двое незнакомцев тоже смотрели на меня.
– Неудобно,– подтвердил я.
По залу разлетались улыбки Эш, точно лучи свихнувшейся лазерной пушки.
– Руперт ведь не гей, правда же? – поправила она волосы.—А Пресли…—сделала паузу и, опустив взгляд с моего лица на пах, закончила театральным шепотом: – …он-то у нас точно не из этих.
Журналюги изобразили должное смущение.
* * *– Пресли? Пресли? – вопил я, семеня по Томас-Мор-стрит.– Да как ты могла? – всплескивал я руками. Черное с оранжевым отливом небо сыпало мелким дождиком.
Эшли широко шагала, ухмыляясь. Каблучки цокали. У нее был маленький зонтик.
– Ты уж извини. Просто это первое, что мне в голову пришло.
– Но ведь близко к Прентису! – бушевал я. Она пожала плечами и рассмеялась:
– Может, потому-то и пришло в голову.
– Не смешно.—Я сунул руки в карманы, перешагивая через пустые коробки от пиццы.
– Смешно другое: твоя реакция,– возразила Эш.
– Класс! – сказал я.– Теперь по городу слоняются двое парней, считающих, что меня зовут Пресли, а для тебя это – так, проходной прикол.– Под ногу подвернулась коварная плитка мостовой – грязная вода брызнула прямо на светлые штанины.
– Ладно,– посерьезнела Эш,– извини, дурака сваляла. Не возьму в толк, чего он так сорвался. Я ведь и сказала только, что со мной друг. Даже не намекнула, что ты хочешь с ним поговорить. Странно.– Она покачала головой.– Более чем странно.
Из бара мы сбежали после того, как все допили и потолковали о пустяках с приятелями Руперта Говардом и Жюлем. Эшли трепалась, я цедил слова, журналисты вежливо реагировали. В конце концов пришли к общему мнению: старина Руп все-таки нормальный мужчина.
– Не имеет значения.– Я увидел такси с зеленым огоньком. Вдруг спохватился, что теперь богат.– Я уже вспомнил, где его видел.– Я сошел на проезжую часть и поднял руку.
– Точно вспомнил? – спросила Эш с бордюрного камня.
– Угу.– Машина приткнулась к тротуару. Я открыл перед Эшли дверцу.
– И что, расскажешь или будешь корчить загадочного? – спросила она, усаживаясь.
– За ужином расскажу.– Я сел рядом и захлопнул дверцу.– Сохо, Дин-стрит, пожалуйста,—сказал я водителю и ухмыльнулся Эшли.
– Дин-стрит? – вопросительно изогнула она бровь.
– Я тебе много чего должен, в том числе и карри.
* * *Первое свое настоящее похмелье я испытал в пятнадцатилетнем возрасте. Обычно по пятницам мы с несколькими моими школьными приятелями собирались в галланахском доме Дроида. Сидели вечерами в его спальне, смотрели телик и играли в видеоигры. И пили сидр, его для нас за небольшие комиссионные покупал старший брат Дроида в местном винном магазине. А еще мы курили дурь, ее для нас за большие комиссионные покупал мой кузен Джош Макхоун, сын дяди Хеймиша, в баре
«Якобит». А иногда мы закидывались спидом[103], поступавшим из того же источника. И вот однажды зашел Дэйв Макго с литром «Бакарди», и мы раздавили пузырь на двоих, а на следующее утро я, разбуженный отцом, испытал странное и даже страшное ощущение. «О. т. п.», как написал бы дядя Рори. И «нок».
Мне тогда позвонил Хью Роб с расположенной возле замка фермы, напомнил о моем обещании помочь с сооружением костра к ночи Гая Фокса. Он собирался заехать за мной. Разумеется, я бы прекрасно мог без этого обойтись, как и без папиной лекции: жечь костры в ночь на пятое ноября – дурацкий обычай, торжество сектантства, разве ты не в курсе, что это антикатолическое действо, ведь сжигаемое чучело олицетворяет Папу Римского и т. п. Но не мог же я признаться маме и папе, что уквасился и страдаю похмельем. Когда я одевался, башка раскалывалась, да и желудок намекал, что не заслужил такого скотского обращения.
Я ждал на крыльце, глубоко дыша холодным чистым воздухом и мечтая, чтобы похмелюга свалила побыстрее. А потом вдруг подумал, что это, может, и не бодун, может, пульсация в голове – первый симптом опухоли мозга… И тут я взмолился: Господи, пусть это будет похмелье!
Хью Роб был рослый, здоровый. Славный парень, горский парень. На целый год старше меня. Но учились мы в одном классе, потому что он остался на второй год. Хью прикатил на тракторе с прицепом, полным веток и пней; я поехал вместе с ним в кабине, страдая от чудовищной тряски и от выбранной спутником темы разговора: о выпадении матки у какой-то коровы.
Вокруг холма, на котором стоял замок, лежало большое поле, со всех сторон обсаженное деревьями. Большей частью поле было обращено на восток, и с него открывался вид на Бридженд.
Мы с Хью выкинули древесину из прицепа. Сначала работали вместе, потом я остался укладывать дрова, а Хью уехал за новой партией. Он сделал пару рейсов, вывалил после каждого с тонну дров и объявил, что съездит на другую ферму, где горючего мусора еще больше. Я подождал, пока трактор ускачет на ухабах в направлении замка, и завалился на огромную кучу топлива. Лежал, раскинув руки и ноги, утонув в пружинящих ветках, и смотрел в голубое ноябрьское небо, и надеялся, что скоро утихнет басовый барабан в голове.
Казалось, будто небо пульсирует в том же ритме, что и кровь в черепе,– огромный синий свод вздрагивал, словно живая перепонка. Я подумал о дяде Рори, открывшем, что можно воздействовать на телеэкран издали посредством мысленного пения. Интересно, подумал я, как думал всегда, вспоминая о нем,– где он сейчас? Его уже года два как не было с нами.
Над кронами деревьев появилась птица. Я лежал и смотрел на нее: большое туловище, маленькая вертлявая головка, перья на концах широких крыльев врастопырку.
– Красивая,– улыбнулся я и даже позабыл про боль в голове.
И тут птицу подбросила невидимая сила. А затем канюк полетел вниз, слабо взмахивая крыльями, и упал где-то позади меня. По полю дважды раскатился грохот.
Я оторопело моргал – не верил в случившееся. Затем перевернулся на живот, посмотрел в ту сторону, откуда донесся треск дуплета. Разглядел сразу за деревьями лесополосы человека с дробовиком – он посмотрел вправо-влево и выбежал на поле. На нем были зеленые резиновые сапоги, брюки из плотного коричневого вельвета, куртка из кожзаменителя с вельветовым воротом, тартановый боннет. Очередной хмырь в куртке от «Барбур», только этот у меня на глазах застрелил канюка.
Хмырь что-то углядел в траве и разулыбался. Он был высок и белокур, смахивал на голливудского супермена – подбородок что надо. Идя по траве, на что-то наступил, пригляделся и двинул назад. Вскоре повернул к лесополосе и живо скрылся с моих глаз.
Я бы мог закричать. Я бы мог отнести птицу леснику – канюк занесен в «Красную книгу». Не сделал ни того ни другого. Когда барбуроносец исчез за деревьями, я перевернулся на спину и прошептал: «Урод!»
Ночью он пришел к костру. Смеялся, болтал. Не отказался от глотка из набедренной фляжки Фергюса. Я на него косился, он это заметил, и мы несколько секунд пялились друг на друга, и он отвел глаза, и все это – в отсветах бешено корчащегося пламени моего костра, в котором сгорала убитая им птица.
Глава 16
Мы стояли возле купола обсерватории на парапете Гайнем-касла, лицом к холодному западному бризу. Льюис, одетый в вельветовые брюки и засаленную коричневую куртку от фабричной спецовки, смотрел в бинокль, его черные кудри слегка шевелились под ветерком. Рядом с ним стояла Верити, запрокинув голову и глядя в холодное зимнее небо. Она казалась пухлой в спортивном зимнем комбезе, руки в лыжных перчатках были крепко сцеплены под выпуклым животиком. Внизу, за лесом, равнина, вмещавшая в себя Галланах и охватывавшая бухту, тонула в щедрых на тени ранних сумерках. В вышине ползали перистые облачка, обещая чистую погоду. Вдалеке по виадуку Бридженд катил скоростной поезд, стекла поблескивали закатным солнцем. Я глубоко вздохнул и унюхал море.
