Маша Царева - Красотка для подиума
– Не волнуйся, с тобой настоящий мужчина. – Данила приобнял меня за плечи и увлек за собой.
…Та ночь была жаркой и влажной – создавалось впечатление, что мы находимся не в каменной нише оживленного города, а на морском берегу. Даже у теплого сквозняка был почему-то тонкий запах моря. А может быть, все дело в туалетной воде, которой пользовался Данила.
– Ты мне телефончик-то свой оставишь? – с нарочитой небрежностью поинтересовался он.
Я нацарапала семь цифр на старом троллейбусном билетике, который нашелся в кармане моих джинсов.
– Прелесть какая, – умилился Даня, – супермодель, которая ездит на общественном транспорте.
Я неуверенно улыбнулась. В свои четырнадцать лет я еще не успела постичь непростое искусство кокетства. Я понимала, что он говорит не всерьез, но не могла придумать достойный ответ. Хорошо еще, что мою улыбку называют необычной и загадочной. Лена Штиль так и сказала мне: «У тебя, Настенька, пронзительная улыбка. С такой мимикой далеко пойти можно!»
– Ты мне нравишься. – Рука Данилы вспорхнула к моим волосам. Его ладонь была сухой и горячей – по моей коже пробежала волна мурашек. – Даже не знаю, что с тобой делать. Ты ведь маленькая еще.
– Не такая уж и маленькая, – осмелела я, шагнув вперед, – всего на год младше твоей сестры.
– Моей сестры… – насмешливо повторил Данила, – да, выглядишь ты взрослой… Достаточно взрослой для поцелуя.
…Вопреки предсказаниям Данилы Лизкино настроение не улучшилось – она была немногословна и мрачна. Вообще-то я ее понимала – ведь мы бросили ее в клубе одну. Но любовь эгоистична, особенно если речь идет о первой любви. В душный клуб возвращаться не хотелось, и мы с Данилой гуляли по тихим переулочкам и камерным дворикам московского центра, пока не начало светать. Только все вокруг окрасилось в бледно-синие тона, я вдруг спохватилась:
– Лизка! Она же там одна осталась, наверное, волнуется!
И зажала ладошкой распухший от поцелуев рот.
– Ничего страшного, она поймет, – усмехнулся Данила, – не думаю, что ей скучно. Тем более что мой кошелек остался у нее.
Но подруга не пожелала проявить понимание. Она отозвала Данилу в сторону и долго беседовала с ним на повышенных тонах. А я стояла в сторонке, сгорая от стыда. Не люблю, когда из-за меня кто-то ссорится.
Наконец Лизка подошла ко мне и вяло улыбнулась:
– Ладно, ночная гулена. Ты-то здесь, конечно, ни при чем.
– Извини, – пробормотала я.
– Иди уж. Давай мы поймаем тебе такси.
За ее спиной Данила жестами изображал процесс набирания телефонного номера. Я поняла, что это он так обещает мне позвонить, и улыбнулась.
Дома я появилась в половине шестого утра.
На пороге квартиры меня встретили мрачные родители.
– Ты нам врала, – хмуро сказала мама, вместо того чтобы просто пожелать мне доброго утра, – врала с самого начала.
– Что случилось? – Я прятала глаза, не понимая, что именно они имеют в виду. Ведь в последнее время я врала им много. Можно сказать, по каждому поводу врала.
– Как только ты ушла, нам позвонила женщина, Лена Штиль.
Больше всего на свете мне захотелось пронзительно выругаться. Но невероятным усилием воли я сдержалась и промолчала.
– Почему ты ничего нам не рассказала, Настя? – тихо спросил отец.
– Потому что… Потому что я думала, что вы не поймете, – почти прошептала я, глядя в пол.
– Не поймем? Значит, ты сама знаешь, что речь идет о чем-то неприличном?
– Ну почему сразу неприличном? – вскинулась я. – Почему вы вечно пытаетесь меня дрессировать?! Это обычный конкурс моделей, ничего преступного в нем нет! И мне там интересно, понятно вам? Почему я вечно должна перед вами отчитываться?!
Они удивленно молчали. Наверное, впервые я осмелилась оказать им сопротивление. Пусть это и были просто слова неуверенной в себе, измученной подозрениями четырнадцатилетней сопливой девчонки.
– Эта Лена вообще произвела на меня хорошее впечатление, – наконец сказала мама.
Я удивленно подняла на нее глаза.
– Но если бы ты сказала все с самого начала…
– Что значит «если бы»?! – повысил голос отец. – Я думаю, ее надо запереть в комнате и вообще из дома не выпускать!
У меня задрожала нижняя губа. Какая несправедливость. Почему у меня такие родители? Почему у меня нет такого старшего брата, как Данила?
– Что значит «запереть»? – прошипела мама. – Она что, домашнее животное?
– Замолчи. Непедагогично говорить такое при ребенке.
– Я не ребенок, – тоненько пискнула я.
– Настя, иди в свою комнату, – устало приказала мама, – мы с тобой еще поговорим.
Подготовка к конкурсу шла полным ходом. Не буду говорить, чего мне стоило убедить родителей в невинном характере этого мероприятия. Хотя скорее это была не моя заслуга. Спасибо Лене Штиль, которая не поленилась приехать к нам в гости и три часа с ними проговорить. Правда, отец так и не сдался, но мама настояла на своем – у взрослого ребенка (то есть у меня) должно быть маленькое хобби.
Три раза в неделю все участницы собирались в здании старого Дома культуры, который был арендован специально для репетиций. Там, на пропылившейся дощатой сцене, я и сделала свои первые шаги – первые шаги походкой от бедра.
Дефилировать по подиуму нас учил колоритный индивид по имени Жорик. У него недоставало одного переднего зуба, из-за чего ему плохо удавалось выговаривать букву «с». К нам он обращался так: «Краш-шавицы! Вштали, поштроились – и вперед!» Сначала мы перехихикивались за его спиной, потом привыкли.
Мы быстро сдружились. В таком возрасте все происходит быстро. В нашем коллективе даже существовала своя иерархия – высшие ступени занимали девочки, которые, по мнению большинства, могли попасть в финал. В самом низу находилась некая Катя из Самары, лицо которой было усеяно крошечными алыми прыщиками – никто понять не мог, что она вообще тут делает. Ну а на самом верху, где-то в Поднебесье, парила, как ни странно, наша «штатная хамка», Снежная королева с красивым именем Николь, которую все мы и ненавидели, и побаивались, и даже немного уважали. Ненавидели за умение больно жалить без предупреждения, сохраняя при этом бесстрастный взгляд и льдинки в глазах. Уважали за жесткость характера и ту ауру принцессы, которую она умела вокруг себя создавать: когда Николь передвигалась по залу, все головы поворачивались ей вслед. Она чувствовала, что все мы за ней исподтишка наблюдаем, и за это, казалось, презирала нас еще больше.
Никто не сомневался, что для Николь не будет большой проблемой урвать от жизни самый жирный и вкусный кусок. Об этом свидетельствовало уже то обстоятельство, что ей удалось просочиться на конкурс – ведь к тому времени ей почти стукнуло двадцать. В предпенсионном для модели возрасте эта отчаянная девица решила начать карьеру манекенщицы.
Хотя вполне вероятно, что за ее участие кто-то заплатил. Николь явно принадлежала к другому социальному кругу – на репетиции она приезжала в серебристом авто, каждый раз появлялась в умопомрачительном новом наряде. Николь любила яркий педикюр – каждый ноготок ее аккуратных пальчиков был то расписан под хохлому, то обклеен искусственными бриллиантами, из чего можно было сделать вывод, что она посещала салон красоты как минимум дважды в неделю.
До общения с нами она снисходила лишь изредка и главным образом для того, чтобы произвести на свет очередную обидную колкость.
Да и кто мы были для нее? Четырнадцатилетние девчонки, которые даже не могли четко сформулировать, о чем мечтаем, для которых словосочетания «модельный бизнес» и «темный лес» были в некотором роде синонимами. Тонконогая Лариска из Ярославля, лицо которой не покидало испуганное выражение – как будто бы в глубоком детстве она увидела привидение и до сих пор опомниться не может. Верочка из Луги, которая от волнения начинала заикаться и говорить тонким «мультяшным» голоском. Ольга из Калуги, заливавшаяся краской каждый раз, услышав слово «эпилятор». Мы долго не могли понять, в чем дело, но потом все же выяснили: Олечка искренне считала, что предмет этот предназначен для сексуальных садистов и продается в расплодившихся по всей России интим-магазинах. Молчаливая Тамарка с косой до колена – из нее и «привет» не вытянешь. Строптивая Лизка, моя единственная подружка, которая, надев каблуки, становилась похожей на вышагивающую по болоту важную цаплю. И я, вообще с трудом понимающая, что вокруг происходит.
Изначально все мы были равны (Николь не в счет) – по сцене передвигались, как коровы на роликах, вместо производства сверкающих голливудских улыбок бездарно гримасничали. Но прошло две недели, и у нас появились свои лидеры, «звезды», которым все удавалось лучше, чем остальным.
Быстрее всех модельные премудрости освоили толстокосая молчунья Тамара и Лизка. Когда они шли (вернее, плыли, важно неся впереди себя свою молодость, исключительность и откорректированную гримером красоту) по сцене, преподаватель дефиле Жорик восхищенно шепелявил: «Краш-шавицы! Какие краш-шавицы!» Всем прочим он присвоил более скромный эпитет – кобылы. Я, увы, относилась к кобылам и сама на себя за это обижалась.
