Владимир Сорокин - 23000

Уф хранил спокойствие. Его могучее сердце, совершившее много подвигов во имя Света, было послушно ему. Осторожно развернув мальчика, он уложил его поудобнее, сел в кресло, положил руку на вздрагивающую белобрысую голову Борк. И быстро помог сердцем. Щеки Борк порозовели, глаза прикрылись, голова бессильно свесилась на грудь.

– Свет с нами, – произнес Уф, прикрывая свои маленькие белесые ресницы.

– Свет… Свет… с… – чуть слышно пролепетал Борк и со стоном повалился навзничь.

Стряхнув оцепенение, Но склонилась над Борк.

– Его сердце устало ждать, – произнес Уф.

– Помоги, – попросила Но. – Я не справлюсь.

Уф приблизился, взял Борк за одну руку, Но – за другую. Сердца их помогли сердцу Борк. Он открыл глаза. Его подняли, посадили в кресло.

– Свет скоро избавит тебя от тела. – Уф коснулся кончиками пальцев бледного, покрывшегося испариной лица Борк.

Борк непрерывно смотрел на мальчика. Отстранив руку Уф, захотел встать. Но Уф удержал его:

– Положи себя на Лед.

Борк со стоном закрыл глаза. Но, вздрагивая всем телом, взяла Уф за руку и держалась за нее, как за якорь, непрерывно косясь на спящего в чемодане мальчика.

– Держитесь в себе, – сказал Уф.

И почувствовал приближающиеся сильные сердца, глянул в иллюминатор: к самолету подрулил черный «Мерседес-600» с правительственным номером в сопровождении милицейской «Ауди».

– Братья! Слава Свету! – Но прижала руку Уф к груди, встала и кинулась к выходу.

Вскоре в салон вошли братья Одо и Ефеп. Большой, полный, седовласый, синеглазый и длиннобородый Одо был облачен в темно-лиловую рясу. На груди у него висели крест и панагия митрополита, пухлая белая рука сжимала посох. Невысокий Ефеп, с коротким ежиком седоватых волос на подвижной голове, белыми усами, мутно-голубыми глазами и небольшой бородкой, был одет в светло-серый костюм с трехцветным значком депутата Государственной думы РФ на лацкане.

Закрыв за ними дверь салона, Но встала у двери.

Войдя, братья остановились. Глаза их тоже остановились. На спящем в чемодане мальчике. Одо отдал посох Но и, не спуская с мальчика глаз, медленно присел на пол перед чемоданом, шурша рясой. Ефеп стоял неподвижно. Слегка выкаченные глаза его смотрели не мигая.

Уф шагнул к ним. Протянул руки.

Ефеп протянул свои. Одо медленно поднял свои могучие длани. Руки трех братьев соединились над спящим, образуя круг. Братья закрыли глаза.

Борк в кресле и Но с посохом у двери замерли.

Через пару минут легкая дрожь пробежала по плечам братьев. И руки их разжались.

– Да! – тяжелым басом произнес Одо, открывая глаза.

– Да… – прошептал Ефеп, облегченно выдохнув.

– Да, – четко произнес Уф.

Борк всхлипнул и зажал себе рот, скорчась от радости в кресле. Бросив посох, сестра Но кинулась к Борк, дрожа обняла его.

Одо, Ефеп и Уф не обратили на них внимания.

– Я был уверен. Но не совсем, – проговорил Уф.

– Даже Храм не видит спящие сердца, – пробормотал Ефеп, быстро моргая.

– Храм ведает, но не видит, – пророкотал Одо. – Лишь Большой Круг способен видеть.

– Только если спящее мясо будет в центре Большого Круга, – возразил Ефеп.

– Спящему мясу уже не нужен Большой Круг, – резко выдохнул Уф.

– Спящее мясо здесь, – пробасил Одо, поднимая посох с пола, вставая с колен и привычно оглаживая бороду.

– Мясо проснется. – Ефеп осторожно приблизил свое лицо к мальчику.

– Мясо станет Светом! – тряхнул седой гривой Одо.

Борк и Но рыдали.

– Положите себя на Лед! – пророкотал Одо, стукнув в пол посохом.

Борк и Но смолкли, всхлипывая.

– Брат, мы сердцем завидуем тебе. – Ефеп взял Уф за руку. – Ты летишь с ним.

– Ты увидишь Храм. Ты поможешь встрече! – подхватил Одо.

– Ты замкнешь Великий Круг! – Ефеп крепко сжал руку Уф.

– Вам нельзя лететь со мной, – произнес Уф, поддерживая сердцем.

– Мы знаем, – ответил Одо.

– Мы знаем, – успокоился и успокоил Уф Ефеп.

– Я тоже знаю это, – мучительно улыбнулся Уф, и рыжеватые маленькие ресницы его сомкнулись. – Ваше место здесь. Мясо клубится.

– Мы сдержим! – уверенно пророкотал Одо.

Мальчик застонал во сне. Все, кроме Уф, насторожились.

– Ему спать еще четыре часа, – сказал Уф. – Пора, братья.

Одо и Ефеп кратко вспыхнули:

– Уф! Но! Борк!

– Одо! Ефеп! – ответно вспыхнули остающиеся.

Ефеп вышел первым из салона. Одо кинул тяжкий взгляд на спящего, погасил сердечный сполох, стукнул посохом в пол и вышел, яростно шелестя рясой.

Борк, Уф и Но сняли с мальчика памперс, одели его в синие шорты и голубую майку с большой алой клубникой на груди. Положили спать в кресло.

Уф нажал кнопку вызова пилота. В дверь салона деликатно постучали. Сестра Но открыла. Вошел худощавый, стройный, черноволосый, кареглазый и чернобровый пилот. Уф пожал ему руку. Пилот покосился на спящего мальчика, быстро перевел взгляд на Уф:

– Мы готовы?

– Да, – кивнул Уф.

– Я зову пограничников. – Пилот вышел.

Вскоре к самолету подрулила зеленая «Лада» погранслужбы. На борт поднялись молодой лейтенант и среднего возраста капитан, стали проверять паспорта и багаж. Мальчик был вписан в паспорт Уф как его сын.

– Нагонялся в футбол, поди? – с улыбкой покосился лейтенант на спящего мальчика, ставя в паспорте штамп «вылет».

– Если бы! – грустно покачал головой Уф, забирая паспорт. – Компьютерные игры. И оторвать невозможно.

– В шесть лет? Здорово! – Лейтенант одобрительно покачал головой.

– И куда все катится с этими компьютерами? – заискивающе заглянул в глаза Уф круглолицый таможенник.

– На тот Свет, – серьезно ответил Уф.

Борк и Но сладко вздрогнули сердцем. Таможенник как-то потух и заскучал, кивнул и направился к выходу.

– Счастливого пути, – улыбнулся лейтенант.

– Счастливо оставаться, – ответил Уф.

Офицеры вышли. Люк закрыли. Двигатели самолета загудели, он стал выруливать на взлетную полосу.

– Когда он проснется, мы будем лететь. – Уф пристегнул ремнем мальчика, сел в кресло рядом и пристегнулся сам. – Нужна будет еще небольшая доза. Но не глубокий сон. Там тоже граница.

– Я подберу нужное, – ответила Но.

Самолет взлетел.

Уф глянул в иллюминатор на удаляющуюся страну Льда и облегченно откинул свою крепкую рыжеволосую голову на чистый и белый подголовник кресла:

– Gloria Luci![3]

Арсенал

7 июля в 4.57 по местному времени товарный поезд Усть-Илимск – Санкт-Петербург – Хельсинки пересек границу Финляндии и стал тормозить в таможенном пакгаузе. Косой луч только что взошедшего солнца заскользил по двум голубым, сцепленным вместе тепловозам и восемнадцати серовато-белым вагонам-рефрижераторам с огромной голубой надписью «ЛЁД». Как только состав остановился, к тепловозам подошли младший лейтенант таможенной службы и двое полицейских с овчаркой. Голубая дверца второго тепловоза открылась, и по стальной лестнице спустился высокий стройный блондин в светло-синем летнем костюме и бело-голубом галстуке с серебристой заколкой фирмы «ЛЁД». В руке он держал голубой кейс.

– Хювяа хуомента![4] – бодро произнес блондин и улыбнулся.

– Топрое утро, – не очень бодро ответил низенький остроносый таможенник с редкими усиками.

Блондин протянул ему паспорт, тот быстро нашел печать с отметкой о пересечении границы, вернул паспорт, повернулся и засеменил к белому зданию таможни. Блондин размашисто двинулся рядом, полицейские остались возле поезда.

– Судя по запаху гари, у вас тоже засушливое лето? – заговорил блондин на отличном финском.

– Да. Но это горят ваши торфяники, – неохотно ответил таможенник.

Они вошли в здание, поднялись на второй этаж. Сопровождающий открыл дверь в небольшой кабинет. Блондин вошел, таможенник закрыл за ним дверь, оставшись в коридоре. За столом сидел полноватый и лысоватый капитан таможенной службы, пил кофе и перебирал бумаги.

– Здравствуйте, господин Лаппонен.

– Николай! Здравствуй! – Капитан улыбнулся, подавая пухлую крепкую руку. – Что-то давно мы с тобой не виделись!

– Два последних поезда были днем. Принимал господин Тырса. – Блондин пожал протянутую руку.

– Да, да, да… – Капитан с улыбкой смотрел на блондина. – Ты всегда бодрый, подтянутый. Приятно смотреть.

– Спасибо. – Блондин щелкнул замком кейса, открыл, протянул папку с документами.

Лаппонен взял их, надел узкие очки в тонкой золотой оправе, пролистал: